1. (1/1)

—?Душа моя,?— эхом раздался в голове такой до боли знакомый баритон с едва уловимой хрипотцой.Габриель содрогнулся, будто этот голос, который он уже давным-давно должен был забыть, вдруг раздался не в голове, а наяву. Мужчина резко открыл глаза и сел в кровати. Тело сотрясала мелкая дрожь, а сердце так быстро и тревожно барабанило в груди, будто всерьез решило проломить ребра. Стало нехорошо. И… Больно. Не физически, а морально.Что это с ним? С каких это пор какие-то кошмары успели получить над Габриелем такую поразительную власть? Да и кошмаром всё это сложно назвать. Ван Хельсинг ничего не видел во сне, кроме бесконечной тьмы. Тьмы, в которой этой ночью почему-то прозвучал его голос. Или не его?Габриель спустил ноги и почувствовал обнаженными ступнями холод деревянного пола в спальне. За окном уже лениво серебрился скорый рассвет. Голова гудела. Мысли роились, бились и осколками врезались в сознание.Почему их связь не порушилась? Почему она всё еще так крепка? Почему после всего, что сделал Габриель, сделал он, они не могут существовать отдельно друг от друга? Почему всё так, а не иначе? Впрочем, почему Ван Хельсинга удивляет лишь это? Почему его не удивляет то, что его давний любовник превратился в монстра? Почему его не удивляет, что он и сам не человек, а левая рука Господа. И что бы не означало это клеймо, ничего оно с собой в жизнь Габриеля кроме страданий не принесло. Ответ прост?— банально нет сил, чтобы удивляться и озадачиваться. Нет сил ни на эмоции, ни на тягостные размышления.Проведя ладонью по лицу, Ван Хельсинг поднялся с узкой кровати и подошел к окну. Он всё еще страдал из-за того, что не сумел справиться с крайним заданием. Страдал, потому что не сумел уберечь зеленоглазую принцессу. Не сумел убить того, кто заслуживал смерти больше, чем кто-либо на этой земле. Впервые Габриель не справился. Впервые он почувствовал себя беспомощным. Впервые он хотел забыть всё то, что так долго оставалось для него за плотной завесой тайны.Когда ты проживаешь несколько жизней, то многое в этом мире теряет свою прежнюю ценность. Но чувство долга, ответственности… С этим был рожден тот прошлый Габриель, с этим жил и нынешний. Просто аномальная жажда справедливости и желание защищать невинных являлись для Ван Хельсинга ахиллесовой пятой. И он не справился. Стрела попала в одно-единственное уязвимое место.Кардинал, зная Габриеля с раннего детства и прекрасно читая его, как открытую книгу, великодушно отстранил на время от дел Ордена. Что-то сказал про отпуск и перекрестил на прощание. Время шло, лучше не становилось, а теперь еще и этот ночной фантом.Душа моя… Так к Габриелю обращался лишь он. И он всё еще жив. Всё еще пирует. Всё еще плодит свою кровавую свиту. Он должен был убить этого монстра. Должен был, но смалодушничал в самый ответственный момент. Не сумел убить того, кого так страстно любил в прошлом. Это была какая-то болезнь… Какое-то неадекватное наваждение… Яд… Опиумные пары… Аномалия. Прошлое осталось в прошлом. Ван Хельсинг уже не тот, кем был в пятнадцатом веке. Этого монстра любил совершенно другой Габриель. Но если это так, тогда почему сердце нынешнего Габриеля нестерпимо ноет? И почему больше всего на свете ему всё же хотелось не убить, а увидеть в родных синих глазах блеск той радости и преданности, что были отчётливо читаемы в прошлом?Безумие! Ван Хельсинг вцепился пальцами в край подоконника и опустив голову, крепко зажмурился. Он справится. Он переборет холеру, застрявшую в его душе на многие века, и разорвёт этот порочный круг. Они совершенно два разных существа, что больше не зависят друг от друга. Они?— две параллельные. И пусть будет проклят тот день, когда благородный Габриель повстречал горделивого Влада.