Часть 28 (1/1)

Глава VIIСерафиме очень не хотелось вылезать из гнезда, свитого из её и Никитиного плащей, но пришлось. Эти умники мало того, что упросили Алёшу ещё раз сыграть камеристку Анну, так ещё и решили, что неприлично замужней даме одной на бал ехать, и отправили с ней Фиму, размалёванную и разодетую под молодого мужа, не вполне понимающего зачем он женился и как должна себя вести хорошая жена*. Так по крайней мере описал этот образ Гаврила. Последний, при всём уважении к господам и их плану действий, едва сдерживался от смеха, глядя на получившуюся парочку.Картина получилась действительно забавная: заматеревшая, как выдавил сквозь смех Саша, камеристка и абсолютно обескураженный вокруг происходящим кавалер, в тёмно-синем костюме (единственном из Никитиных, который не смотрелся на девочке мешком и даже шёл) и белоснежном парике без буклей.Ехать надлежало в карете следом за каретой герцогини. Дорога должна была занять не более получаса, несмотря на то что гостиница была расположена на самой окраине Потсдама, но Никиту это не успокаивало. Он говорил что Фима слишком легко одета и чуть ли не отказывался пускать Фиму на это опасное дело. С большим трудом девочка уговорила юношу и пообещала на улицу без плаща и шапки не выскакивать. Никита с большим недоверием посмотрел в чёрные глаза милой и, вздохнув, дал добро. Серафима поцеловала его в щёку и бросилась к карете, где уже сидел и нетерпеливо ёрзал Лёшка. Но на полпути к карете, она резко остановилась и обернулась. Никита стоял на крыльце и слишком, как показалось Фиме, судорожно держался за перила. Лицо его было бледнее чем обычно а глаза выглядели усталыми и блестели. Девочка открыла рот и хотела было спросить его в чём дело и что с ним, но, внезапно жёсткий взгляд князя остановил её. Обиженно кивнув ему девочка продолжила свой путь, и вскоре уже сидела в прыгающей на снежных заносах карете по дороге в Сан-Суси.Никита печально посмотрел ей вслед. Он понял что обидел её, как могло ей показаться, недоверием. Но во-первых, никто не должен знать о его плохом самочувствии, иначе вездесущий Гаврила примется за активное лечение и из лучших же побуждений провалит всё государственное дело. А во-вторых, где-то в глубине души ещё шевелилась обида на то, что Серафима никогда не говорила о том, что с ней не так. Больна ли она, услышала ли что-нибудь нехорошее или беда какая приключилась - всё это узнавалось в самый последний момент. Пусть сама теперь помучается, узнает, что такое беспокойство за близких и любимых!Но всё это было лишь на дне души и не пыталось вырваться наружу. Хотя...Обо всём этом Серафима догадывалась и испытывала стыд за свою безалаберность и за то, что причиняла своим поведением боль другим, но сейчас ей было не до этого. Сейчас нужно было сосредоточиться на деле и не терять в толпе из вида Алёшку, который абсолютно неподобающим замужней даме образом вертел головой во все стороны высматривая знакомые лица. Последние не заставили себя ждать. От толпы разодетых в шёлк и бархат дам и кавалеров в мундирах, и тех и других одинаково напудренных и улыбающихся, отделились трое: супруги Чернышёвы и Анастасия, гостившая в то время у них; и направились к Алексею и Серафиме.-"-"Здравствуйте, Пётр Григорьевич (у Фимы дёрнулся глаз)**, Екатерина Андреевна (здесь девочка едва в обморок не упала)***. Рад видеть вас в добром здравии, Анастасия Павловна."- молвил Корсак. Пётр Григорьевич с минуту молчал, а затем под укоризненным взглядом жены разразился смехом.-"Ну, мичман Корсак, ну, хитрец. Наслышан о ваших приключениях конечно, но вживую увидеть...А с вами, я так понимаю, ваша с Александром Фёдоровичем... кстати, где он?...соратница и сестра, Серафима Алексеевна. Рад познакомиться!"-"Взаимно, Пётр Григорьевич."- ответила Фима.Пробило 9 вечера. Всех пригласили в маленькую круглую, кремового цвета залу, украшенную полуколоннами и заставленную соответственно геометрической форме пола золотистыми креслами с алой бархатной обивкой и деревянными белыми стульями со средней высоты спинками и с золотистым окаймлением по всем краям и по ножкам. В зале не было люстры, и потому мягкое освещение, исходящее от свечей в изысканных канделябрах и торшерах,**** создавало впечатление уютной маленькой гостиной. В середине зала стоял клавесин с подсвечником возле крышки. Рядом небольшой группой расположились музыканты с нотами и инструментами. А между клавесином и этим камерным оркестром стоял с флейтой в руках и пюпитром по соседству король Прусский, Фридрих Великий и раздавал последние указания относительно исполнения. Прозвенел колокольчик, все расселись по своим местам и приготовились слушать. По велению Высочайшего жеста, музыканты поклонились. Поклонился и сам король. Затем все сели. Кивок короля, и зала наполнилась музыкой флейты, поддерживаемой маленьким оркестром.Играл Его Величество на удивление хорошо, и хотя орлиный нос короля, военный мундир, тяжёлые, оббитые обо всё что можно ботфорты, тяжёлый и внимательный взгляд не производили впечатления любителя искусства, но было что-то в этом капрале***** такое, что заставляло его флейту звучать, как сказала по окончании концерта герцогиня, поистине божественно. Пока король играл, Серафима внимательно разглядывала тех особ, которых по словам Саши пригласила Императрица.

