Проснитесь! Пора умирать (1/1)

Отчего-то свет начинает бить в глаза всё сильнее и сильнее, безжалостно заставляя разлепить сном сомкнутые веки. Кабинет директора ярко освещается желтыми лампами, словно солнце горит прямо под потолком. Мрак сгущается на улице после прошедшего дождя. Сможете ли вы представить озарённый искусственным светом кабинет Стриклера в контрасте с мрачной и грязной действительностью за окном? Открыта форточка, и Джиму думается, что комнатный мрак отступает под напором мерцания бездушных ламп. Мальчик-мечтатель поднялся с мягкого дивана и, пока приходил в себя, вспоминал, как полусонный плёлся по коридорам и как его крепко за плечи держал человек-тролль, чтобы тот от бессилия не упал. Невозможно было представить заботящегося директора в облике каменного, холодного чудовища с глазами непременно приторно-желтого, медового цвета, как эти премерзкие лампы. И почему, спрашивал себя Джим, не претит подменышу этот ярко зажжённый свет, почему он не скрывается одичавшим зверем в тени дальнего угла комнаты, готовый вот-вот наброситься и разорвать, освежевать, сожрать и навсегда похоронить свою почти беззащитную жертву на заднем дворе школы? В то время как Охотник, абсолютно целёхонький, мирно посапывал на диване своего почти злейшего врага на протяжении… скольких? Ах да, двух часов. Пятнадцать минут назад настенные часы должны были громко отбить восемь. Пятнадцать минут назад должен был громко прозвенеть школьный звонок. Первым делом Джим нашёл свою сумку и проверил на том же месте покоящийся амулет. Показалось, будто безделушка в унисон с биением мальчишеского сердца ежесекундно загоралась и вновь потухала. Медленно и рвано перемещались по ней стрелки. Было велико желание вернуться на диван и, сладко потянувшись и укрывшись любезно предоставленным старым пледом, прогулять (вернее, проспать) первый и последующие уроки. Одна из ламп начала мигать, и форточка громко захлопнулась от завывающего ветра. Листья, которые он срывал, закружились в хороводе и осели на чёрную землю. Джима поразило ужасное осознание своей же беспечности. Как мог он так бездумно вверить буквально себя и своё существование в руки лжеца и подлеца Уолтера Стриклера, который спит и видит сцену, как он собственноручно лишает Джима жизни? Страшно представить, на что пойдёт подменыш ради своей цели и какие способы при этом он будет использовать. Отражение с испуганными синими глазами взглянуло с поверхности окна на застывшего посреди комнаты мальчика. Самоубийственно оно поманило к себе и заставило взглянуть на улицы в тумане утопающего города. Было уныло и безлюдно, будто все представители рода человеческого вымерли и мир заполонили вышедшие из тени чудовища. В попытках очеловечиться они сдирают с оставшихся людей кожу и надевают её сами, словно одежду. И теперь эти чудовища ходят по Аркадии, но некоторые все ещё прячутся, потому что это их природа: прятаться и выжидать. Стриклер влез в чужую кожу, носил чужое имя и лицо, прячась и выжидая. В душе зарождалось сомнение, а в голове юнца?— дурные мысли. Джим поспешно отодвинулся от окна и кинулся к двери. Дёрнул ручку?— закрыто. Почти все шкафы?— он проверил?— были заполнены исписанными бумагами, макулатурой и прочей канцелярией. Подумалось, что Стриклер непременно убьёт его. Может не сегодня и не завтра, но в ближайшее время в одной из подворотен или в лесу найдут (или не найдут совсем) тело подростка, которое вычислят по трупному запаху разложения. Улик не будет: ни отпечатков, ни свидетелей не окажется?— всё спишут на несчастный случай. Признаться, будет не до этого, ведь гум-гумы уже заполонят город и пожрут половину его жителей. В мальчишескую голову попал корешок зла. Джим задался вопросом, почему бы ему самому не прирезать подменыша у него же в кабинете. Не найдя ответа, он, колеблясь и страшно сомневаясь, из директорского стола вынул канцелярский нож и выключил свет. Тело била сильная дрожь, а сознание путалось и спотыкалось на каждой мысли. Если утром опустошение накрывало с головой, то сейчас вихрь чувств проносился сквозь парня?