Старый друг (2/2)
Отчего он сам способен постоять за честь только оружием, и так беспечно сдаётся перед самым близким?
Но откуда в тебе взялось это равнодушие, скажи мне? Даже еслибольше не любишь!
— Ну, хватит уже этой лирики!! — воскликнула Анастасия, подскочив за столом, перевернув чернила. — Эта честь уже опостылела! Обман кругом! Ищещь любовь... в своих стихах ее ищи!
А с Александром... мы поговорим наедине, без посторонних глаз, когда его выпустят... Если он, конечно, соизволит... — она нарочито грациозно опустилась обратно в кресло.
— Если его ВООБЩЕ выпустят... — князь укоризненно покачал головой, перефразируя её реплику.
— Что же, я не хотел говорить о делах, когда речь должна была идти о живых чувствах, но раз так...
За убийство дипломата Александру предстоит суд, и мы поднимаем все полезные связи, дабы смягчить его приговор. Преображенцы также ходатайствовали перед императрицейо снисхождении. Я добился через три дня аудиенции у Государыни, но всему этому есть преграда...
Он замялся, чувствуя, что вот сейчас, видя это безразличие, лишится того барьера, что всегда заставлял его поддерживать эту прекрасную женщину, что бы там кому не угрожало.
"Суд... для чего, какой суд? Эти поединки в Уложениях прописаны, были, есть и будут, хоть императрица и не одобряет... Что грозить-то серьёзного может, с его-то везением... В минувшем году этого задиру, Горина, до сержанта понизили за членовредительство да замяли дело. Никита, как обычно, нагнетает драму, ведь бедняга впечали уже 11 год, сколько его знаю. Придумал какую-то клятву, данную Великой княгине, а она уж и думать о нем забыла. Однако, понятия о верности, похоже, у друзей разные..." — новые сведения, усугубленные тревожным голосом князя, укладываясь все хуже и хуже.
— Государыня к нему всегда была милостива... Я полагаю, все будет в порядке? Сейчас распоряжусь про кофе...— затянувшееся молчание Никиты прервал отстраненный голос хозяйки, взявшейся за спасительный колокольчик, дабы скрыть задрожавшие руки.
"Как холоден её тон, Боже мой!" — сам волнуясь от своей бестактности, Никита произнес отрывистыми фразами:— О да, государыня милостива... коли не мешают ей в этом интересы Отечества... Вернее, особы, зело для него важные. К примеру, посол австрийский Эстерхази под угрозой разрыва отношений настаивает на... публичной экзекуции! Даже не в полку, ибо там-де замнут, своего пожалеют! И один высокий чин вынужденно его поддерживает!
На последних словах ему показалось, что в прикрытых ресницами глазах что-то испуганно полыхнуло, он осекся, и тут же услышал взволнованный полушепот:— Что значит — экзекуции? То есть... не просто понижение, или даже ссылка, а...?
Она поймала взгляд Оленева, уставленный на висевший на стене портрет её матери. А после сглотнула и с сомнением посмотрела на него самого:— Но ведь... Это же поединок, не заговор!
"Неужто я так беспечно ушла от действительности? Или слишком быстро облегчила свои страхи после дуэли? Да ведь она закончилась убийством человека, хоть я по нем и не горюю! Или все же князь, радея за друга, хочет разжалобить? О нет, он слишком благороден..."
— Простите... сударыня... Я не должен был посвящать в такие подробности. Это лишь угрозы, так всегда говорят, наверняка, все может измениться... Не волнуйтесь, мы должны справиться... — сокрушённо пробормотал Оленев и направился к выходу.
— Мне действительно, пора...— Никита, постой! — громко воскликнула вслед Анастасия, выскочив из-за стола и заставив уходящего обернуться на месте.
— Кто... кто этот чин, который сие поддерживает!? Неужели... ничего нельзя сделать, чтобы Сашу... вообщем, так, чтобы не так жестоко? - её голос сорвался на всхлипе.
— Скажите мне, милая Анастасия Павловна... вы знаете меня много лет, к чему весь этот спектакль? — Оленев осторожно взял её руки в свои и тяжело вздохнул.
— Простите ещё раз, если сказал лишнее, или же напугал... не мне осуждать ваши семейные ссоры, наверняка, вы оба были неправы, но сейчас... Не прячьте глаза!Она неохотно подняла голову, он продолжил:— Но сейчас мои переживания о более важном, ведь особа эта — его сиятельство канцлер Бестужев, некогда ваш покровитель... а теперь, выходит, опаснейший враг.
Я не буду больше никого ни увещевать, ни защищать. Просто знайте, что я все ещё остаюсь и вашим другом также.
С этими словами Оленев опустил её безвольные руки и вышел, тихо прикрыв дверь.