19. с закрытыми глазами можно верить во что угодно (1/1)

Миле не верилось, что каникулы прошли так быстро и уже завтра ей нужно быть в Львином зеве. Ведь неожиданно для себя, Рудик осталась у Никиты немного дольше, чем ожидалось. Окинув сонным взглядом Ромку, лежащего рядом в объятиях Белки, Рудик улыбнулась, вспомнив, как ночью друг пытался играть на гитаре, а потом выбросил её в окно, потому что ничего не получалось. И каким же крутым было удивление друзей Никиты, с которыми все они отдыхали уже несколько дней подряд, когда, вернувшись с этой же, целехонькой гитарой, Ромка принялся петь про какие-то белые ночи?— Мила такой песни не знала. Лишь недавно к друзьям присоединилась Белка, не совсем привыкшая к их вечным гулянкам. Родители Лапшина и вовсе ненавидели Рудиков, наверное, ведь их сын чаще ночевал у них, чем дома. Но Мила, хоть и с жужжащей головой, была безумно счастлива, переступая через всех друзей близнеца в попытке добраться до кухни. Её немного подташнивало, но на губах играла улыбка, ровно до момента, когда девушка, посмотрев на часы поняла, что скоро их время уезжать. Как же нравилось Миле жить обычной жизнью, не думать о магии и злодействе?— как заурядный, среднестатистический студент, обожающий запрещенное. И вот, все закончилось. И вот, опять борьба и страдания. Выпив второй стакан воды, Рудик пошла будить друзей, чтобы собираться?— время уже было слегка вечернее, а телефон Лапшина безостановочно жужжал. Недовольный друг смог раскрыть лишь один глаз, чтобы тут же застонать, и принялся будить свою девушку. Беляна выглядела зеленее травы, без особых пояснений побежав, спотыкаясь, в ванную. Тяжело выдохнув, Лапшин побрел за ней, как хороший бойфренд, пока Рудик приготовила воду, параллельно пытаясь разблокировать извилины. —?Так,?— протянула она, вспоминая заклинание. —?Вомилес! И направила карбункул на стакан, глядя как вода тот же час становится бледно-розовой. Состроив брезгливую мину, Мила прикрыла глаза, собираясь попробовать сотворимое сначала на себе, а потом дать Белке. На вкус, к счастью, жидкость была идентична воде, но ощущение облегчения пришло сразу?— головную боль и тошноту сняло в миг, и волшебница вновь могла различать звуки и цвета, отпивая ещё глоточек. Решив помочь новым приятелям, всё ещё спавшим, Мила приготовила ещё три стакана, с улыбкой глядя на ребят, разместившихся и на полу, и на столике. Ночь удалась, так сказать. —?Я уже скучаю по таким утрам,?— протянул освежившийся под водой Ромка. —?Голова зудит, в животе ураган?— красота! С улыбкой рыжая протянула другу стакан, направляясь в ванную уже намного веселее. Там же, лениво размазывая пальцем зубную пасту во рту, сидела на стиральной машинке Белка с закрытыми глазами и мокрыми волосами. Себе же Рудик щетку купила и чистила зубы с улыбкой, глядя на подругу насмешливо. —?Вы отправляйтесь к станции, а я домой ещё забегу,?— сказал девушкам уже собранный и совершенно бодрый Лапшин. —?Давай,?— в унисон прогудели подруги, умываясь. Собирать особо нечего было?— сумку Рудик собрала ещё вчера, а Белка свою и не разбирала почти. Самую грустную часть?— прощание с братом, Мила оттягивала до самого выхода. Лишь натянув пальто, девушка побрела в его спальню, где, переступив через нескольких ребят, на кровати и нашла родственника. Присев на край, она нежно провела рукой по его щеке и таким же рыжим волосам, уже наперед чувствуя грусть и тоску. С трудом открывший глаза брат с удивлением посмотрел на Милу, тот же час вглядываясь в наручные часы?— половина шестого. —?Мы уходим,?— прошептала она. —?