Часть 4 (1/2)

Коридор заканчивался открытым дверным проёмом, откуда лился холодный свет люминесцентных ламп, и вёл в просторное помещение. В первую очередь внимание Шкипера на себя обратили массивные гермодвери с двух концов этого помещения. Не надо было большого ума, чтобы понять, что в случае чего они намертво замуровывали пространство с тем, что могло пойти не так. Предусмотрительность Блоухола обычно могла сравниться только с его расточительностью, когда дело касалось устройства логова. То, что находилось между этими гермодверями, уже определённо походило на привычную лабораторию злого гения. Много стекла, хромированных поверхностей и ужасающего своей непонятностью оборудования. А прямо в центре этого царства безумия… – Ковальски! Я приказываю вам немедленно объяснить это… Да вообще всё объяснить!

Лейтенант вздрогнул всем телом и обернулся. Его сильно качало из стороны в сторону, и выглядел он чертовски плохо. Это зрелище настолько обескуражило Шкипера, что больше он не смог ничего толком сказать. Вместо него подал голос Рядовой:– Как ты сюда попал?– О… – Ковальски недолго выглядел озадаченным, он широко – даже слишком – улыбнулся незваным гостям. – Да вон, – он буднично махнул рукой в противоположный конец лаборатории, – там ещё один выход. Он тянется без малого пару миль, поэтому его никто не нашёл. Вы лучше взгляните, разве это не прекрасно? – любовно произнёс он, как будто продолжая прерванный разговор, и отошёл в сторону от стеклянной капсулы на столе, чтобы продемонстрировать сослуживцам то, что в ней находилось.Мужчины переглянулись, и Шкипер кивнул. Рико и Рядовой спрятали оружие и двинулись ближе к Ковальски вслед за командиром, но ярдах в десяти все трое разом отшатнулись. Внутри шевелилось что-то невразумительное. Масса плоти и шерсти, пульсирующая, вздрагивающая. С одной стороны угадывалась морда кошки с жёлтыми глазами и зрачками-блюдцами. С другой стороны тоже проглядывались глаза, один из них был затянут нитями плоти, а в паре дюймов от них торчали усы. Всё это выглядело так, как если бы два тельца покромсало лопастями рабочего колеса турбины, а потом некто, кто знает об анатомическом строении кошки лишь по рассказам, отмыл остатки от крови и попытался собрать из них одну кошку, начиная с наиболее сохранившейся части. Из недр массы раздавались кряхтяще-клокочущие звуки, очень отдалённо напоминающие мяуканье.– Что за х… х… хтонический ужас тут творится?! – с трудом удерживая остатки самообладания, выпалил Шкипер. – Вы не понимаете, – учёный закивал головой с некоторым сочувствием на лице, – но я вам объясню. Это успех. Это триумф! И это реализовал я, это моё изобретение, а не его… И оно работает! Конечно, Френсис создавал оружие. На самом деле, он довольно предсказуем. Всегда был… Он смотрит на свои идеи однобоко, игнорируя весь их потенциал. Пришлось попотеть над его разработками. Но самое-то главное, что всё работает! И это… – Он посмотрел на озадаченных сослуживцев и осёкся. – Нет-нет-нет-нет! Это не самоцель. Конечно же, да, о чём я? Вы могли подумать… Ха-ха-ха, вздор! Ещё много работы предстоит. Но я… я ведь смог добиться ассимиляции. Вы-вы-вы-вы только взгляните! Оно работает! Это чудесно. Взгляните на этих малышек! Превосходно! – Я-я… определённо видал и худшее дерьмо, – протянул Шкипер. – И я не хочу знать, зачем это существует. Но это определённо выглядит как что-то, что нужно уничтожить огнём. – Стойте, Шкипер, стойте! – взвизгнул Ковальски, размахивая перед собой руками. – Стойте… Вы… Вы не понимаете. Не понимаете, конечно же, ха-ха, – он снисходительно усмехнулся. – Не было сомнений, вообще-то, что вам будет сложно в должной мере осознать бесценность моего вклада в будущее человечества. Дайте мне время, я вам объясню. – Клянусь, это не единственное, что вы мне объясните. – Что есть любовь? – игнорируя последнюю реплику командира, патетически начал речь Ковальски. – Вообще-то, цепь биохимических реакций – пошло и закономерно. Опьянение. Хитрая природа встроила в наш мозг сложную лабораторию по изготовлению эндогенных наркотиков, чтобы заставить нас размножаться. Наркотиков самых разных групп, чтобы сделать наше поведение более сложным. Мы становимся невероятно активными, мотивированными, наше желание сделать свой вклад в генофонд человечества шепчет нам на ушко, что мы готовы свернуть горы, чтобы получить награду. Награду, да-а, очень хитрую награду. Ведь влюблённость лишь первый этап – малая доза, к ней скоро разовьётся привыкание, как и к любому наркотику, тогда потребуется нечто более существенное.

