Уникуикве секунда... секунду... Тьфу-тьфу! И какой-то браузер! (1/1)

—?Шкипер, сэр, вы уверены, что это необходимо? —?в очередной раз жалобно уточнил Рядовой. —?Разумеется, я уверен! —?отозвался командир, не без удовольствия наблюдая, как его несколько расширенная команда разбирает стену, расширяя оконный проём. Особого смака ситуации добавляло то, что перед этим четвёрке пришлось осушить окружавший бункер бассейн, заменявший их импровизированной крепости ров с водой, и хорошенько поскакать, уворачиваясь от выдаваемых многочисленными ловушками дротиков, струй пламени, выскакивающих из стен шипов и детских растяжек, одну из которых умудрился зацепить Ковальски, мгновенно получив на голову ведро дёгтя и пару охапок перьев. После этого инцидента настроение Шкипера, как раз допившего молочный коктейль и смачно захлюпавшего трубочкой, подскочило практически до небес. Ковальски, до сих пор не отплевавшийся от дёгтя, не говоря уж о безуспешных попытках ободрать влипшую в волосы смолу, был наказан за злостный саботаж и сговор с врагом. Гансу, выступавшему в роли врага, досталась судьба пленника, вынужденного работой окупать своё содержание вопреки Женевской конвенции. Рико разделял наказание Ковальски, потому что, по суровому замечанию командира, тот, кто любит, должен разделять участь того, кого любит. Подрывник перспективе не обрадовался, но возражать не стал: после происшествия с ?таблетками прощения? Шкиперу уже три дня всерьёз перечить попросту опасались. Рядовой, в принципе, виноват был лишь в собственной наивности, но общей доли не избежал. Потому что жизнь вообще была несправедлива и по заслугам воздавала редко?— опять же, цитата. Сам командир, лениво наблюдая за процессом с шезлонга, цедил через трубочку уже ни разу не коктейль, а щедро заваренный на пяти ложках растворимый кофе без сахара, залитый в один из одинаковых картонных стаканов и умело замаскированный на подносе. Кофе ему вот уже два дня как окончательно запретили к употреблению, так что Шкипер отрывался по полной в лучших традициях римских патрициев. ?Хлеб и зрелища? с начала недели разнообразили его досуг. Вот, например, сейчас четверо ?плебеев? с пыхтением ковыряли бетон, периодически примериваясь, не влезет ли уже в дыру остов кровати. Остов предсказуемо не влезал: Шкипер специально выбрал эту цельнометаллическую бронзовую махину, весившую, как пушка старичка М-2 Брэдли, с дебильными столбиками?— которые самому Шкиперу никуда не упёрлись, зато прекрасно упирались по бокам любого проёма, в который кровать пытались затащить хотя бы боком?— и постоянно выпадающим основанием, единственной незакреплённой деталью, которая до закономерного откладывания в сторону успела трижды отбить ноги Ковальски и Рико, один раз прищемить пальцы Гансу и даже предпринять попытку зашибить Рядового. Последнего Шкипер допустить не мог, потому металлическая решётка высочайшим повелением была извлечена окончательно и сейчас дожидалась своего часа, гордо сверкая на солнце нетронутыми патиной боками. Собственно, своих людей Шкипер обычно без необходимости не мучал. Ну, почти… Тем не менее, он их вполне себе уважал и любил, как братьев?— кроме Рядового, больше тянувшего ещё не на сына, но на вполне себе племянника или надоедливого младшего кузена, которого как раз оставили на попечительство старшего родственника, так больше и не забирали. Впрочем, один из ?братцев? не погнушался ставить на нём какие-то невнятные эксперименты и апробировать составы, до того не прошедшие даже проверку на мышах. И это было обидно, но что задевало ещё больше?— так это что самого Шкипера даже в известность о происходящем не поставили. Так что кроме явного факта несогласованного эксперимента на людях, всё произошедшее ещё и пованивало манипуляцией. А Шкипер, Святая Макрель в свидетели, ненавидел манипуляции! Так что сейчас вся команда страдала за грехи одного?— ну, двоих, но Ганс в этой истории был мерзким голубем-искусителем, замаскировавшимся под гадюку насильственного примирения… Э-э… Наоборот? Короче, частью команды он в любом случае не был. Вот так-то, ребята: накосячит одна невнятная особь, а страдает потом весь род людской. В данном случае?