На столе зелье, поможет справиться с похмельем. Только не усердствуй. И не надо провожать, спи. Никита усмехнулся, притягивая сестру к себе. Рудик поцеловала брата в макушку, встряхивая родные волосы. Он улыбнулся, сжимая в ладони её руку с тоской. —?Я люблю тебя. —?И я тебя.*** Мила с Ромкой дождались, пока Белка с улыбкой зайдёт в дом Векшей, и лишь после этого продолжили путь заснеженной тропой, сопровождаемые дискообразной луной. Увидеть свой родной, уютный и милый домик с широкими окнами и деревянной калиткой было более, чем приятно?— последние воспоминания с ним вызывали боль и тревогу. Но вот друзья заходят внутрь, чувствуя тепло и спокойствие, обитающее в доме молодой семьи. К ним выходят счастливые опекуны Милы, у Гурия на руках Гарик и в первую минуту Лапшин смотрит только на ребёнка. Рассмеявшись, Рудик помыла руки, и тут же сгребла в объятия маленькое чудо с прекрасными зелёными глазами своей матери. Ромка не мог дождаться момента, когда и сам, очень аккуратно и бережно, взял Гарика впервые, с умилением кружа мальчика. —?А где же Марк? Уехал в Троллинбург? —?спросила Акулина, направляя тарелки с ужином на стол. Сначала Рудик не поняла о чем женщина говорит, и лишь потом, спустя секунду, вспомнила, что тот, по её же словам, должен был сопровождать девушку к посольству. Быть может, правда попроси она его, не попала бы в ту ситуацию, когда… —?Ром… —?прошептала Рудик обеспокоенно. —?Я… вспомнила кое-что… Нет, Акулина, он не смог меня провести тогда. И, схватив друга за руку, предварительно отдав ребенка отцу, потянула его наверх, в свою комнату, твердо закрыв за собой дверь. Обеспокоенный Ромка тут же развалился на кровати, вопросительно глядя на, в миг изменившуюся, подругу. В её голове появилась картина, от которой кольнуло в сердце: лежащий на том же месте Нил докуривает сигарету, встает, и подходит к девушке впритык, заставляя дыхание Милы, точно сейчас, сбиться, а сердце тяжело трепетать в груди. То, что случилось дальше навсегда её изменило, но никак не повлияло на него?— это месть, которой он накормил волшебницу за всё. За то, что унижала, подожгла, угрожала?— за всё, что когда-либо случалось между ними. Он сделал худшее, на что только был способен?— воспользовался её телом, влюбил в себя девушку, как настоящую дурочку и оставил в душе зияющую дыру без возможности исцелится. Но сейчас её волновало не это: первое января?— утро, когда Рудик уезжала из Таврики, она не обратила внимание на странного кассира, ушедшего куда-то на несколько минут, а вернувшись, резко преобразился: из противного щура он превратился в милого старичка почти что. —?Ну конечно?— это очень логично, но откуда они могли знать, что ты будешь уезжать, разве что… —?Следят,?— тихо произнесла Рудик, чувствуя мурашки, возникшие на коже. —?Надо найти его,?— сказал Ромка. —?Завтра после школы. Поедем туда, хорошо? Рудик задумчиво кивнула, движением руки зашторивая окно. Утром проснутся было тяжело, ведь заснуть ночью было невозможно не только из-за мыслей, разрушающих нервную систему, но и из-за того, что Рудик лишь вечером проснулась, и её организм хотел строить города, а не спать. Тем не менее, поднялась Мила быстро, чтобы успеть немного поиграть с малышом, которому тоже больше не спалось. Пока опекунша делала завтрак, девушка заботилась о Гарике, глядя на смеющегося рядом друга с улыбкой. —?Любишь ты все-таки детей, Лапшин,?— сказала она потом, когда ребята шли на уроки. —?И они тебя любят. Парень закатил глаза. —?Но это не значит, что я хочу быть отцом,?