Глава 1.2 (1/2)
Данковский возвращался домой за полночь. Они прошли с Егоровым до Берлинского Зоологического сада, охраняемого в тяжелые дни хлеще, чем дом парламента или золотой резерв страны. Преимущественно молчали и думали. Данковский видел, как за ними умело прячутся две невысокие тени – личная охрана Егорова, крепкие и невидимые солдаты, подчиняющиеся только его непререкаемому авторитету. Другой бы их никогда и не заметил, настолько они были хитры и бесшумны. Конечно же, они были не люди, а нечто неизвестное, юркое, без труда маскирующееся в любой местности.Откройся они взору Данковского – он был уверен, это было бы последнее, что он увидел в своей насыщенной жизни.После ухода британца, весь день пошел наперекосяк. Начались проверки, телеграфирования, вездесущее летучки и беготня. Егоров вызвал к себе людей, связывался с послом, посылал орлов в Петроград. Посольство в Берлине уже очень давно не видело такого остервенелого раздрая, бешеной работы на износ. Винтики дипломатического механизма зашевелились, машина задышала, закоптила, и пошла.
- Расслабились, - констатировал Данковский, когда они с Егоровым обходили посольство со срочной инспекцией – сидят здесь, как за пазухой у Бога. Будто на французской Ривьере.- Люди быстро привыкают к спокойствию, - бросил Егоров, уверенно следуя впереди, вроде бы и стар, и сед, и плох ногами, но паривший как птица по своему уделу, вглядывающийся в лица мечущихся с документацией барышень и нервозных дипломатов – Это ничего, что долго запрягаем. Зато как потом полетим.К вечеру посольство напоминало обезумевший птичий рынок. Птицы: двуглавые орлы, вестовые сапсаны, мелкие пичуги-телеграммы – влетали в окна на всех этажах, поднимая клекот и свист. Полы были усеяны перьями и пометом. Спешащие люди, взмыленные от натуги и скорости, в испачканных зверьем сюртуках, в грязных ботинках, с неровными кипами донесений и докладов, барражировали из кабинета в кабинет. Данковскому нравилась такая истерия, такая живая работа, и зубы сводило от того, что им предстоит.За весь вечер он ни разу не присел, даже чай пил на ходу, расплескивая при быстром шаге кипяток из граненного стакана. Вбегал в аудитории, в бухгалтерию, в разведкорпус и прилегающую казарму, ногой открывая двери.
- Есть что-то? Главный теряет терпение, – запугивал он, на него сразу же поднимались десятки испуганных сосредоточенных глаз. За один день посольство собрало больше новостей и домыслов, чем за последние полгода.Из Дрездена, Мюнхена, Брюсселя, Будапешта и Праги приходили нервные вопросительные письма. Что происходит? Что за паника, почему поднялась такая внезапная волна?Егоров лично принимал все, что ему приносили, вчитывался в каждую сводку. В Берлине заваривалось что-то серьезное, это было очевидно и ожидаемо, но не было ясно – откуда придет ветер и чего ожидать.Новости из Рейхстага поступали обрывочные и противоречивые. Кто-то писал, что парламент все еще заседает и не может принять соглашение. Другой – что парламентарии забаррикадировались в зале, и не хотят выходить. В Берлин, якобы, уже идут эшелоны с армейскими дивизиями.Данковский видел в этом и азарт, и критический сюрреализм. В эту ночь происходило что-то нездоровое, абсолютно неясное, и реагировать на это надо было молниеносно и верно.Сегодня парламент принимает Версальскую декларацию – и значит, тут было лишь два пути. Либо Германия окончательно примет европейский гнет, и распустит армию, выплатит огромную контрибуцию и окажется теперь уже обоими ногами в пропасти, либо откажется это делать, и тогда…Что будет тогда – было очевидно. Данковский был уверен, что за тем сюда и летит ?Левиафан? - если рейхстаг не согласится с требованиями Антанты – германское своенравие нужно будет устранить.Мало кто может справиться с этим лучше, чем флагманский кит Британского Воздушного Флота. Огромная махина, закрывающая собой солнце, набитая под завязку дарвинистским оружием и крепкими матросами.
Что может ему противопоставить гордая, но ослабленная республика? Пять-шесть изнеможённых неукомплектованных дивизий? Разваливающиеся шагоходы и дредноуты? Народную милицию и пару пулеметов ?Шпандау? на верхушке Бранденбургских ворот? Сколько времени понадобится германцам, чтобы стянуть в Берлин достойную силу, способную остановить явление исполина? И как сильно поредеет ее оборона на границах?Германия была в безвыходном положении. Так или иначе, она, сама того не подозревая, уже болталась в петле.Российская республика не могла и подумать встроиться в еще одну дележку – Данковский, Егоров, все, кто обитали в посольстве, знали это. После революции, тяжелого в подавлении социалистического восстания, голода и одуревшей инфляции, у России было полно своих бед. Не говоря уже о том, что отколовшиеся от нее куски теперь горели на карте неприятным враждебным цветом. И если с Финляндией все было просто и почти дружелюбно, то та же самая Польша припомнила русским былое унижение, и очень быстро стала угрозой. Тем более, что она симпатизировала австриякам и германцам, и даже во время Мировой войны оставалась осколком мира жестянщиков в огромной империи дарвинистов.Быть может, британский агент Александр тоже знал о слабости русской политики, и потому предложил свою унизительную помощь? Какие потом родятся заголовки: ?Британский флагман спасает русское посольство, оставленное на произвол судьбы?.