— почти весь род ?пингвиний?. Урок практически библейский. И ещё один мотив из Бытия отчётливо просматривался прямо сейчас. Оставшиеся без командования коммандос старательно изображали броуновское движение, Ганс не мог определиться, хочется ему саботировать процесс или играться в Шкипера, кровать нахально блестела в лучах искренней ненависти и пускала во все стороны солнечных зайчиков, слепивших переквалифицированных в землеройки коммандос. Рядовой, как самый здравомыслящий из собравшихся, пытался организовать общую деятельность или хотя бы привести её к единому знаменателю. Но Ковальски был одержим идеей универсального растворителя для бетона, Рико ратовал за радикальное?— ?Ка-бум!??— решение проблемы. Для Ганса же парнишка попросту не являлся авторитетом. По итогу все думали о своём и вяло ковыряли стенку то тут, то там, и вдобавок?— кто чем. Для лебедя, рака и щуки народу многовато, но, в самом деле?— чем не Вавилонская башня? Шкипера разброд и шатание в рядах не смущали абсолютно. Кровать ему, по сути, даром не сдалась, просто лишённый кофеина мозг, вдобавок измученный чрезмерно деятельно подошедшей к сезонной смене штор Марлин, трещавшей обо всём подряд со скоростью хорошего пулемёта, вдруг собрал фокус внимания на монументальной полутораспальной кровати, под которой, кажется, слегка прогибался пол, даже не шатнувшейся от столкновения с громоздкой моечной машиной. Миг раздумий, и из осколков роившейся в голове информации возник единый монолитный план, правда, похожий на творение художников раннего авангарда, но какая разница? План был прост, как табуретка, и неадекватен, как большинство задумок Ковальски. Или Рико?— не задумки Рико, а Рико сам по себе. В один флакон помещались месть, тренировка команды в нестандартных условиях, месть, проверка лидерских качеств Рядового, проверка Ганса на лояльность, месть и реализация давнего желания поставить в кабинете что-то понадёжнее раскладушки, заимевшей привычку проваливаться после того, как на неё крайне неаккуратно рухнул датчанин. Ах, да, и ещё немного мести. Ну, что поделать, Шкипер и не отрицал, что порой бывает ужасно злопамятным. За всепрощение в отряде пусть отвечает Рядовой. —?Птичка моя, но я ведь уже извинился! —?снова донеслось из бассейна. Шкипер нервно дёрнулся и торопливо залил в себя последние глотки кофе, тут же прикрыв стакан пустым, из-под коктейля. Впрочем, Ганс наверх не полез, а предпочёл продолжить орать. —?Ты же меня даже простил! Ну Шкипер! Шкипер! Шкипер-Шкипер-Шкипер! —?Я тебя частично простил за космоосьминожью хрень! —?рявкнул в ответ командир и прикинул, за сколько ему удастся выпить коктейль и выйдет ли составить траекторию полёта бумажного стаканчика так, чтобы он попал аккурат по макушке одного нахального датчанина. —?А хрень в моём кофе?— в моём кофе! —?я тебе так просто не прощу, даже не надейся! Аргумент был весомый, но Гансу на солнцепёке, видимо, стало слишком скучно. Так что вопли продолжились. Шкипер к выкрутасам напарника?— чтоб ему каждое утро понедельника выдавалось таким же, как самому командиру после последней попойки! —?отнёсся с экспрессией хорошего куска базальта. Воплями его было не пронять, от намёка на жалость надёжно застраховали иммунитет к гипер-милости и свежие воспоминания о незабываемом пробуждении лицом в стол и полном боли взгляде Рядового, заставшего восстание начальства из рядов недееспособных. —?Работать, слабачьё! Солнце ещё высоко! —?рявкнул он, когда к относительно бодрым крикам датчанина присоединилось тихое нечленораздельное ворчание отряда. Солнце и впрямь стояло высоко. Осень расщедрилась на последние тёплые деньки, и день выдался до неприличия жарким. Даже Рико, о свитерах имевший самое опосредованное представление, скинул кожаную куртку и с вожделением посматривал на стаканы с коктейлем. Холодненьким пенистым молочным коктейлем, в который отправилась добрая треть банановой ?благодарности? за починенные часы. Шкипер работу за деньги?— вне службы и на гражданских?