Я тебя люблю. (1/1)

Ему холодно. Холод забирается под кожу и сковывает, из-за него хочется сжаться в комочек, чтобы почувствовать хоть немного тепла. Джереми обнимает себя за плечи руками, старается поймать стремительно тающий жар ладоней. Ему кажется, что он идет по этому лесу уже целую вечность. Заледеневшие деревья грозными копьями смотрят в черное небо, словно удерживая его от падения. Джереми не смотрит вверх, потому что так становится еще страшнее, и упрямо продолжает идти вперед. Серый снег под ногами легко проваливается, но не скрипит, звенящая тишина холода и ужаса давит на Джера, но что-то заставляет его противиться, что-то заставляет каждый раз делать новые шаги, как бы это ни было тяжело. Наверное, Джереми так бы и пл?лся дальше в черноту бесконечной дороги, если бы не почувствовал боль. Она как будто появилась в каком-то одном месте и одновременно во всем теле сразу. Сначала маленькими иголочками впиваясь в ладони, стопы и шею, а уже через несколько секунд охватывая парня целиком. Боль, настолько сильная и дикая, пронзала каждую клеточку тела, замедляя Джереми, а потом и вовсе останавливая его посреди снежной дороги. Она заливала сознание, слепила глаза яркими кровавыми пятнами. Джеру казалось, что выворачивает его наизнанку, и хотел кричать, но не мог. Он просто стоял посреди черного ледяного леса, замерев как эти безжизненные деревья, и ощущая, как его раздирает на части изнутри. Пытка длилась слишком долго, чтобы Джереми мог оставаться в сознании, и все же он сохранял рассудок. Сквозь глухую пелену серости и адской боли до него стали доноситься какие-то звуки, и он отчаянно начал к ним тянуться, ища спасение. Прошло еще много времени прежде чем они стали громче, заполняя собой все пространство вокруг Джера. Он уже задыхался, балансируя на грани, когда перед ним вдруг возник какой-то сгусток света. Не веря своим глазам, Джереми безнадежно попробовал протянуть к нему руки, и те послушались. Боль отступала, свет становился все ярче, тело сбрасывало оцепенение, и парень снова смог дышать. Совсем скоро свет начал принимать очертания высокой фигуры, пока окончательно не явил глазам Джера знакомую улыбку, голубые глаза и распахнутые для объятий руки. —?Майк!.. —?голос был на удивление четким и громким. Он эхом разнесся по заледенелому лесу, разбивая на осколки тишину. —?Майк… Джереми, с трудом переставляя ноги, ринулся навстречу улыбающемуся парню и врезался в него, хватая руками и утыкаясь в плечо. Он уже не помнил недавней боли, ощущая только безграничную радость в груди. Яркую, теплую, которая всегда отзывалась на присутствие Шмидта. И пусть после того дождливого вечера Джер замкнулся в себе, он все равно испытывал потребность в одном-единственном человеке. И сейчас этот человек стоит рядом, сжимает его в объятиях, и все кажется слишком хорошим, чтобы быть правдой. —?Майк, я тебя так люблю,?— шепчет Джереми, не отрываясь от Шмидта. —?Прости, прости за все. Прости за все слова, которыми я тебя обидел, прости… —?Он хочет сказать что-то еще, но вдруг чувствует, как Майк начинает исчезать. Ничего не понимая, Джереми открывает глаза и видит, как блекнет образ парня перед ним. Он судорожно вздыхает, хватаясь руками за воздух, пытаясь вернуть Майка, но все его усилия тщетны. —?Нет, Майк, нет!.. Еще секунда, и свет меркнет, выталкивая Джера обратно в холод. Он ошарашенно смотрит перед собой, пытаясь понять, что произошло, почему Майк исчез. Когда тепло полностью испаряется, шатен замечает какие-то темно-красные точки в воздухе. Протягивая к ним руку, он ловит одну и с ужасом понимает, что держит в раскрытой ладони лепесток сакуры. Едва заметный розовый в середине, а по краям окрашенный в цвет крови, он тут же заставляет Фитцджеральда вспомнить его первую и последнюю поездку в Японию. Страх накатывает с новой силой, и Джереми кричит, срывая голос, освобождая всю накопившуюся боль. А перед ним вихрем из кроваво-красных лепестков осыпается образ Майка, и в голове раненой птицей бьется мысль, что он мертв.