— он еле стоял на ногах. Через минуту мысль об убийстве его, без сомнения, любимого учителя, почти наставника и друга, которого он по-своему любил, казалась непостижимой. Но так крепко засела она в его голове, что казалось не было иного выхода. Возможно, так думал и Стриклер, а возможно, он и не желал Охотнику зла. Джим прошёлся по комнате, присел на диван, вновь встал. Ожидание ощущалось вечностью, хотя прошло всего пятнадцать минут, но и этого хватило, чтобы довести человека до нервной дрожи в руках и заламывания пальцев. Когда замок щелкнул и дверь открылась, в кабинет проник свет и лёг дорожкой до ног Лейка, который стоял у окна, держа в руке ножик. За секунду до этого он успел положить сияющий амулет в карман своей синей кофты. Удивлённый Стриклер вошёл в кабинет, закрыл за собой дверь, но свет включать не стал. Прошёлся до стола, изучающе смотря на юношескую спину, и, присев на его край, сложил руки крест-накрест: закрылся. Мальчик даже не дрогнул, не повёл взглядом?— он так и остался стоять спиной к своему врагу, будто призывая к действию: ?Ну же, нападай!? Молчание тянулось длинной нитью, пока его не обрезали острыми руками-ножницами.—?О чём ты задумался, Юный Атлант? —?только тонкий слух в спокойном и дружелюбном голосе голосе заметит сладкие фальшивые нотки. После этих слов Юного Атланта будто обдало ледяной водой. Сердце его вновь как-то непонятно сжалось и чуть ли не уменьшилось в два раза. Глаза застилала влажная пелена, пока нож медленно, постепенно вырастал из своей чёрной пластмассовой рукоятки.—?Знаете, мистер Стриклер, я вынужден… я задумал совершить нечто ужасное,?— он развернулся, но опустил голову, только чтобы не видеть этот понятливый взгляд ?наш мальчик вырос?, чтобы не видеть подступающих движений и наклонов ?глаза в глаза?. —?И от этого мне по-настоящему страшно. Поймите, я не плохой человек. Стриклендер сожалеюще и с щемящей нежностью во взгляде подошёл чуть ближе, мягко опустился на одно колено и аккуратно поднял за подбородок мальчишечье лицо, отливающее молоком на сером свету.—?Я смотрю на тебя, Джим, и вижу красивого юношу с горящим взглядом и добрым сердцем… Ты взвалил на свои хрупкие плечи слишком много, Юный Атлант. Тебе стоит лишь обратиться ко мне, и я помогу отказаться от этой тяжёлой ноши, иначе либо ты, либо тебя. Последняя фраза зазвучала эхом в голове. Спустя секунды лезвие острого, длинного ножичка было остановлено мужчиной в паре сантиметров от его широко распахнутого правого глаза. Удивление и испуг сквозили через всё его существо. По крепко сжатой руке ручейком стекала густая и темная человеческая кровь. Узорами она впитывалась в рукав пиджака и капала на бежевый ковёр, навсегда сохраняя память о сегодняшнем дне. Ножичек жевал человеческие ткани и давился багровым кровяным вином. Его сородич был направлен Джиму в поджелудочную?— любимое блюдо. Занятно, ножи были подняты одновременно, стремительно направлены к своей цели, но лишь Стриклер смог остановиться. Он решил вновь сыграть в нечестную игру в запугивание и угрозы, а потом, получив желаемое, отпустить мальчишку целым и невредимым на все четыре стороны. Однако Джим по взгляду был настроен серьёзно, и неизвестно, что случилось бы, не останови подменыш летящее в его глазное яблоко лезвие. А откровенно: на пороге его уже терпеливо поджидала смерть от засаженного глубоко-глубоко в глазницу канцелярского ножа. Старинный увесистый кинжал добровольно упал из раскрытой ладони и мягко приземлился на ковёр?