— презирал всей душою, но на доброго самаритянина не тянул чисто внешне, так что был обречён на бесконечный бартер с казавшимися столь же бесконечными соседями, у которых вечно что-то ломалось, портилось, требовало перетаскивания, сборки, устранения, а иногда и судмедэкспертизы. Ну, бог им судья и Ковальски в помощь. Жалобный стон Рядового командира несколько тронул, но смягчиться не заставил. Воспитание будущих офицеров было делом тяжёлым морально и физически, причём для всех участников процесса. И если невольное участие в чужих аферах требовало порицания, но не наказания, то вот проверку лидерских качеств младший член отряда прямо сейчас нещадно валил. А на ошибках люди учатся, только в полной мере вкусив их последствий. Нагружать работой Ковальски, чтоб неповадно было на себе и прочих разумных проводить непонятные эксперименты, сам бог велел. Муштровать и без того терзавшегося муками совести Рядового было практически грешно. Но Шкипер во имя пользы в долгосрочной перспективе этот грех на душу брал без зазрения совести собственной. И крест сей неподъёмным не казался. —?Никаких поблажек, даже не надейтесь,?— строго отчеканил он и, ориентируясь на слух, метко запульнул в бетонную ямину арахисовым пряником. Возмущённое ойканье и радостный вопль позволили удостовериться, что траектория снаряда была рассчитана верно и пряник, срикошетив от макушки Ковальски и на излёте зацепив датчанина, приземлился прямиком к адресату. —?Спасибо, сэр! Ну, хоть кто-то в отряде отличался полным комплектом элементарной вежливости и уважения к старшим по званию. Но проверка на лидерские качества всё ещё даже удовлетворительных результатов не выдавала. Печально. Впрочем, время исправляло многие огрехи, в числе которых первым пунктом шла юность. Недостаток опыта ненамного от неё отставал. Кофе кончился, повязка на плече предсказуемо промокла, а вялое копошение в осушенном бассейне всё ещё не отличалось результативностью. Шкипер некоторое время постоял на краю, покачиваясь на пятках и прикидывая, не стимулировать ли эту активность животворящим пинком, но в итоге решил не стяжать лавры Иисуса: оживлять мёртвых ему ещё не приходилось, а осмысленная деятельность команды определённо дышала на ладан. Для вдумчивого же разбора действий с обсасыванием по косточкам и раскладыванием по полочкам всех допущенных косяков откровенно не было настроения. Плюнув как метафорически, так и буквально на всё это дело, командир удалился в штаб?— подальше от солнышка и свежего воздуха, поближе к кофеварке и перевязочному материалу. Как гласила армейская народная мудрость: на бога надейся, но с автоматом даже в сортир. Собственно,?— пришёл к выводу Шкипер, без особой надежды изучая в окно расстановку семидесяти пяти процентов сил лучшего из ?в каждой бочке затычка? специальных отрядов Нью-Йорка и одного сочувствующего,?— автомат в данном случае был бесполезен. Возможно, некоторый эффект мог оказать кирзовый сапог, летящий аккурат в крестцово-копчиковый синдесмоз с ласковой неотвратимостью пламени небесного, осветившего облака над Содомом и Гоморрой. Но этот эффект был, увы, единоразовый и не слишком длительный. Оставался ещё один вариант воздействия, но его командир решил приберечь напоследок, как особо негуманный. Влажные от сукровицы бинты уже привычно отправились в мусор, раствор Дакина, намешанный из гипохлорита натрия, использовавшегося на базе буквально для всего, и пары капель борной кислоты, не менее привычно ожёг кожу при первом касании. Чувство почти сразу сменилось на околоболезненное пощипывание пополам с умеренным жжением и нечеловеческим зудом. Ну и гадость! Тем не менее, после аврала в начале недели, приведшего Ковальски в праведный ужас, со своим ИО лечащего врача Шкипер спорить не решался. С его ракурса вид на рану был… Возможно, не совсем объективным. Да что уж, совсем необъективным, по-видимому. Ковальски не поленился притащить из ванной большое зеркало, битый час натыкивал командира в него носом, как провинившегося щенка, и монотонно нудил о возможных последствиях заражения, вплоть до плеврита, бронхита, бронхиолита, альвеолита?— ещё кучи всяких -итов?— карнификации и ампутации лёгкого. А ещё пугал остеомиелитом и сепсисом, но с этими ребятами Шкипер был знаком не понаслышке. Приятного мало, конечно, да и возиться долго и муторно, но если не сдохнешь?