— и наигранно содрогнулся от ужаса. Первым уроком стабильно были метаморфозы со свежим и отдохнувшим профессором Элио, с порога начавшего опрашивать наперебой учеников: справлялись волшебники с переменным успехом, но впереди все-таки восседали златоделы, ведь их было немного больше. И пусть среди желто-черных мантий было достаточно особей, от которых Милу здорово воротило, самого главного претендента на нездоровый цвет кожи Рудик и кругов под глазами не наблюдалось. Не чувствуя облегчения и печали, рыжая погрузилась в урок, больше не глядя в сторону Золотого глаза?— ей и без того хватало забот, чтобы думать о Лютове. —?Что-то Лютова нет,?— подметил после урока Яшка, выходя из класса. —?Бледо, не знаешь, что случилось? Высокий и худощавый блондин, рассказывающий Ромке о своих зимних каникулах в Италии, пожал плечами, отрицательно вертя головой. Мила обратила внимание на Воронова, ступающего чуть правее?— тот подозрительно тихо подслушивал, глядя на Рудик непонятливо-раздраженным взглядом. Закусив губу, волшебница отвернулась, присоединяясь к разговору парней?— что значит этот взгляд Рема девушка угадывать не хотела. Вторым вопросом стоящим перед ребятами был новый учитель зельеварения, подменяющий Акулину в декрете?— даже сама Варивода не была знакома с новой персоной. Владыка лишь сообщил, что это отличный специалист, так вовремя подвернувшийся к ситуации. Заняв свои привычные места, ребята погрузились в разговоры, время от времени обмениваясь колкостями факультетами. Ромка о чем-то совсем тихо говорил Белке, заставляя ту густо краснеть. Сидевший совсем рядом, возле Милы, Яшка краснел не хуже, опуская взгляд себе на руки и расстроенно жуя губы. Сосредоточенная на своих конспектах, Мила не обратила внимания на целующихся друзей, как вдруг с глухим шлепком их отбросило друг от друга на расстоянии метра, как будто ударом тока, и, сперва не понимая ситуацию, Рудик возмущенно посмотрела на Бермана. Но тот выглядел не менее удивленно, глядя на потирающих лица Ромку и Белку, а взгляд Милы упал на фигуру, застывшую позади них в дверном проеме. В абсолютной тишине удары каблуков о пол звучали как приговор. С горящим синевой сапфиром неспешно мимо них прошла импозантная леди в длинном черном платье, с которым почти сливались черные густые волосы, а челка закрывала брови на маленьком лице, где наиболее сильно выражались светло-голубые холодные глаза. Впечатляюще мрачная, но шикарная женщина лет тридцати неспешно прошла мимо ребят, присаживаясь за уставленный стеклянными бутылочками стол. Её камень продолжал опасно гореть. —?Никакой близости между учащимися на уроке или перерыве в этом классе. Это неэтично,?— холодно, но с улыбкой произнесла профессорша, обводя веселым взглядом класс. —?Я ваш новый учитель зельеварения профессор Полина Негрей. В классе тут же послышались короткие смешки из-за забавной фамилии учительницы, но та не обратила на это никакого внимания. Как ни в чем не бывало, женщина улыбнулась, одним махом руки разворачивая учебники студентов на нужных страницах. Каллиграфическими буквами на пожелтевшей бумаге было выведено название сложного для приготовления зелья, которое Рудик успела изучить ещё месяц назад на досуге, и теперь совсем не переживала, в отличии, например, от Белки, смущенно не поднимающей глаза. —?Зелье сопротивления,?— вслух прочитала профессорша. —?