Может, выдумают и что похуже.В одиннадцатом часу Егоров вызвал Данковского в свой кабинет. И Данковский сразу же, как верный зверь, устремился туда.В кабинете он увидел черного, как смоль, двуглавого орла, сидевшего рядом с Егоровым. Две его головы мерно покачивались, глаза закрылись мигательной мембраной, отчего он казался совершенно мертвым. Обычно две головы у такой птицы всегда спорили меж собой, потому как два крошечных мозга не всегда могли толково поделить обязанности, но Егоров всегда имел к фабрикатам особый подход. Сейчас он привел птицу в неописуемое спокойствие, почесывая ее широкую грудину кончиком пишущего пера.- Садись, - шепотом, дабы не спугнуть зверушку, прошептал Главный, блаженно улыбаясь – Все плохо, дружочек, все очень-очень плохо.- Совсем, Виктор Борисович?- Ну, - уклончиво кивнул старик – все в этой жизни измеряется соразмерно нашим субъективным чувствам. Но если в Петрограде не знают, что нам делать – то, выходит, даже сильные мира сего в смущении. Куда уж нам строить из себя хозяев ситуации.
Старый разведчик протянул ему миниатюрный кожаный кофр. Когда он только прилетел из столицы, он для верности был запаян и вручную подшит, облеплен сургучными печатями. Данковский отметил, что Егоров в одиночестве все-таки поддается некоторым скрытым чувствам – обертка письма была варварски разодрана, будто когтями. Внутри его ждал крохотный листочек на специальной бумаге – брось такую в воду, и через секунду ничего не останется.На листке стояла гербовая печать Министерства Иностранных Дел Республики – геральдический орел, увитый дарвинистским плющом, накрытый для верности железным шлемом древнего ратника. Напечатано короткое сообщение было на пишущей машинке. Некоторые литеры, видимо, плохо работали, и нечитаемые буквы кто-то заботливо переписал синими чернилами. Официальное заявление Центра из-за этого смотрелось еще более беспомощным.?Поступайте так, как велит ситуация. С Вами Бог?.- И это все? – Данковский в очередной раз поразился, насколько же ситуация оказалась отвратительной, жалкой, окончательно и бесповоротно провальной.
- Ну, с нами же Бог. Значит, не пропадем, - с присущей ему философской флегматичностью пробурчал Егоров – Я уже говорил с послом. Надо подготовить дипмиссию к срочному отъезду. Сжечь все, что горит, утопить все, что утонет.
- То есть, мы улетим на британцах? Просто пойдем к ним, упадем в ноги и попросимся драить гальюны в их корабле?Егоров устало прикрыл глаза рукой:- Будто бы есть иная перспектива. "Император Николай" сейчас, должно быть, летит где-нибудь на Ригой. Он никак не сможет прийти сюда раньше "Левиафана".Егоров как будто бы снял маску с лица, обратившись вдруг из пожилого волшебника в грузную кучу костей. Он промычал себе под нос, отстраненно, как бы и забыв о сидящем рядом подчиненном:- Как же все-таки не вовремя началась эта склока в Югославии...Данковскому сто лет уже не было так обидно. Его охватило убогое отвращение ко всему, что его окружало.
- Мы направим британцам запрос о помощи. Лучше быть честными перед самими собой – оставаться тут, в этой бурлящей жестянке, теперь небезопасно. Нашей истории хватит одного Грибоедова, больше плодить мучеников незачем.
Егоров перестал играться с орлом, и тот недовольно вскрикнул, когда Главный встал, и засобирался.- Пройдемся, Данковский. Нам всем нужно бы отдохнуть. Казаки и охранка и без нас справятся. Уж что-что, а уничтожать документы и переворачивать все вверх дном они мастаки. День кончился. Спасибо за службу.Нельзя было поверить, что они просто возьмут и уйдут. Вот так вот. Все, с детьми и женами, соберутся и оставят насиженное место. Да, может, не само лучшее, но теперь уже свое. Данковский, как ребенок, сжал кулаки и бессильно выругался.
- Пойдемте, мальчик мой, не стоит раньше времени пугать гусей, - посоветовал Егоров и открыл перед ним дверь – Подышим воздухом, подумаем вместе, как бы нам по-хитрому выйти из этой ситуации.Воздух на улице был сперт и неприятен. Данковский спрятал руки в карманы, сгорбился, и следовал за своим учителем по пятам, боясь обогнать его. Машину они не взяли.И вот, они уже шли мимо Берлинского зоопарка. После войны, звериный дом пришел в запустение. Только отстроенный океанариум, шедевр мысли жестянщиков, разобрали на запчасти. Животных кормили нечасто, потому у них исчезли бока и стало возможно пересчитать все кости.Еще большим напряжением пахло от этого места потому, что посетители зоопарка стали смотреть на животных не с интересом, а с инфернальным голодом, будто бы хотели тут же наброситься на кита или мартышку, и разорвать ее на куски, и унести домой, родным, немного свежего мяса. Из-за этого зоосад было решено прикрыть, и в нем постоянно дежурил германский патруль – на случай, если кто заберется и попытается выкрасть кого из невинных зверей.Такой теперь был Берлин. Если на улице замерзала лошадь – всей улицей делили лошадь. Если мимо проходила бродячая кошка – за ней следовали, воровато оглядываясь, и доставая из кармана интеллигентного пальто нож. Наверное, не ели только крыс – сказывалась человеческая брезгливость. Зато крысам, кажется, теперь было фривольно, их стало в разы больше, иногда они попадали под трамвай целыми выводками, перебегая улицу.