*** Джереми резко открывает глаза и садится. Дышать сложно, все тело ломит, а в голове тяжелая пустота. От бледных рук к каким-то аппаратам тянутся трубочки, а на лице ощущается кислородная маска, которую парень тут же срывает, делая несколько жадных вдохов. Он в больнице, об этом напоминает запах лекарств и дезинфицирующих средств, а также болезненно-яркие белые стены. Джереми силится вспомнить, почему он оказался здесь, но поток несвязных мыслей прерывает писк приборов. Звук слишком громкий, и Фитцджеральд хочет закрыть уши руками, но сил не хватает, тогда он ложится обратно на подушку, морщась от боли и резкого пищания аппаратов. Перед глазами все плывет, но ему удается разглядеть двух людей в противных белых халатах, которые входят через дверь в конце комнаты. Они быстро отключают пищание, и Джер облегченно выдыхает. —?Вы слишком рано проснулись, мистер Фитцджеральд,?— произносит мужской голос. Чьи-то руки ощупывают Джереми, снова нацепляют кислородную маску. —?Поспите еще, пока лекарство не подействует. В следующий раз Джер просыпается глубокой ночью. За окнами непроглядная темнота, светлые занавески колышатся от легких порывов ветра, поэтому в палате стоит приятная прохлада. Чуть приподнявшись с постели, шатен ощущает себя намного лучше, чем при первом пробуждении. Но тело все еще недостаточно сильное, да и через капельницу снова подается снотворное, так что через несколько минут Джер снова отключается, проваливаясь в тяжелый сон. Время от времени он бодрствует, еще пару раз видит врачей, а окончательно приходит в себя только через несколько дней. —?К вам заходил мистер Майк Шмидт,?— говорит медсестра, зашедшая к Джеру одним серым утром, чтобы сменить капельницу. —?Он только просил передать, чтобы вы не волновались и выздоравливали. —?Когда я смогу его увидеть? —?хриплым голосом спрашивает Джереми. —?Уже скоро. Через неделю вас переведут на общий курс лечения, тогда вы сможете принимать посетителей,?— медсестра быстро заканчивает свою работу и идет к выходу. —?А сейчас вам надо побольше отдыхать и набираться сил. После новости о том, что к нему приходил Майк, парень начинает смутно вспоминать события, предшествовавшие его попадание в больницу. В сознании всплывают размытые картинки улиц и какой-то подворотни, незнакомые лица и затхлый запах мусора и алкоголя. Кажется, в тот день он что-то купил у одного бомжа почти за бесплатно, и вот потом началось что-то, что его больная голова никак не хотела выдавать. Он помнил холод и дождь, мокрый асфальт, шприц, который почему-то долго протыкал кожу. И те муки, последовавшие за всем этим. После стадии осознания приходит стадия ненависти к себе. Наверное, она никуда и не уходила, просто сейчас стала чувствоваться острее. Особенно когда теперь Джер понимает, сколько волнений и неудобств он приносит своими выходками Майку. Шмидт провел с ним все эти дни после срыва, Шмидт жертвовал работой и сном ради него, Шмидт пытался вытащить Джереми из этой бездны, в которую тот сам себя загнал. И наркотики, больница, бессонные ночи, молчание,?— это то, чем он ему платит? Джереми точно пора исчезнуть из жизни Майка, пока он окончательно ее не разрушил. Ему вообще не надо было появляться, может, тогда все было бы лучше. Да, Шмидт бы продолжал работать в пиццерии, но когда-нибудь бы все равно ушел. Жил бы себе спокойно, завел бы семью. А не ютился бы в маленькой квартирке с психически нестабильным парнем. А эти годы, что они провели порознь? Джер ведь даже не задумывался о том, что чувствовал тогда Майк. Не разобрался с причинами, почему тот не захотел уезжать, а просто бросил его. Может, останься он у брата, Шмидт бы смог оправиться от предательства и наладить свою жизнь. Вот только они давно прокляты. Все. И Джер, и Майк, и Фритц, и Скотт. Едва переступили порог пиццерии, продали души дьяволу за несколько бесполезных лет на Земле. Так если конец одинаков и неизбежен, зачем пытаться сейчас что-то менять? Что-то исправлять, зарабатывая никому не нужные плюсики в карму. Джереми с безжизненной тоской смотрел в окно. Стоявшая рядом капельница закрывала собой половину обзора, так что Джер перевел взгляд на нее. Прозрачная жидкость медленно текла по трубочкам, очищая его тело. Вот бы что-нибудь также могло очистить душу. Лежать в кровати, изредка покидая палату, иногда выходить в ванную, а все остальное время безмолвно наблюдать, как меняется за окнами погода,?