Как актёр античного театра, Ковальски говорил громко и с придыханием, бурно жестикулируя и нервозно вышагивая из стороны в сторону.– Секс – минуты чистого незамутнённого животного удовольствия – не что иное, как ударная доза смеси самых убойных наркотиков. Обманка, которая замотивирует нас стремиться получать это снова и снова! Наш финальный подарок от матушки-природы в гонке за передачу своего генетического материала. И всё, что было сделано до, в конечном итоге только для этого – для потомства. Вот только зачем человеку потомство сейчас, на нашей перенаселённой планете? Разве концепция, разработанная природой, уже не изжила себя? Разве человечество не достойно чего-то большего? Прежние понятия морально устарели, требуется альтернатива. И тогда появляюсь я и несу её погрязшему в приземлённых животных страстях миру. Мы – великие, уникальные существа. Мы сами остановили свою эволюцию, мы захомутали естественный отбор, чего не удалось ещё ни одному животному на Земле. Наше будущее в наших руках. И я, – Ковальски порывисто прижал руки к груди, переходя почти на шёпот, – стану мессией, предвестником новой эпохи… – Угу-м, так, понятно, – и бровью не повёл Шкипер. – Рико, уничтожить. Не дай этой твари коснуться тебя. Рядовой, в окружение, обезвредить.– Нет! Нет!!! – Ковальски прижался грудью к камере содержания, закрывая существо от Рико. – Я не позволю! Вы не посмеете!– Не дурите, Ковальски, мы просто вам поможем, отцепитесь от этой штуки по-хорошему. – Нет! Убейте лучше меня! Я ничто без моего детища! Это дело моей жизни! Это мой рубикон!Рядовой попытался заломить руку Ковальски, но тот вывернулся, на удивление бойко подсёк юношу и прижал к полу коленом, дёргано вырвал из его кобуры пистолет.– Воу! Опустить оружие! – Шкипер резко обернулся к Рико, оттесняя его назад.Сержант дёрнулся было, непонимающе глядя на командира, но миг спустя послушно встал у него за спиной. Тогда Шкипер вновь повернулся лицом к Ковальски, поднял перед собой руки, выдавил улыбку.– Мы ведь не хотим неприятностей, правда? Мы хотим решить всё миром. – Я знаю эти твои уловки, слышишь? – истерически выкрикнул Ковальски. – Насквозь тебя вижу! Ты меня ненавидишь, тебе большего счастья не надо, чем издеваться надо мной. Вам всем! Вы просто завидуете мне, вы не понимаете меня, поэтому вам проще уничтожать все мои начинания на корню. Вы стоите на моём пути, как такие же обыватели стояли на пути великого прогресса! В трепетном страхе готовы сжечь на костре, потому что не понимали его… меня… – На каком, ради всего хорошего, пути, Ковальски? Мы носом землю рыли, боясь, что чёртов псих-колясочник тебя разобрал на десяток маленьких Ковальски. Мы спать и есть не могли, не зная, где ты и что с тобой. Так что ты тут единственный, кто стоял и продолжает стоять у себя на пути. – П-правда… – выдавил лейтенант. – Но… на этот раз всё иначе! Совсем иначе! Я знаю это. Я чувствую. Это знание… Вселенское знание, накопленное за эпохи учёными умами, я чувствую его. Оно во мне, оно вне меня, оно – всё! И я часть его. Оно признало меня, наконец-то признало и пришло! Я закончу, и вы увидите! Все увидите!– Ковальски, давайте мыслить с точки зрения закона. Пока ваше издевательство над животными можно объяснить этическим комитетам. Но за человеческие жертвы никто не скажет спасибо – вы станете для федералов не лучше Блоухола, а добровольца вы на это изуверство не найдёте. Может, мы все успокоимся, пойдём попьём кофе и вы придумаете что-то погуманнее?– Мне не нужны добровольцы, – глаза Ковальски сделались огромными, – великие открытия великие учёные совершали на себе. – И многие при этом умирали… – Плевать! Я готов. Я войду в историю! Лучше так, чем ждать бездарной смерти от очередного самоубийственного приказа сатрапа.– Ауч, туше.– Я первым шагну на путь нового человека, – голос Ковальски дрогнул и сошёл на сбивчивый шёпот. – Я покажу миру новую любовь. Я покажу им настоящее ?жили долго и счастливо?…– Ты не… – ОНА БУДЕТ МОЕЙ!!! МЫ СОЛЬЁМСЯ В ВОПЛОЩЕНИИ ИСТИННОЙ ЛЮБВИ! ОНА БОЛЬШЕ НЕ СМОЖЕТ ОТРИЦАТЬ, ЧТО МЫ РОЖДЕНЫ ЖИТЬ И В ГОРЕ, И В РАДОСТИ, ПОКА СМЕРТЬ НЕ РАЗЛУЧИТ НАС! – Жги! – рявкнул Шкипер, срываясь с места, из-за его спины поднялась рука Рико.Всё произошло за считанные секунды. Две иглы вылетели из ?Тайзера? и впились в засаленную рубашку Ковальски. За миг до того как удар тока сковал его тело, Шкипер выбил у него пистолет.