Делает выпившего совершенно неуязвимым к магии других людей, но лишь на несколько минут. Им нельзя злоупотреблять, ведь вместе с неуязвимостью, волшебник слабеет, его собственные силы притупляются. Так, записываем рецепт… Обсуждения новой и весьма загадочной учительницы были настолько бурными, что никто и не заметил исчезнувших под шумок ребят, не удивившихся отказом Белки отправиться в Транспространственное посольство из-за её дополнительных заданий. Мила с Ромкой, взявшись за руки, одновременно перенеслись на улицу напротив высокого здания, с решимостью глядя друг на друга. Минуя быстро мчащиеся дилижансы, добрались к главному входу, спокойно проникая внутрь мимо двух молодых магов-стражников, даже не глядящих на друзей. За высокими колоннами ребята остановились, оглядывая заполненное людьми пространство, не привлекая к себе внимание. Рудик посмотрела на кассу, где в прошлый раз получила свой несчастливый билет в руки врага. Его закрывали другие существа, не давая Рудик присмотреться, но когда такой шанс выпал, она и растерялась: щур, обслуживший её несколько недель назад сидел там, всё так же хмурясь и суживая мерзкие водянистые глазки. —?Это он,?— кивнула рыжая Ромке, направляя его взглядом к нужному окошку. —?Не спроста это всё. Дождавшись, когда ряды очереди немного поредеют, ребята неспешно подобрались ближе, встав за ?крайним?: долговязым магом в кашемировом пальто и в фетровой шляпе кремового цвета. Они молча переминались с ноги на ногу, многозначительно перекидываясь взглядами и нервно вздыхая. Когда же этот мужчина, наконец, торопливо расплатившись, отошел в сторону, позволяя ребятам подойти ближе, они очень аккуратно подобрались к щуру, не смея начать разговор первыми. Рудик, пристально взглянув на существо, ещё раз убедилась, что это был тот же кассир, что и в прошлый раз: редкие седые волосы на худом, обвислом лице и злобные выцветшие глаза. Заглядывая в окошко кассы без злых намерений, Мила начала ждать, когда же злополучный щур поднимет на них свой подлый взор. Облокотившись на край стойки, Ромка нетерпеливо забарабанил пальцами по стекле, пытаясь обратить на себя внимание существа, записывающего что-то в журнале. Переглянувшись, ребята многозначительно покосились на двери, за которыми стояли стражники, надеясь, что большой шумихи они не наделают, и лишь потом Рудик негромко прокашлялась. —?Чего вам, я слушаю… —?и тут мрачный кассир поднял, наконец, мелкие глаза на рыжеволосую волшебницу. —?Ты! Ты… жива! И, не дожидаясь ответа, неожиданно резко наставил на неё длинный крючковатый палец, шустро проговаривая незамысловатое заклинание. Пусть оно и не было сложным, но если бы не Ромка, вовремя потянувший девушку на себя, от ничего не ожидающей Рудик остался бы лишь пепел, ведь небольшой огненный шар, пролетевший там, где только что стояла она, стремительно направился в сторону Арки номер три, поджигая портал в Афины. Арка тут же затрещала и от неё полетели искры и, словно бы в ней замкнуло электричество, а громкие хлопки звучали как предвестник чего-то нехорошего. Портал в Афины вот-вот собирался взорваться, и ничего не понимающий народ, не ожидая на объяснения, тянулся к выходу, создавая крутое столпотворение. Рудик, схватив Ромку за рукав, заметила, как хлопнула дверь позади кассы и тут же последовала вслед за щуром, оглядываясь по сторонам. Стражники никак не могли пробраться сквозь толпу взволнованных людей, и никто не обращал на них внимания. Под шумок, пока вокруг царил хаос, они незаметно проскользнули в маленькую комнатушку, больше похожую на кладовую, где хранились стопки документов, журналов, прочего барахла и тут же были личные вещи кассира. Самого владельца изношенного пальто и небольшой расчески на месте не было, и Рудик, нахмурившись, собиралась уже уходить, когда вдруг увидела блеснувшее от света тусклой лампы украшение, валявшееся под столом. Присмотревшись, девушка увидела, что это была