— одновременно давало хоть какую-то стабильность и раздражало. Майка так и не пускали, а из-за отсутствия в комнате окон, выходящих в коридор, Джереми не мог его даже увидеть. Успокаивал себя тем, что так даже лучше. Что, возможно, Майк на самом деле уже давно перестал сюда приходить, потому что наконец-то понял, что Джер лишь тянет его на дно за собой. И так, наверное, правильно. Забыть о нем?— правильно. Не ждать?— правильно. Начать новую жизнь?— правильно. Потому что иначе никак. Если иначе, то Майк не сможет уйти, а Джереми захочет остаться. Но им так нельзя, ведь тогда они снова застрянут на месте и не пойдут дальше. Больно будет обоим, но если больно будет только ему, Джеру, он переживет. Главное, чтобы больше не мешать Майку. Фитцджеральд даже не знает, как он жил последние годы, и есть возможность, что немного лучше, чем когда тот жил с Джереми. А он вот так просто вновь врывается в его жизнь… Хотя, по большей части виноват в этом Скотт. Пусть парень и вернулся в этот город, он не надеялся надолго задерживаться у Шмидта. Повидаться?— да, но точно не оставаться навсегда. Если так подумать, когда Майк ему не открыл, Джер уже хотел смириться и идти к Рокки, но этот Коутон… Но все же не надо было ему так срываться. Встреча с отцом Роберта не была приятной от слова совсем, однако Джереми мог бы себя перебороть и переждать бурю там. Джеймс не стал бы долго задерживаться, а потом все вернулось бы в норму. Джер бы и свои страхи переборол и Майка лишний раз не дергал. А вместо этого примчался к нему после малейшего признака опасности, не попытавшись разобраться с ней самостоятельно. Такие сеансы самокопания занимали Фитцджеральда на протяжении всей недели. Так он хоть немного отвлекался от боли и тоски по Майку, заменяя их детальным разбором всех своих про?бов. Несколько раз в день к нему заходили медсестры, делали какие-то измерения, по сто раз спрашивали про самочувствие, которое не улучшалось, но и не ухудшалось. В субботу к парню заглянул его лечащий врач. —?Если вы чувствуете себя достаточно хорошо, уже сегодня сможете переехать в другую палату. Вечером того же дня Джер обживался на новом месте, а Шмидта все еще не было. Телефон, с неохотой возвращенный работницей больницы, молчал. Джереми боялся звонить, сообщения писать тоже не особо хотелось, а в соцсетях Майк не появлялся довольно давно. Узнав у врача, сколько он пролежал с поддерживающими жизнь аппаратами после появления здесь, и не удивившись прозвучавшему ?Два дня?, понял, что суммарно провел в лечебнице полторы недели. И за все это время?— нечаянно брошенная медсестрой фраза, что о нем спрашивал ?мистер Майк Шмидт?. На основной терапии Фитцджеральда заставляют ходить на какие-то дурацкие психологические тренинги с наркоманами, выпивать в день чуть ли не два десятка таблеток, да еще и питаться не пойми какой пищей. Казалось, худеть ему больше некуда, но после еще пяти дней, проведенных в этом отделении терапии, он стал чувствовать себя полностью уставшим и выжатым. Майк не пришел и по истечении двух недель. Именно тогда, в холодное и дождливое воскресенье ему сказали, что завтра?— выписка. И именно тогда Джер впервые подумал о своей страховке, которая вряд ли бы смогла покрыть все расходы на его лечение. Однако, проведя мысленную параллель, быстро сообразил, что спрашивать о том, на чей счет были записаны все траты на него, совершенно бессмысленно. Родители, счастливо живущие далеко отсюда, думали, что Джер живет у Роберта, Роберт наверняка считал, что братец укатил куда подальше из-за своего непостоянства, ну и?— Майк. Оставался только он. Всегда он. И это одновременно давало глупую надежду и убивало. Потому что Джереми понимал, что Шмидт каждый чертов раз выбирал его. В пиццерии, когда выбор стоял между его жизнью и жизнью Джера, он выбрал его. В ?Аттракционе ужасов?, когда им надо было срочно выбираться, Майк решил забыть хоть ненадолго их распри и снова выбрал Фитцджеральда. Даже когда у шатена случился очередной нервный срыв, Шмидт наплевал на свой комфорт и делал все, чтобы комфортно было Джереми. А Джереми… Он бросил его. Сам натворил дел, поведя себя как глупый подросток, в котором бушуют гормоны. Совершил самый ужасный поступок в своей жизни, оставив того, кто впервые принял его таким, какой он есть. Пусть не до конца?