Круговорот (1/2)
На следующий день после бессонной ночи, проведенной в слезах, Анастасия отправилась обновить наряды перед грядущими светскими выездами.
Благосклонно ответив на предложение графа посетить спектакль, она даже не задумалась, что отныне подчиняет свою обыденную жизнь совершенно постороннему человеку. Она не желала ни реагировать на сплетни, ни думать о репутации, принимая участие во всех светских забавах, что предлагал ей фон Лимберт.
Постепенно они сдружились, граф подолгу развлекал ее забавными историями из Венской жизни, интересовался местными обычаями и ошибками в своем русском. Анастасия исправляла его ошибки, заливалась смехом от шуток, но сердце ее оставалось ледяным, несмотря на пожирающие ее пылкие взгляды.
Общество графа иногда тяготило ее, его нарочито-случайные прикосновения вызывали только скуку, ибо она знавала совсем другие, страстные ощущения от близости любимого мужчины.
Даже Брильи, упорно отвергаемый ею когда-то, вызывал в ее 18 лет хоть толику эмоций. Либо ей теперь так казалось.
Граф был терпелив, даже странно терпелив, довольствуясь совместным обществом, милыми разговорами, якобы нечаянной близостью и нарочито затянутыми поцелуями ручки в границах этикета.
"Всему свое время, - думал он, - она пока еще слишком отстранена, а я еще не нашел для моей птички подходящей клетки, все равно добьюсь большего. "
Тем временем, возвращение Белова из двухнедельной поездки оказалось столь кратковременным, что супруги даже не увиделись, ибо Анастасия как раз была в театре.
Даже не успев добраться домой, он отчитался перед канцлером и наведался в аустерию, однако никакой похожей девицы никто из присутствующих не знал. Хозяин, старый немец, бормотал о том, что-те не знает всех, кто снимает у него номера.
Буквально в тот же день весь двор с наступлением тепла переехал в Петергоф, и возможность искать что-либо, находясь вне столицы, практически отпала. По приходе он лишь расцеловал детей, и собрав вещи, срочно отправился в полк.
Завертевшись в вихре событий, новоявленная светская львица даже не заметила, как наступило лето. Дни ее были расписаны по часам.
Бывало, соглашаясь на очередное увеселение, она задумывалась, а не провести ли ей день дома, с детьми. Но стоило ей переступить свой порог, она снова вспоминала, как счастливо проводила здесь время раньше, и ей становилось тоскливо.
Сама себе не желая признаваться, но каждый раз, слыша цокот копыт под окном, или скрип открываемых подьездных ворот, она предполагала повинное возвращение мужа, которому никогда не оказывали в коротких отлучках домой.
Хотелось ли Анастасии увидеть, наконец, его на коленях, признающимся в случайных загулах, или же нет — во всяком случае, она не знала иного выхода для загулявшего супруга, что желал вернуть расположение.
"Веришь, милая, это было совершенно случайно, и всего пару раз, ну, три! Я люблю только тебя, а тут... словно какой-то бес меня попутал..." — так бы сказал ей покрасневший от праведногостыда Александр, хмурясь и покусывая губы.
И чтобы она ответила? Промолчала бы в знак примирения или залилась слезами, либо засыпала его обвинениями? А что же дальше?Её стойкость и прошение о разводе, который перечеркивал крестом всю их жизнь и навсегда разводил порознь? Или вынужденное прощение, после которого он бы, наверняка, стал особенно ласков и внимателен, стараясь вернуть её доверие... Но ведь как прежде бы уже не было, а спустя некое время все бы повторилось и вошло в привычку?
Возможный ответ так и не был ею предопределен.
Скучала ли она по его объятиям, знакомым привычкам, острому словцу, да и просто по самому присутствию в доме? О да, это было нестерпимо! Иначе зачем бы ей было крутиться между бесконечными выездами?
Ведь для того, чтобы потешить уязвленную гордость, достаточно было лишь знаков внимания поклонника, не лицезрея до оскомины его самого и ещё множество иных, совершенно чужих людей.
Скучал ли супруг по ней? По всему казалось, что нет.
Стыдно сказать, но общение с детьми вовсе выводили оскорбленную женщину изравновесия, напоминая об утраченных иллюзиях. Видеть распахнутые глаза, унаследованные от отца, и слушать речи, беспрерывно напоминающие о нем же, было сродни пытке...