массивная подвеска на невзрачной цепочке в виде печати. Пригнувшись, Мила протянула к нему руку, чтобы рассмотреть поближе, как вдруг с ним начали происходить странные метаморфозы: обычная медная подвеска вдруг начала увеличиваться в размерах, меняя цвет и форму, у неё появились уши, рот… и маленькие водянистые глазки. Ромка схватил почти превратившегося щура за руки ещё до появления у того маленьких костлявых ног, отводя верхние конечности ему за спину и усаживая кассира на деревянный стул, при этом же уворачиваясь от острых зубов бойкого подсобника Лукоя Многолика, в чем Рудик не сомневалась. —?На кого ты работаешь? —?несколько драматично, но очень грозно спросил Ромка. Рудик в унисон его словам направила на извивающееся существо опасно горящий белым пламенем карбункул, перебирая в голове самые действенные заклинания для вытягивания правды. Щур чуть успокоился, облизывая бледные худые губы острым и таким же бледным языком. На лбу у него выступил пот, а глаза он переводил с карбункула на лицо девушки суетливо и со злобой во взгляде. —?Ты должна быть мёртвой, девочка… —?Обливиэйтус! —?негромко произнесла Рудик. И тут же лицо щура разгладилось, он в миг перестал сопротивляться, даже позволяя Ромке отойти, хмуро глядя на улыбающегося кассира. Тот же, осматриваясь по сторонам, начал мягко шлепать себя по обвислым щекам, словно бы пытаясь прийти в себя. Его взгляд затуманился, он словно не мог понять, где оказался: таким было действие примененного к нему заклинания. —?Чары правды,?— сказала волшебница Лапшину, а потом обратилась к щуру. —?Говори, кому ты служишь? —?Я… служу господину, Мила Рудик,?— проворковал он. —?Заря господина уже восходит, девочка… Переглянувшись с Ромкой, Рудик нахмурилась. —?Кто такой господин? —?Мой господин… —?вновь проворковал он. —?Чёрт,?— недовольно проворчала Мила. —?Кто приказал тебе отправить меня на Чатыр-Даг? —?М… —?промычал щур, ведя внутреннюю борьбу с заклинанием. —?Мст… Мстис… Не нуждаясь в переводчике, девушка нахмурилась пуще прежнего, косо глядя на бледного Лапшина, грозно возвышающегося над щуром. —?Ладно, а женщина? —?нетерпеливо перебила его Рудик. —?Женщина в красном, ты видел её, говорил с ней? Знаешь, кто она? —?В красном… —?он зажмурился, сильнее шлепая себя по щекам. —?Заклинание заканчивается,?— раздраженно проговорила Рудик, слыша нарастающий гул в зале. —?Арка сейчас взорвется, говори! Кто та женщина?! —?Она прислуживает господину, она… она… А в следующий миг раздался громкий взрыв, заглушающий слова щура, и проклятья Ромки, хватающего Милу за плечи. Взрывная волна выбила дверь из петель, откидывая ребят в сторону в тот же момент, когда они растворились в воздухе, переносясь в лес неподалёку Думгрота и рухнули на холодный заснеженный покрыв лесной пущи. Подняв зудящую голову со снега, Рудик наткнулась взглядом на высокие шпили школы, едва сдерживая стон. Впечатления от визита пособника её худшего врага были довольно смазанными: она не узнала ничего нового, но подтвердила их с Ромкой догадки о том, что шпионы Лукоя, или же Мстислава, действительно повсюду, ожидая на Милу в полной боевой готовности. С трудом поднявшись на корточки, Рудик стряхнула снег со своего пальто, глядя на потирающего ушибленное плече с недовольной гримасой на лице. —?Он наверняка мёртв,?— сказала Рудик. Лапшин с удивлением услышал нотки вины в голосе Рудик, уже направляющейся в сторону Думгротских ворот. Хмыкнув, он поспешил за ней, недовольно возводя глаза к небу. —?Он с удовольствием бы принял твою смерть, и даже участвовал в покушении, а ты сейчас будешь скорбеть? —?