— не смирился с желаниями Джера, но ведь принял. Смог ужиться со всеми его странностями, кошмарами и не отпустившим прошлым. Дал приют, заменил собой вс?, в чем когда-либо Джереми нуждался. Он даже отпустил его?— вот так, просто, когда парень ушел. Сейчас последнее причиняло лишь больше боли. Отпустил, а теперь не захотел приходить. Оплатил лечение, но ни разу не навестил. Невъебенно эгоистично?— да, Джереми знал это,?— но все равно по-детски больно и обидно. А ведь однажды ты пообещал, что все будет хорошо. И плевать, что они оба сломаны, плевать, что они оба не могут окончательно порвать с прошлым. Но ведь они… любят друг друга. Ведь любят же?.. Тогда почему Майк просто не может опять появиться в самый нужный момент как чертов герой с развивающимся плащом за спиной. Почему не может снова спасти, да хотя бы дать обещание, которое не сможет исполнить, почему? Но Майк появляется только на следующий день. Видимо, врач позвонил ему, на оставленный для контактов номер, и предупредил о выписке его подопечного. Джереми сидит на стуле в своей палате, крутя в руках телефон?— единственную вещь из его пожитков. На нем выстиранная и выглаженная одежда, в которой он был сюда доставлен, а на лице ледяной коркой застывшее безразличие. В голове к его удивлению не единой мысли и лишь желание поскорее выйти на воздух. За его пребывание в больнице погода изменилась, и он надеется, что Майк удосужится прихватить ему куртку. О приходе Шмидта ему сообщает медсестра, пришедшая в палату, чтобы сменить белье. Она же просит его немного подождать, пока все бумаги будут заполнены, рекомендации по лечению выданы, и спуститься вниз буквально через пятнадцать минут. Но Джер сидит дольше положенного времени, которое переваливает уже за двадцать пять, и ничуть не удивляется, когда слышит, как дверь тихонько приоткрывается и внутрь заходит человек. Тишина подтверждает его догадки о том, что это Майк, но легче не становится. В горле встает ком, в груди что-то неприятно сжимается, и парень силой заставляет себя не разрыдаться в первые же секунды. Обида, тлеющая в его сердце последние две недели, как-то незаметно стихает, освобождая место неприятной печали. —?Ты не приходил,?— роняет он, горько радуясь тому, как ровно прозвучал его голос. Ладонь, покоившаяся на другом запястье, непроизвольно сжалась вокруг него. —?Почему? —?это все звучит как обвинение, но Джер не сможет сформулировать что-нибудь другое. Молчание давит, и Фитцджеральд, не дождавшись ответа, встает со стула и поворачивается к замершему у двери Майку, тут же чувствуя неприятный укол совести. У Шмидта?— синева под глазами, трехдневная щетина и безумно болезненный взгляд. Такое чувство, что это он, а не Джереми, лежал две недели в больнице для наркоманов. —?Прости. Это тихое слово с треском разбивается о плиточный пол палаты, и Джер вздрагивает. Ну и что, кто же теперь из нас мертвее внутри?*** Домой они едут в полной тишине. Так как сейчас разгар рабочего дня, в автобусе почти пусто, но он все равно тормозит у каждой остановки, хотя людей на них тоже нет. После того, как Джер мельком увидел список лекарств, назначенных врачом, он понял, что в первую очередь навредил не себе, а Майку. Мало того, что он вынудил парня платить за его лечение, так теперь еще и продолжит разорять на медикаменты. Муки совести продолжаются вплоть до их приезда домой. Когда они поднимаются на нужный этаж, а Шмидт начинает копаться в поисках ключей, Джереми не выдерживает. С его губ срывается еле слышное: —?Прости… Майк замирает. Проходит ровно семь секунд, когда он наконец вставляет ключ в замочную скважину, проворачивает несколько раз и открывает дверь. —?За что? —?За то, что доставляю тебе одни неприятности,?— шепчет Джереми, сжимая засунутые в карманы руки в кулаки и отворачиваясь. Взгляд упирается в грязную серую стену, а в голове крутится мысль о том, что опять он говорит неверные слова, но остановиться уже не может:?— Я не понимаю, зачем ты мне вообще помогаешь… Молчание продолжается еще некоторое время, пока Майк не произносит простую фразу, пустившую по сердцу Фитцджеральда еще одну трещину: —?Я тебя люблю.