Герцогиня Иоганна Августа Елизавета Голштейн-Готторпская была уже не молода, но в её глубоких чёрных глазах, в ещё красивой коже и статной величественной, пусть и худой фигуре, ещё царила страсть присущая не молодости, но бывалой зрелости. Лицо интриганки вкупе с довольно консервативным платьем (по тем временам) производило впечатление опасной женщины.******Её дочь, принцесса София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская имела чудесные чёрные волосы и светлую кожу блондинки. Голубые глаза смотрели ещё по-детски, но в них уже закралась та искорка расчётливости, присущая молодости и амбициозности и унаследованная принцессой от матери. Принцесса не была красавицей, но очарования в ней было предостаточно.******* А подростковая угловатость в сочетание с уже женскими повадками и подавно располагала к себе и заставляла себя чувствовать непринуждённо. "Эх!"- подумала Фима -"Неудивительно, что даже в сердце Никиты, не смотревшего ни на одну девушку кроме меня, оставила след, который ещё не скоро изгладится." Не заметила девочка одного: внешне и она, если отмотать лет на пять назад, и принцесса были очень похожи. Обе черноволосые, обе светлы лицом и у обоих были, у одной когда-то, а у другой и сейчас, голубые глаза. Но это для Фимы не играло никакого значения. Её внимание уже было сосредоточено на другом. Она смотрела на маленькую дверцу в глубине зала, как будто ждала что кто-то оттуда выйдет. И не ошиблась. Почти неслышно звякнул замочек и в комнату шагнул...де Брильи собственной персоной. И в этот момент Фиме опять захотелось упасть в обморок и не вставать часика два, пока весь этот спектакль не закончится.

Но на переживания времени не было. Концерт закончился и гости были приглашены в другой, более просторный зал предназначенный для танцев, однако так же мягко освещённый, что уже наводило на мысли о скупости Прусского короля. Эту мысль подтвердила Екатерина Андреевна, угощавшая разволновавшуюся от вида Брильи Настю пирожками. Вскорости и француз, и немка скрылись. За ними увязался Лёшка. А Фима, замечая на себе недоумевающие взгляды гостей, сделала вид а-ля "а что такого" и ушла с Екатериной Андреевной и Анастасией осматривать дворец. И это не было оправданием для исчезновения. Фима искренне не понимала, за каким фигом её притащили сюда. "Ну ладно изображать мужа камеристки, которая выглядит так, что и сама за себя запросто постоит, но сейчас-то "жена" скажем так, неприлично сбежала (вы подумайте, кавалер, а за ним две дамы) и можно расслабиться."- так рассуждала Серафима идущая с дамами по коридору с окнами, выходящими на заснеженный парк, носящий то же имя, что и дворец. Вообще, Сан-Суси******** на тот Версаль, о котором ей рассказывал со слов отца Никита, не тянул. Король Фридрих был скуп и хотя дворец был очень красив и чист, до той ослепительной роскошной и светлой резиденции о которой ей рассказывали, ему было далеко. Хотя, этот дворец построили всего год назад и мало ли каким он будет лет через 5.За такими мыслями прошла вся прогулка. Когда они вернулись в зал, Лёшка уже был на месте , но явно не в себе. "Ну понятно, насмотрелся, наслушался!"-усмехнулась Серафима. Лёшка увидел эту усмешку и осуждающе закатив глаза покачал головой, мол, даже не напоминай. Фима понимающе улыбнулась и продолжила наблюдение. А в зале начиналось самое страшное. Брильи, увидев Анастасию разбил бокал, а затем сел с Высочайшего позволения за инструмент и запел. Пел он хрипло, уже изрядно постаревшим как и он сам голосом, но настолько проникновенно, что все дамы в зале чуть не рыдали. Да что там говорить, Серафима и сама незаметно смахнула навернувшиеся на глазах слёзы. Анастасия притворно-спокойным взглядом смотрела на всё это и не знала, что делать и что думать. Фима, которая была в курсе этой любовной драмы, разыгрывавшейся летом прошлого года во время событий с Бестужевскими Бумагами напряглась и была готова в любой момент броситься к Насте, схватить в охапку и выпрыгнуть из окна, лишь бы совесть ни у кого потом не выла, ни у Насти, ни у Саши. В результате сделать пришлось примерно то же самое, что и собиралась. Поняв, что пришла пора мягко говоря сваливать, она схватила под локоть Алёшу, перемолвилась парой слов с супругами Чернышёвыми и позвав взглядом Анастасию направилась к выходу.Уже сидя в карете, молодые люди посмотрели друг на друга и внезапно засмеялись. Хоть и все были порядком растревожены происходящими событиями, хоть у каждого из них и затаилась в глазах грусть от своих, потаённых мыслей, они были счастливы, что хотя бы сейчас обошлось без конфузов, шпаг и беготни. Тому же радовались и ждавшие их в гостинице Саша и Никита. Посиделки устраивать уже не стали и сразу разошлись по комнатам. всем надо было поговорить наедине, а Алёша уже просто не хотел ни с кем разговаривать. Анастасия и Александр слишком соскучились друг по другу, а Фима и Никита просто замотались в одно огромное одеяло, погасили свет и сели у окна. Они не говорили, просто молчали и наслаждались теплом друг друга. А в почти полностью покрытом ледяными узорами окне виднелось снежное поле, вдалеке чернела узкая полоска леса, а над всем этим чернело огромное, лишь изредка перечёркнутое полосками, похожими на узкие крылья чаек, облаков звёздное небо: глубокое, спокойное и казалось обещавшее спокойную ночь. И глядя на это, похожее на опрокинутое море, небо, не думалось ни о каких погонях, ни о злодеях, сидящих сейчас в своих кабинетах с ворохами бумаг, ни о завтрашнем дне вообще. Было только спокойствие - всесильное и хрупкое, которого так часто не хватает нам в беспокойной и оттого короткой жизни.