— количеством пропитых антибиотиков превратишь свой организм в бактерицидное средство. Никаких простуд лет пять, а то и семь. Кумуляция?— вещь! Так что речь учёного Шкипера впечатлила постольку-поскольку. А вот его комментарии к мелким изменениям во внешности?— совсем другое дело. Обычно к отражению в зеркале командир присматривался, только когда брился: на предмет оставшихся незамеченными островков щетины. Всё остальное, кроме, может, изредка вылезшего из носа волоска, им со спокойным сердцем игнорировалось. Ковальски заставил посмотреть внимательнее и, увидев, что начальство не придуривается, а реально не отражает, что там можно увидеть в, простите за тавтологию, отражении, принялся читать очередную лекцию. Шкипер, особой мнительностью по поводу здоровья обычно не страдавший, на этот раз был сражён наповал. Командир никогда не полагал себя особым красавчиком?— и вообще был уверен, что нормальный мужчина должен быть чуть симпатичнее обезьяны, а единственными критериями, по которым оценивал собственную внешность, оставил выбритую рожу и почищенные зубы. В подростковом возрасте к этому пару раз в месяц добавлялись выдавленный прыщ на подбородке или возле носа и ещё более редкие попытки прикрыть короткими волосами всё тот же прыщ, вылезший посреди лба. В моменты особой скуки он мог нацепить ковбойскую шляпу, значок шерифа и залипнуть в отражающую поверхность, тихо ностальгируя по проведённому в Лос-Анджелесе безоблачному году юности, когда вера в силы родных правоохранительных органов ещё была крепка и не отравлена личным знакомством с системой изнутри её гнилого брюха, хотя это было именно что залипание сродни стиммингу. Но серая в прозелень кожа несвежего мертвяка и чёрные круги вокруг глаз, не то придавашие сходства с енотом, не то намекавшие о недавнем переломе основания черепа, были явным перебором даже для него. Нишу самого смуглого испанского парня в отряде давно и надёжно занимал Рико. Шкипер после проведённых в Мексике лет некоторое время тоже отливал опалённой солнцем бронзой, да и потом и на фоне типичного светлокожего британского парнишки Рядового и предпочитавшего свежему воздуху возню с пробирками Ковальски смотрелся вполне себе фермерским громилой среди аристократов. За годы совместного проживания в бункере и обязательных тренировок почти карикатурная разница уступила место естественной разнице типов внешности. Но затянувшийся период реконвалесценции резко сместил акценты. Теперь именно командир рядом с вытянувшимся, подзагоревшим и сменившим детскую полноту на развитую мускулатуру хорошего кадета Рядовым выглядел болезным дядюшкой, на фоне долговязого, но, наконец, переставшего сутулиться Ковальски, прекратившего манкировать физподготовкой, смотрелся до неприличия мелким, а про Рико, с годами, кажется, всё набиравшего габариты и в придачу начавшего время от времени демонстрировать военную выправку, даже говорить не стоило. В общем, как минимум в сравнении Шкипер свою нынешнюю форму по десятибалльной шкале оценил, как нечто среднее между тремя с половиной и минус бесконечностью. То есть, абсолютно неудовлетворительную. Потому к выполнению большинства рекомендаций, таких как медикаментозная терапия, смена повязок по часам и даже, о ужас, повторное наложение швов, командир отнёсся с педантизмом и свойственной ему въедливостью. Однако оставался единственный камень преткновения, с которым Шкипер смириться не мог никак. Охапки таблеток?— гадость, но раз нужно, но никуда не денешься. Иголки?— страшно, но стерпеть придётся. Обработка раны?— понятно и необходимо… Кофе! Запрет на кофе, не в последнюю очередь ставший причиной побега из больницы и догнавший-таки Шкипера даже на родной базе?— вот что не давало мужчине покоя. Аппозиция и иммобилизация, антибиотикотерапия, иммуностимуляция?— эти грозные слова, вопреки представлениям Ковальски, Шкипер прекрасно понимал. Да, он предпочитал зубодробительной терминологии объяснения на пальцах, но, во имя солёных крендельков и сладкого льда, у него в отряде был Рико! А ещё?