спросил он возмущенно. —?Он заслужил смерти. Больше, чем мы все. Конечно же он был прав, но Рудик невольно почувствовала на спине груз убийцы. Тот щур не был кем-то особенным, не был её врагом: он был как-бы еретиком среди крестьян. Он исповедовал свою веру, свою правду, у него был свой Отец, подающий тому веру и надежду. Можно ли винить кого-то за веру, пусть бы какой неправильной, глупой, скверной и темной она не была. И главное, можно ли уничтожить веру, убив одного лишь приспешника? Нет, но это подействует как поддразнивание дикого зверя или бросание пробирки в огонь: то есть, ничего хорошего из этого не получится. —?Мы не убийцы, Мила,?— сказал Лапшин тихо. —?В этом не было нашей вины.*** Нил в четвертый раз пожалел, что так и не побрился с самого утра, а в беспросветном пьянстве этих двух зимних недель он так и не нашел времени сходить подстричься. То, какими взглядами его встречали студенты Золотого глаза отражало его состояние не хуже зеркала, в которое Нил не так уж и часто заглядывал в последнее время. Дело было даже не в чувствах, которых оказалось слишком много, а в потоке мыслей, что оккупировали его голову, словно чертовы террористы. Если сердце Лютов и мог ?выключать? время от времени, то голову, своё активное, саморазрушающееся сознание, нет. Златодел привык чувствовать мозгами, ?фильтруя? эмоции, которые могут принести ему боль. Но, подобно вышедшей из строя машине, теперь Нил не мог остановить ни чувства, что разрывали грудную клетку, ни мысли, мешающие спать. Всегда на взводе, он нашел выход в бутылке, забывая свои же правила: не пить, когда больно и не допускать, чтобы было больно. Зная свою пристрастность, он мог и догадаться, что однажды пригубив, он не сможет остановиться. Даже сегодня, в первый день второго семестра обучения, Лютов просто не смог подняться с постели, не в состоянии повернуть голову от мигрени и похмелья. Даже мать, время от времени появляющаяся в его жизни подметила, что столь пассивный и токсичный способ жизни приведет парня ко дну, но Лютов, даже пьяный и несчастный, оставался собой. —?Если бы мне… —?едва не застонал от собственного тошнотного запаха. —?Если бы мне нужны были твои советы, я бы спросил, закрой… дверь, меня тошнит. И что-то такое продолжалось несколько дней, пока Эвтетика вновь не исчезла, а Лютов спокойно пил в квартире, включив Фрэнка Синатра на всю громкость и выкуривая в день недельный запас солдата. Единственное правило, придуманное им же, которое Нилу посчастливилось не нарушить, это его табу на наркотики, чего он не жаловал в любом своем состоянии и перестал из-за этого общаться с несколькими младшими ребятами из факультета: Лютов презирал такую ?тяжелую артиллерию? получения удовольствия и побега от проблем. Но в остальном он не отличался такой же стойкостью принципов и понятий, что и дало результат на лицо: нездоровый цвет кожи, глубокие синяки под глазами и депрессивный взгляд, способный убивать. Открыв дверь, Лютов, отряхнув кожаные ботинки от снега, вошел внутрь Черной Кухни, сразу встречаясь взглядом со спускающимся с лестницы в тот же момент Вороновым. Рем на секунду замер, его густые брови в удивлении взлетели, но тут же он медленно, не спеша преодолел две последние ступени, застывая у перил. Лютов нахмурился, сжимая руки в карманах джинсов до бледности костяшек. Воздух как-будто бы потрескивал от напряжения, когда Воронов, покачав головой, повернул в сторону гостиной, скрывшись за деревянной аркой. Нил едва не окликнул его, вдруг почувствовав одиночество, сковавшее его плечи, и злость, пожирающую плоть. Как же ненавистны ему были