Ковальски повалился навзничь, хрипло крича от боли, но не в силах дотянуться судорожно изогнутыми пальцами до медных проводков. – Отставить, – отрубил Шкипер, и тут же лейтенант обмяк.Не вынимая игл, командир схватил его за грудки, приподнимая над полом, и коротким хуком свалил обратно. – У-ублюдок, – сипло выплюнул он, сверкая бешеными глазами. – Пакуем.Он отошёл от бессознательного тела, поднял ?Беретту?, надел всё ещё висящие на шее наушники, и почти вплотную подошёл к контейнеру с вяло трепыхающейся массой плоти. К тому моменту уже сложно было разглядеть в ней то, что недавно походило на кошку. Будто оглушённые, Рико и Рядовой проводили его взглядами и отмерли только после первого выстрела, почти синхронно надев свои наушники. Пока Шкипер методично разряжал обойму, на Ковальски надели наручники, связали его ноги жгутами и из подручных материалов организовали кляп. – Рядовой, ты – за ноги, я – за плечи, – бесцветно распорядился Шкипер, возвращая солдату оружие. – Рико… – Кабум? – напряжённо улыбнулся сержант. – Кабум, – эхом отозвался Шкипер, приподнимая Ковальски. – Сотри эту чёртову обитель в порошок.*** – Что ж, – прикрывая за собой дверь, начал Ричард, – я бы сказал, что это похоже на… – Нет! – резко оборвал его Шкипер. – Я не хочу знать диагноз, это может быть использовано против него. Пойдём. Рико, охранять.