— Рядовой, теперь уже порядком понабравшийся от Ковальски по верхам самых разных дисциплин, но всё ещё способный перепутать параболу с гиперболой, диссекцию с диссеминацией, навесную траекторию с настильной, а синусы и косинусы десятичных углов и цикл Кребса запоминавший исключительно мнемоникой. Да и опыт общения с гражданскими диктовал свои правила: говорить надо просто, ясно, громко и уверенно, только тогда люди будут слушать и действительно понимать, что от них требуется. Кофеин был знакомой до последней чёрточки метилового радикала формулой. Единственным психостимулятором, который Шкипер признавал. Запрет на кофе! В самом деле, это было просто смешно! В зелёном чае, мате, в коле… даже в разрешённом какао был матеин, и как бы не в больших дозах. И, да, расширение сосудов и снижение агрегации тромбоцитов пользы вкупе с имеющейся пробоиной в теле пользы явно не несло, но, серьёзно, запрет на кофе? Ковальски бы ещё запрет на адреналин внёс! Шкипер злился, ругался, пытался приказывать, попробовал подкопаться к учёному с понятной ему стороны аргументов?— чем сделал только хуже и приобрёл вдобавок лишение всех видов чая, кроме едва подкрашенной заваркой водички, газировки, к которой и без того пристрастия не питал, и какао, воспоминания о последнем употребении какового до сих пор заставляли зубы ныть от фантомной боли?— и даже, вопреки гордости, немного поныл. Но и это не сработало. Ковальски явно пошёл на принцип и позиций не сдавал. Командир плюнул и объявил диктатуре бескофеиновой диеты негласную войну. Нычки с растворимым кофе были распиханы по всей базе. Шкипер пару раз даже словил эффект дилера, в полной мере осознав, что чувствуют распространители химической смерти от кайфа, когда копы проходят мимо тайника с граммовыми пакетиками. Кофе постепенно из привычного утреннего напитка превратился в ценнейший приз за собственную изобретательность, что, разумеется, дополнительно увеличило его субъективную ценность. Каких-то особых изменений в своём самочувствии ни во время вкушения благословенного напитка, ни позднее Шкипер не наблюдал. Швы стабильно мокли что с кофе, что без него, кровью он не менее стабильно плевался как после утренней тренировки в щадящем режиме, так и в результате очередной неудачной попытки прочистить горло, непроизвольного повышения голоса или даже без видимых причин. Это несомненно бесило, но деваться было некуда, оставалось только терпеть. Не меньше, чем кровавый кашель, бесил датчанин, которого швыряло из крайности в крайность. Он запросто мог канючить три дня подряд, уламывая Шкипера на очередную авантюру сомнительной морали и явной прибыли, после двое суток в режиме нон-стоп бегать с ним по частной территории отгроханной не в пример государственным полувоенной базы, даже не вспоминая о здоровье напарника, а потом, внезапно спохватившись, начать носиться с ним, как матушка-наседка, насильно причиняя добро и нанося пользы куда меньше, чем вреда?— потому что, и командир знал это совершенно точно, скорость регенерации нервных клеток многократно уступала восстановительным резервам остального организма. Тем не менее, если норовящая расползтись дыра в тушке со скрипом и скрежетом, но самоликвидировалась, то Ганс признаков желания самоустраниться из жизни ?пингвинов? не проявлял. Более того, умудрился обосноваться где-то поблизости и теперь торчал на базе, припираясь ни свет ни заря, до самого позднего вечера большую часть недели, когда не болтался в сомнительных местах по своим сомнительным делам. Впрочем, справедливости ради стоило отметить, что эти сомнительные дела оплачивались куда более щедро, чем в большинстве своём оформленные приказными бумагами с госпечатью задания коммандос. Где и как датчанин находил неприятности на свою задницу, Шкипера интересовало мало. В этом отношении Ганс походил на персонажа придурошных обучающих мультиков, причём скорее на вечно влипающую в какое-то дерьмо на ровном месте Дору, чем на одного из цветных лошадиных любимцев Рядового. Следопыт, ага. Сам Шкипер неприятностей не искал, они и без того весьма неплохо находили к нему дорогу. Иногда ещё и поступали под прикрытием пафосного слова ?миссия?, хотя маскировка, конечно, была так себе. С утра вот, например, начальство недвусмысленно высказало своё желание встретиться с командиром подразделения?