— Охотнику ничего не угрожало. Их взгляды скрестились, и Джим стыдливо понурил голову. Он не мог смотреть как льётся из-за него чужая багровая кровь, такая же, как у него, разливается по руке и по капле падает вниз. И все же, Стриклер был больше человеком, чем троллем. Так как можно лишить жизни человека и не чувствовать себя всю жизнь убийцей? Как не слушать свою совесть, которая вторит тебе о твоей самой страшной ошибке, и не корить себя ночами мыслями об убитом? Как не лить в звенящей тишине слёзы, которые никто из близких никогда не увидит, о своей невосполнимой потере? Боюсь, смерть Уолта Стриклера сделала бы Охотника безумным. И если бы он не опустил тот самый канцелярский нож, это было бы точкой невозврата. Мужчина положил свою окровавленную ладонь на молодую щеку так, будто придерживал чужую голову при этом едва её касаясь. Красные липкие разводы появлялись на бледной коже. Джим положил свою руку поверх чужой.—?И рождаясь, и умирая, мы делаем кому-нибудь больно,?— Стриклер нежно притягивает хмурящего юношу к себе. Он смотрит в опущенные и бегающие туда-сюда глаза. Тонкие, длинные пальцы подменыша обхватывают шею и плечи. Поцелуй кажется до невозможности неправильным, он отзывается вяжущим чувством где-то глубоко в мальчишеской груди, будто его ещё трепещущее сердце вытащил и держит в своих руках Уолт Стриклер. Недюжинная сила заставляет повиноваться и отдаться в лапы своего врага. И на повторе в голове чужое размеренное: ?Расслабься, Джеймс. Ты в безопасности, Джеймс?. Воздуха! Хочется воздуха, и отстраниться, и дышать, и смыть размазанную на щеке кровь, давно стянувшую кожу. Но подменыш через ухмылку всё крепче сжимает горло, все сильнее сдавливает плечи, всё настойчивей углубляет поцелуй, не давая пташке вырваться из силков. Отчаянный, наивный, по-детски неловкий укус, как выпад, прерывает пытку, когда Джим почувствовал уже на языке вкус меди от того, что недавно ручьём стекало по уже отпустившей его руке. Он отходит и глубоко дыша говорит: ?Хватит?. Вид сильно потрёпанный, будто побитый и побеждённый не столько физически, сколько морально, не вызывает у Стриклендера ничего кроме улыбки. Ни от жалости, ни от трепетного отношения не осталось и следа. Он видел светящийся сквозь кофту амулет и думал, каково ему будет зарыть и разорвать нежные чувства к наглецу и сможет ли он пережить смерть мальчишки. Ведь либо ты, либо тебя. И эта боль, и стекающая с нижней губы кровь будто бы отрезвила его, добавив в мёд необходимый ему дёготь.—?О, наш зверёныш повзрослел и показал зубки,?— Джима чуть ли не вывернуло от этого самодовольного, саркастичного тона, которым подменыш почти с ним не разговаривал. Стриклер вытер растекающиеся багровые капли и схватил Охотника здоровой рукой за грудки. Он не успел заметить, как амулет был вытащен?— и вот перед ним безделушка уже мерцает голубым. Глаза по-тролличьи загораются жёлтым.—?Во славу… Ваше настроение слишком переменчиво, директор,?— Джим усмехнулся, после чего его резко и нервно оттолкнули?— еле удалось удержаться на ногах. На него взглянули уже человеческие глаза, но с той же тролльской злобой. Послышалось:—?Приведите себя в порядок, мистер Лейк, и марш на урок. У вас первой история, я не хочу, чтобы вы опоздали на мой предмет. Они вновь посмотрели друг на друга. Один?— зло, про себя повторяя: ?двуличный пёс?,?— другой?— равнодушно и строго. Джиму и правда казалось, что подменыш заигрался, заврался, вышел за черту позволенного. Он искренне верил в подлость Стриклера и его бездушность. Однако когда дверь громко захлопнулась и человек-тролль остался в полном одиночестве, комнату наполнил глубокий вздох сожаления и отчаяния. И детище ада взмолилось: ?Господь! Готов я пред тобой грехи все искупить, лишь, Боже, помоги мне?. Но ему снова никто не ответил. Только в голове возник образ распятого и истекающего кровью Христа в терновом венке. Все цвета перетекли масляно-красный. И почему-то только сейчас его многовековая жизнь показалась слишком длинной и одинокой.