Не давая возможности себе возразить, он развернулся и направился в сторону гостиной, психиатр последовал за ним, а сержант скрылся в спальне. Тёплый рассеянный свет торшера стелился по полу бледным кругом, не достигая стен. – Ещё рано ставить окончательный диагноз, – покачал головой Ричард, сев в кресло. – Он мог накидаться таблетками и схлопотать психоз, но ты об этом не знаешь. С ним может быть что угодно, нужно пройти ряд обследований. А пока я думаю его госпитализировать. – Чёрта с два я позволю тебе запихнуть его в дурку! Это сломает парню жизнь!– Ему сломает жизнь попытка суицида, – мужчина спокойно откинулся в кресле, глядя снизу-вверх на нависшего над ним Шкипера. – Вы же не просто так его связали, правда? Слушай, мы знаем друг друга столько лет, а ты всё ещё плаваешь в своих страхах психиатрии прошлых веков.– Просто снова дай нам рецепты на колёса, которые ты прописал Рико, и мы сделаем всё сами, нам не в первый раз. – Шкипер, я понимаю, что ты боишься за него, но включи ты мозг: я не знаю, что с ним. Если я выпишу наобум какие-то препараты, ему они могут не только не помочь, но сделать хуже.Едва Шкипер открыл рот, чтобы возразить, как Ричард поднял указательный палец, останавливая его:– Я сорвался сюда среди рабочего дня, чтобы помочь, так что сначала выслушай, что я скажу, а потом решай сам. То, что я вижу, похоже на эпизод мании, причём не очень хорошей – с психотическими симптомами. Это значит, что у него бредовые идеи, при этом также вполне могут быть галлюцинации. И если уж она длится у него больше месяца, то ему точно нужна помощь, чем скорее, тем лучше. Он истощён, но пока держится. В мании люди почти не спят и либо очень много, либо очень мало едят. У него, по-видимому, второй вариант. Ты видел его? Его нервная система перевозбуждена: вы не заставите его есть и принимать лекарства добровольно. Он уверен, что абсолютно здоров, и очень хочет ?работать?, причём чем больше преград вы будете ему создавать, тем более он будет убеждаться в правоте своих бредовых идей. Я мог бы предложить вам амбулаторное лечение, но если он сбежал один раз, то нет никакой гарантии, что не сбежит снова, дело может кончиться куда хуже. Я могу принудительно госпитализировать его на сорок восемь часов, за это время я постараюсь его обследовать и стабилизировать. Возможно, он захочет добровольно остаться. Если нет – так и быть, отдаю его вам с рекомендациями по дальнейшей терапии, будете делать всё сами. Это при условии того, что мне удастся купировать его состояние и я буду уверен, что он не причинит вреда ни себе, ни другим, – тогда да, я не буду подавать в суд прошение о продлении его нахождения в стационаре.

Шкипер тяжело опустился на диван, потёр лицо и устало спросил: – Что с ним будет дальше?– Я смогу дать какой-то прогноз только после обследования.– Он всегда был непредсказуемым. Нервным… Если бы я знал, я бы смог… – Не смог, не переоценивай своих сил, – вкрадчиво, но твёрдо прервал его Ричард. – Психика человека – вещь непредсказуемая. Ту же манию могут спровоцировать самые разные причины: психотропные вещества, сильный стресс, отягощённая психическими заболеваниями наследственность, органические поражения мозга. Ты не смог бы уберечь его от всех опасностей, у вас не та работа. Именно поэтому мне нужно обследовать и понять, чем вызвано его состояние. Оставь хоть ненадолго свои собственные страхи и позволь мне помочь ему, если уж сам меня позвал. Тем более ваша медицинская страховка должна покрыть мою помощь. – Мы оплатим всё сами. – Ну смотри…***К всеобщему облегчению, Ковальски хорошо поддался выбранной терапии. Острая фаза миновала, подавленная серьёзными дозами нейролептиков и нормотимиков. Ковальски отпустили домой с напутствием Ричарда каждый день сообщать об изменениях в его состоянии. И первую неделю он почти постоянно спал, иногда жаловался на озноб или на головную боль от яркого света. Проблем добавилось, когда первая же попытка его накормить обернулась рвотой. Ричард предполагал такое развитие событий и рекомендовал держать его на парентеральном питании, понижать дозы лекарств и с начала следующей недели постепенно давать ему нормальную пищу. Но когда Ковальски от первой же тарелки куриного бульона вновь стало рвать, доктор всерьёз озадачился пересмотром выбранной терапии.

Рядовому пришлось научиться собирать и разбирать капельницы, а также подкалывать вены, потому что до сих пор Ковальски был единственным человеком, кто ставил всем, в том числе себе самому, какие-либо уколы. А сейчас он оказался абсолютно беспомощным, и Рядовому очень хотелось помочь ему хоть чем-то, а именно в этом деле ни на помощь Рико, ни тем более на помощь Шкипера рассчитывать не приходилось. По крайней мере, у Ковальски были крупные, так называемые ?хорошие? вены, найти которые на его худых руках не составляло никакого труда. Он не стал описывать Еве всё пережитое, ограничился сухими фактами: ?Нашли, он болен, но всё под контролем. Он сам выйдет на связь, когда сможет?.Шкипер так и не переменил своего решения, он не рапортовал в главный штаб о произошедшем. По негласно принятой командой официальной версии, Ковальски продуло морскими ветрами острова Гардинерс, и он вернулся простуженным. Шкипер настолько хотел, чтобы произошедшее осталось в тайне от соседей, что сиделка из больницы Ричарда ходила к ним скрытой тропой через задний двор, чтобы было кому присматривать за лейтенантом на время их отсутствия.