— как можно скорее, но после обеда, и лучше бы часиков в шесть. Шкипер желаниям начальства внял, поставил себе на вечер мысленную заметку и, согласно уже имевшемуся плану, отправился к Марлин. Соседка забронировала ?кого-нибудь свободного? за неделю, и, разумеется, к назначенному сроку у Ковальски нарисовалась какая-то химическая реакция, за которой обязательно нужно было следить ровно семьдесят шесть с половиной минут, Рико испарился в неизвестном направлении, а Рядовой, рассчитывавший посмотреть по телеку очередную серию лунорогов, состроил такую жалобную моську, что Шкипер только закатил глаза: махать рукой он пока не мог по техническим причинам. Марлин, то ли перевозбуждённая из-за предстоящей обновки интерьера, то ли по уши залитая кофеином?— в последнее время Шкипер не без оснований подозревал всех встречных в неумеренном потреблении столь желанного им самим напитка и даже иногда непроизвольно к ним принюхивался?— начала разговор ещё в машине, кою командир лениво вёл одной левой, по переулкам проскакивая ещё только начинавшие формироваться пробки, и, раз открыв рот, больше не замолкала ни на минуту. Шкипер честно выслушивал этот словесный поток, привычно фильтруя девяносто девять процентов пустого трёпа, периодически кивая и поддакивая там, где интонация собеседницы становилась вопросительной. Подписаться невесть на что он не опасался: богатая практика не позволила бы пропустить информационный алмаз среди плевел. Собственно, этой стратегии командир планировал придерживаться до самого возвращения на базу и первые два часа ?миссии? всё шло строго по плану, но… Но потом он отвлёкся на громкий звук, успел увидеть столкновение второй половины автоматического поломоя?— который наверняка назывался как-то иначе, но Шкипер понятия не имел, как именно, и не особо хотел выяснять?— с металлическим монстром, грозно задребезжавшим в ответ всем своим решётчато-суставчатым украшенным шишечками корпусом, но не сдавшим позиций. И словил озарение, больше похожее на наркотический приход, причём, пожалуй, это был бэд трип. Наверное, такое же словил Моисей на горе Синай, едва не отхватив по маковке двумя каменюгами. Марлин, кстати, была сопровождена домой честь по чести, выбранные таки шторы даже были повешены сразу, пусть и пришлось подождать немного, пока чрезмерно активная соседка пройдётся по ним отпаривателем (почему нельзя отпарить уже висящие шторы, Шкипер не понимал, но нарываться на лекцию о правильной глажке какой-то то ли тюли, то ли вуали, а то и вовсе органзы, а тем более?— вникать в неё не желал). Транспортировка прочих горшочков, кашпо, салфеточек, пледиков, ковриков и ?О-о, ты только посмотри! Они же созданы друг для друга!? вазы и абажура прошла успешно, несмотря на хрупкость двух последних. На кой ляд соседке, терпеть ненавидевшей мёртвые цветы, сдалась ваза, командир уточнять не стал всё по той же причине. У него после похода в магазин под аккомпанемент женского щебета вообще появилось стойкое чувство, что стоит хорошенько потрясти головой, и из ушей посыплются непонятные нотки, как всё в том же дебильном мульте. Впрочем, возможность преподать команде урок и осуществление мести?— не стоит забывать про месть! —?того определённо стоили. Так им, а особенно Ковальски, этому польскому Иуде. Рико тоже хорош?— мог и предупредить, вообще-то. А Рядовой и вовсе отхватил за дело: уж не сопляк пятнадцатилетний, пора вытряхнуть из головы наивность, а голову из задницы и начать адекватно оценивать происходящее вокруг. Собственно, из всей честной и не очень компании, сейчас пахавшей на благо горячо любимой матушки-Америки в лице не менее горячо любимого командира, претензий у оного не имелось исключительно к Гансу. Потому что, во-первых, от этого поганого датчанина Шкипер ничего иного не ожидал; а во-вторых, совместная попойка расставила много точек над i, двоеточий над ё и прочих чёрточек над й и кружочков над ?. И не сказать, чтобы что-то после неё кардинально изменилось, не считая отчаянной неловкости после утреннего прогона воспоминаний, которую Шкипер в неравном бою одолел аж за двадцать семь секунд. Собственно, аж за половину чистки зубов. И, возможно, уши отчаянно горели до самого конца гигиенических процедур, но это был