собственные изменения, заставляющие его стать мягче, более уязвимым и чувственным. Лютов не привык быть таким, и уж точно не привык терять единственного товарища, которому мог довериться больше, чем кому-либо ещё. Но вот, сейчас он совершенно один, и никто не может ему помочь справится с этим. Никто? Мысли о Рудик фильтровались в его голове с неимоверными стараниями: отгонять от себя её образ стало почти привычкой, а самовнушения о её особе переходили границы обычного. Лютову предстояло вернуться к обычной жизни, где нет девушки, в которую ему не посчастливилось влюбится: она вновь стала рыжей, бестолковой, никчемной слабачкой, которую он ненавидит. Ненавидит. Ненавидит. Не любит. Любит. —?Нил? —?тихий, почти неслышный шепот за спиной заставил Лютова напрячься. Агния. Чудесная, умная и красивая Агния, с её изумительными волосами и глазами цвета морской волны. Агния, которая его любит и не предает, терпит и остается с ним, несмотря на жестокость, равнодушие и холод, имеющие место в их отношениях. Она стояла на пороге его комнаты, заглядывая внутрь с тоской и боязнью. Лютов бросил на пол куртку, тут же почувствовав, как волосы на руках зашевелились от низкой температуры в комнате и тяжелого взгляда девушки, откидывающей тень на его лицо. Ему захотелось почувствовать на себе её теплые поцелуи, чтобы согреть окоченелое тело и душу, застывшую в болезненном состоянии у него между ребер. Шумно выдохнув, Нил опустился на пол, прижавшись спиной к кровати, позволяя тяжелой и ноющей голове упереться в колени. Ему хотелось, чтобы Волчек сама всё поняла, не заставляя его выговаривать эти унизительные, громкие слова о том, что она ему нужна. Просто потому, что она была не только его партнером в любовных ласках, но, как и Воронов, подобием близкого к нему человека: настолько близкой, насколько это было возможным с таким типом, как Нил. И она, конечно же, поняла, тихо, аккуратно прикрыв дверь. Вечерний сумрак поглотил их, оставляя лишь полупрозрачные силуэты. Агния присела возле него, упираясь своим плечом в его, молча притянув к себе колени. Ночь разрисовывала на окнах зимние узоры, словно кружева на стекле, в котором можно было увидеть черные глаза, опустошенные, ищущие истину, спокойствие. Вдруг Лютов уловил тонкий, едва различимый аромат солености и влаги, словно бы он стоял на улице после мелкого летнего дождя. —?Почему ты плачешь? —?тихо, не своим будто голосом спросил Лютов, впервые за весь день услышав от себя хоть какие-то звуки. Девушка вздрогнула, её плечи напряженно замерли?— Нил ненавидел, когда она плакала, а потому испугалась, что парень сейчас её прогонит, словно бродячую кошку, неуместно нежно ластившейся к прохожему. —?Потому что… —?её голос казался слишком слабым, как у маленького ребенка. —?Тебе… больно. А я не знаю, как помочь. Хочу, но не могу. И они оба изумленно замерли, словно бы не веря, что Агния действительно сказала это. Лютов пораженно раскрыл рот, пытаясь вспомнить, где же он подевал свои чертовы сигареты. Потянувшись за курткой, он вдруг оказался слишком близко к лицу Волчек, растерянно замершей с прикушенной губой. Он не пробовал поцеловать её, повалить на пол со страстью, которая распирала его раньше, нет. Он вдруг обнаружил в себе нежность к этим голубым глазам, глядящим на него с заботой и желанием залечить раны, которые нанесла другая, холодная и ненавидящая его. Не способная его полюбить. Так и не дотянувшись до куртки, Нил положил голову ей на колени, хватая бледную тонкую руку и аккуратно сжимая её в своей ладони. —?Будь со мной,?— сказал Лютов хрипло. —?И мне станет легче.