Ковальски пришлось тяжело, когда Ричард заставил его вставать с кровати и расхаживать ноги. Первое время лейтенант передвигался, держась за стенку, только до туалета и обратно. От лекарств постоянно шумело в голове и не хотелось ничего делать. Чуть позже он стал одеваться потеплее и выходить на задний двор. Шкипер не давил на него, но очень настоятельно рекомендовал готовиться к возвращению в строй и заниматься. В своё время, в своём темпе, но заниматься. В этом командир и Ричард были солидарны, и Ковальски подчинился, как бы тяжело это ему ни давалось. Физическая реабилитация после долгого постельного режима ему была не в новинку.

***Шаг за шагом. Асфальт шуршал под кроссовками в тишине вечерней улицы. Каждое движение, казалось, давило его к земле тем сильнее, чем ближе становился этот первый толчок, на который так тяжело было решиться.

Выдох.Как бы ни старался выстроить бег, Ковальски коленями ощущал вес собственного тела, неподатливость каждого сустава, и бежать становилось всё тягостнее и мучительнее. Он прикрыл глаза, концентрируясь на дыхании.Выдох-удар. Выдох-удар.Тело подбрасывало над землёй, белые облачка пара форсировано вырывались изо рта. При каждом ударе подошвой о землю, всё внутри будто резко сжималось и плавно расправлялось волнами обжигающего жара по телу.

Вдох-вдох. Выдох-выдох.Сознание плавно двигало тело под медитативный счёт. Он не замечал, как стал выбрасывать ноги всё дальше. Открыв глаза, он видел подскакивающую дорогу перед собой, а по периферии незамеченными проносились заборы и дома. Дорога и ритмичное дыхание – это всё, что существовало.

Ковальски пришлось сбавить темп, когда першение в носоглотке из досаждающего сделалось нестерпимым, да настолько, что хотелось запустить пальцы в рот и ожесточённо поскрести ногтями слизистую под немыслимым углом. Выйти из спринта плавно не получилось. Ковальски закашлялся и вынужден был остановиться. Лёгкие и горло горели, суставы ломило, холод обжигал взмокшее тело. Ковальски стиснул зубы, и слюна мелкими брызгами вырвалась из-за них с новым приступом кашля. Сердце колотилось так остервенело, что грудь скручивала колющая боль.

Адреналин, холод и злоба смешались в одну клокочущую массу, которая заставила Ковальски затрястись, и он опустился на корточки, обхватил себя руками, чтобы унять крупную дрожь.?За что? За что? За что?? – билась в помутневшем сознании мысль.Эмаль заскрипела, а под кожей щёк проступили желваки.?Почему я?!?Ковальски сорвался с места, едва не упав. Он побежал в сторону от дороги – в заросли, которые раскинулись за последним на улице участком. Ветви хлестали по лицу и одежде, одна из них сорвала капюшон и шапку. Ковальски перепрыгивал корни и камни, грудь рвало от холодного воздуха, а в глазах было мутно от слёз.

Казалось, он так разогнался, что вот-вот обгонит своё сломанное тело, оторвётся от него и сбежит так далеко, как получится. Прочь от этой чёртовой жизни, от её ненависти и несправедливости к нему. Убежит и спрячется. Ничто и никто его не найдёт.Кроссовок влетел в извитой корень. Ковальски рванул ногу, но лишь поскользнулся на снегу. Колени разорвались болью, приняв на себя удар.Проклятое тело само хочет умереть, но он ему не даёт.Истошный хриплый крик до капли расплескался эхом в сумеречном лесу.***?Вам может показаться, что всё наладилось и он снова прежний – так кажется всем, не обманывайтесь. Он не будет прежним, и проблемы придут, когда он начнёт это осознавать?.

Шкипер регулярно вечерами созванивался с Ричардом, сообщая о том, как идут дела у Ковальски.