уже остаточный эффект. Да. Именно. Ватно-марлевая из ИПП привычно легла на наплечье с двух сторон, Шкипер не менее привычно закусил край бинта, несколько раз пропустил рулон вокруг торса, фиксируя, и выплюнул норовящий расслоиться на нитки материал. А теперь по накатанной. Точнее, по намотанной. По спирали сверху вниз через левое плечо, потом по боку, и вот новая повязка вполне себе прилично держится. Рубашку кровью заляпать, вроде бы, не должен. Отлично! До похода на Голгофу, то есть, кхм, в главный штаб оставалось около часа. С другой стороны, по дороге можно было заглянуть в Старбакс. Видит Бог, Шкипер никогда не был фанатом всех этих фраппучино-шмапуччино, но помимо двух (трёх?) десятков (дюжин?) видов латте и прочих маккиато в бело-зелёной кофейне подавали эспрессо. А ещё двойной эспрессо. И тройной эспрессо. И вообще, за двадцатку можно было попросить налить целую тренту отборного нектара, чёрного, как смола, и лениво цедить её по глотку, засев недалеко от входа и оценивая предварительно обстановку. Начальству всегда виднее; а ты смотри, куда ему виднее. И старайся ходить туда пореже. План номер два за день нынешний месяца текущего года сего от Рождества Христова был хорош. Ну, и одна мысль об аромате обжаренных кофейных зёрен влекла Шкипера, словно сладкий глас морских сирен. Так что пиджак на плечи, бумажник в карман, пистолет в кобуру и мобильник?— ладно, пусть тоже будет с собой. Потому что паранойя паранойей, но вероятность отслеживания его местоположения вконец обнаглевшим Ковальски не стоила вероятности пропустить звонок с воплем о помощи в случае какого-то хтонического трэша и трэшовейшей хтони, что вдруг обрушится на базу ?пингвинов?, или на Нью-Йорк в целом, или на кого-то из команды Шкипера лично. — Парни, я свалил, — рявкнул командир, звучно хлопнув дверью, которая для таких эскапад подходила идеально. Из ямы донеслось полное облегчения пыхтение, пара тяжёлых вздохов и звон чего-то металлического. Потом полное угрозы дребезжание и отчаянная брань на смеси датского и почему-то пушту. Хотя Афганистан, хвала кому там полагается, их обоих миновал. Угроза попасть под горячую руку Гейтсу прошла буквально возле уха, а Шкипер после встречи с Бжезинским на Ковальски по первости смотрел с очень специфическим прищуром. Впрочем, расовые и национальные предрассудки командир нежно лелеял и поддерживал на самом безобидном и, пожалуй, даже более толерантном, чем большинство акций в поддержку, уровне. Он не стеснялся называть афроамериканцев черномазыми, был уверен, что половину мексиканцев можно вздёрнуть на ближайшем суку без суда и следствия, демонстративно путал китайцев с корейцами, всех их крестя япошками. Но при этом в жизни бы не прошёл мимо самого подозрительного чёрного типа в подворотне, издавшего тихий стон, и не отказался бы начистить породистое лицо самого британского англичанина или наиамериканистейшего янки, если бы считал, что тот этого заслуживает. Собственно, — не без гордости подумал Шкипер, неспешно направляясь в сторону ближайшей кофейни, — во Вселенной существовала в некотором роде справедливость. Которую, правда, иногда приходилось вершить собственными руками, но нет в мире совершенства, тем-то он и хорош. Бог, как бы его ни звали, будь он хоть непознаваемой сущностью, хоть предтечей рода людского, хоть макаронным монстром, не обязан был вмешиваться в дела человеческие. Право выбора, пусть и дарованное не им, подарило творениям из пепла и праха свободу. В том числе и свободу установить и поддерживать определённые порядки. Не убий там и всё такое, в общем-то, ничего принципиально нового, разве что расписанное вместо двух старых-добрых каменных табличек на добрых тонны три бумаженций конституции, законов и прочих нормативных актов. Но чтобы понимать, где стоит правильное, а за какой чертой начинается недопустимое, вовсе необязательно быть замшелым крючкотвором, забывшим родной язык и практически оживившим латынь. Достаточно слушать себя — нутро там, сердце, чутьё или совесть, в общем, всяческий ливер. И сик омниа эквине... Нет, не то. Лингва лятина... Нет, тоже не отсюда. Во, во! Уникуикве секунда... Секунду... Тьфу, тьфу! И какой-то браузер!