XXIII (1/1)

Высокие врата распахнулись перед двумя всадниками, открыв перед ними ночную промозглую изморось и размытую грязью дорогу.Оставшись за железными перекрестиями, Валерий следил, как постепенно исчезали с лица земли последние тени, напоминавшие о князе и его друге. И, когда надежда, что они одумаются, испарилась, он лично, тяжелым засовом, закрыл для них путь домой.—?Что ж, Влад,?— прервал трагедию, разыгранную стариком, Гэбриэль. —?Расскажи мне, для чего все это устроил.Дракула, чей конь шёл чуть впереди, не отозвался, умышленно вовлекая Ван Хельсинга самому искать ключ к истине.—?Всё это не имеет смысла, когда я вспоминаю, что враг стоит у порога твоей родной земли. Что жители Валахии находятся в куда большей опасности, чем прежде, но господарь бросает их на произвол судьбы…Спутник сохранял молчание, только распаляя неожиданно пробившийся поток негодования.—?И Венгрия, в этом Валерий прав, странное место для увеселений. Мы едем в уготованный для тебя ад. Можно было бы понять, если бы ты желал покончить с жизнью после перенесенной утраты…Подняв руку, Влад приказал замолчать. И Гэбриэль с обреченностью подумал, что снова перешёл дозволенную грань.Их жеребцы неспешно, утопая копытами в земляной жиже, пересекали просеку между невысоких холмов.—?Я никогда не умел быть справедливым к тем, кто мне близок,?— бесстрастно проговорил князь. —?Отцу не мог простить того, что отправил своих сыновей к Мехмеду… Ненавидел в Раду порывы юношеской ветренной натуры. Презирал Елизавету за то, что никогда не питал к ней страсти. Но больше всего я был несправедлив к тебе…Ван Хельсинг настороженно вслушивался в каждое слово.—?С самого начала. С первого мгновения как только увидел твои… ореховые глаза... с поволокой болотной пыли. Я уже знал, что буду жесток к тебе, как ни к кому другому. И своей жестокостью я отгонял мысли о тебе словно ночные кошмары.Его голос дребезжал в изнуряющей мороси.—?Я хотел для тебя лучшей участи, милый рыцарь,?— Гэбриэль уловил, как уголки княжеских уст дернулись в улыбке. —?Не той, которой способен тебя одарить. Но я устал. Устал быть нечистым. Быть нечестным к самому себе. Пусть для того, чтобы познать счастье, мне пришлось оторвать тебя от молитв и отправиться в Преисподнюю. Я хочу оказаться там, где никто тебя у меня не отнимет… И да, Ван Хельсинг, после всех тяжёлых утрат, я как никогда хочу жить…Исцеляющее, озаряющее тьму признание послужило началом их долгому путешествию. Накануне вторжения малочисленной валашской армии в пределы османской империи, угрожавшей гибелью и князю, и рыцарю, в сердцах обоих появилась надежда на искупление свершенных ими ошибок.Они шли через земли Валахии, выбирая для отдыха скромные постоялые дворы. И, надо отдать должное, Влад изумительно перевоплотился в францисканского церковника, настолько точно повторяя житейские повадки Гэбриэля, что раздражал этим самого монаха и вызывал почтенное благоговение у валашских крестьян, не узнававших своего господаря. Риск и азарт, перемешанные с кротостью выстелали за Дракулой пелену чарующего обаяния.Первой остановкой в трансильванских землях был город мастеров Шегешвар. Город, где Влад родился и провел свое короткое, безмятежное детство. Неровные черепичные крыши и узкие улочки цитадели были окружены множеством оборонительных башен, данных на откуп ремесленникам. Свернув за самую высокую из них, странники остановились у дома, ничем не выделявшегосясреди прочих.—?Дом Влада Басараба, моего отца,?— бросил в сторону Дракула. —?Здесь же был монетный двор.Улыбнувшись, Ван Хельсинг стал разглядывать маленькие окна.—?Это твой дом? —?на выдохе, с нескрываемым восторгом спросил он.—?Я жил здесь до некоторых пор. Когда умерла мать, отец перевез нас в Валахию. Затем плен в Адрианополе. Когда Хуньяди уничтожил мою семью, я привёл турков в Эски-Джумая. Потом бежал в Молдавию. Я жил в стольких местах, что не знаю, какое из них считать своим домом.Мощеная камнем дорога вела их к вершине холма, на котором вспарывая шпилем темнеющее небо умиротворенно белела церковь. Её так и называли Церковь на холме. Рядом, посреди кладбища, обособилась башенка смотрителя.Заглянув в неё через пыльное окошко, Дракула довольно огласил:—?Никого нет, здесь и передохнем.Они пробрались внутрь постройки, оказавшейся часовней, по которой гулял сумрак и дразнящее эхо. Присев на одну из скамей, Влад устало скрестил руки на спинке перед собой. Гэбриэль робко пристроился в соседнем ряду.—?Сколько мы знаем друг друга?—?спросил Дракула, склонив голову.—?Немного…—?Но кажется, что целую жизнь? Ведь так?Ван Хельсинг не посмел взглянуть на господаря:—?Кем я для тебя стал? Другом? Братом? Слугой?Дракула тяжело выдохнул и, высоко вскинув голову, оглядел купол часовни.—?Какое чудное эхо рождают эти никчёмные стены. Ты ведь поешь, братец Гэбриэль?—?В монастыре не любили, когда я пел,?— оскалился монах.—?Так плохо?—?Нет, просто не то…—?Окажи мне услугу…—?Нас могут услышать.—?Не думал, что ты струсишь…—?Хорошо…Вскочив, словно ужаленный змеей, Ван Хельсинг встал перед князем. Прикрыв веки, он начал вспоминать песню, которую прежде любил и пел в одном из храмов монастыря, ночью, когда братия мирно спала. С уст слетела первая, неуверенная нота, затем другая. Гэбриэль видел восхищение и удивление, но, отравленный намерением Влада потешиться над ним, не мог унять непослушную дрожь. Он всеми силами пытался передать боль, от бесконечного, вольного или невольного, вколачивания в его сердце гвоздей господарского равнодушия. Но в эту минуту княжеская власть над его мелкой жалкой душой, была сильна как никогда прежде. Он оборвал песню на проникновенной ноте и закричал:—?Ты по-прежнему любишь меня?!Встав со скамьи, Влад отступил назад.—?Мы же в доме всевышнего, радость моя. Что сказано в писании о любви двух мужчин?Гэбриэль ощутил как земля уходит из-под ног.—?Как же я тебя ненавижу,?— прошипел он, и, сгорая от страсти, бросился на своего мучителя.Заключив Влада в объятия, он алчно целовал, кусал его мгновенно вспухшие губы, не давая вздохнуть, не давая опомниться. И успокоение ему приносило только то, что Дракула, не отвергая, не отталкивая, послушно оседал в его руках.—?Будь ты проклят, Ван Хельсинг,?— прошептал господарь, когда монах, насытившись, чуть отстранился. —?Будь ты проклят.Вырвавшись из плена, он вышел проверить, в порядке ли жеребцы, и нет ли незванных гостей на кладбище. Гэбриэль очень хотел дождаться его возвращения, но уснул младенческим сном.