Увертюра Владимира Дашкевича "Знакомство" (1/1)

Под ногами лошади противно хлюпала грязь. Владислав передёрнул плечами, и поднял безразлично-рыбий взгляд на небо, откуда вот-вот должен был полить не менее противный дождь. Животное под господарем всхрапнуло, и передёрнуло черными ушами. Умная тварь копировала поведение хозяина, хотя, может быть ей просто было так же холодно и сыро.Господарь невольно задумался о том, какими мыслями занята голова его кобылы. О чем она думает? И думает ли? Вряд-ли. Черепушка у нее конечно внушительная, но в остальном такая же глупая скотина, как та же корова или свинья. Мужчина дёрнул на себя расшитые золотом поводья, а сзади послышалась разношёрстная ругань: люди Гэбриэла.В этот отвратительный день в не менее отвратительном краю они двигались через топи и лес к старой крепости, близ Сигишоара. Османская империя вела свои войска на Валахию, на что лично Влад реагировал тяжким жестом всех мизантропов: он прикладывал руку к челу, тихо вздыхал, а вслух говорил ?Да дарует Господь нам сил?.Вообще господарь желал бы говорить что-нибудь другое, но так как единственным его союзником выступал Рим и Ватикан в частности, надо было изображать набожность. Владислав даже ходил в костёлы, и с отсутствующим видом торчал там положенное время, иногда забывая перекреститься.На дороге зияла большая дыра в никуда. Где-то внизу шумел поток воды, и когда точёные ноги его кобылы нависли над пустотой у Владислава ёкнуло где-то в животе. Нет, черные глаза не ожили ни на миг, просто мужчина моргнул раньше чем должно, когда животное снова стояло всеми точками опоры на земле.Монахи, которых с собой привел его брат?— нет, не тот, что сейчас шел с войском на его захудалую вотчину, а тот, с которым они побратались после нескольких битв рука к руке?— были не одарены свыше терпением. Их румын вполне мог понять, волочить ноги по грязи и воде не было пределом ничьих мечтаний, особенно если учесть ехавшего впереди верхом князька. Монахи нелестно отозвались о крупе лошади, и Влад откинул с головы капюшон.—?Дорогу размыло. —?господарь не беспокоился о том, чтобы до последних рядов долетело послание, но достаточно было донести его до стоящих рядом. Дождь всё-таки начал капать, раздражающе постукивая по плотной ткани плаща. Мужчина повернул в сторону упрямую голову, и пришпорил животное.Через несколько локтей обнаружилась каменная дорога. Убитая ужасно, но цокот подков зазвучал бодрее, придавая ускоренный темп шагам всей процессии.Сумерки постепенно гасили краски, как будто умелый художник хотел закрасить небольшую помарку. Владислав отмер от тяжкой и тянущей пустоты в груди. Мужчина выпрямился в седле, и немного натянул поводья, заставив животное шагать помедленнее, почти вровень с идущими позади людьми.Рука с фамильным перстнем скрылась в походной суме, и на свет появилась с кнутом, которым господарь решил сбивать мешающие ветки и кусты. Мужчина сначала прикрыл глаза. Под тонкой кожей век было видно, как двигаются глаза. Мрачную унылость прорезал голос, вытеснивший собой вой ветра и шелест дождя.Господарь запел, в такт себе громко щёлкая кнутом по ветвям поникших красавиц-ив, да так, что только дряблые листья разлетались в стороны. Кто-то сбивался с шага, слыша странное, и непривычное уху европейцев пение, кто-то из небольшого войска Ватикана хватался за крестики на груди, и мрачно переглядывался с другими собратьями.Господарь Валахии прославился в кругах верующих как человек дурной, и знающийся с самим Светоносным. Песня была незнакомой ни нескольким солдатам Владислава, ни его брату, ни рыцарям, которых Гэбриэл упорно пытался выдать за монахов.—?Никак на дьяволовом наречии токует. —?шептались господа-иногда-инквизиторы.Господарь слушал, и искренне посмеялся бы, не будь он занят. Пение для Владислава всегда значило очень много, и мужчина предпочитал не прерывать мелодии до ее логического завершения. Примета дурная. Гортанные низкие фразы перемежались с лёгкими и высокими, и слушателям казалось, что поет гимн какой-нибудь демонической нечистоте сразу несколько человек.Песня была действительно гимном, но гимном вполне безобидной вещи: дороге и тому, как нелегко в ней может быть. Была она всего-то на старовалашском, но в очередной раз дала Владиславу возможность счесть церковников слабыми умом.Когда процессия приблизилась к воротам крепости, господарь был уже в лучшем расположении духа, и от души расхохотался в ответ на то, как один из монахов перекрестил его. Когда Владислав закончил петь, дождь уже давно перестал, и его не самую широкую спину начали жечь взглядами с удвоенным остервенением.На стенах крепости горели факелы, в небо поднимался дым от смоляных головешек, а лица пришедших озарял неровный свет. В резных воротах толпились люди, кто-то даже высыпал наружу?— устроиться за створками, и оттуда понаблюдать за защитниками.Лошадь господаря даже как будто поняла важность и пафосность момента, поэтому в ворота зашла с гордо поднятой головой, помахивая заляпанным в грязи хвостом с достоинством падишаха. Не было криков радости, никто не приветствовал героев?— ведь пока они не были героями в глазах обычных крестьян и их детей.Влад даже слегка нагнулся к шее животного, опустив взгляд на подошедшего совершенно близко ребенка. На носу мальчугана пестрела жирная капля грязи, которую он с остервенением принялся тереть, едва заметив взгляд явно богатого господина на коне. В усталом и замызганном с ног до головы путанике вряд-ли кто-то мог признать правителя Валахии, но наличие лошади в краях конокрадов говорило о наличии оружия, которым от воров человек мог отбиться.Внезапно рука родителя мальчишку толкнула под ноги коню, и сам родитель туда же без промедления бросился. Влад едва успел остановить лошадь. Нет, сам он конечно тоже часто думал о смерти, но будь у него дети, их бы на такое толкать не стал. По мостовой все они шли в молчании, но заминка как будто снова открыла дверь в мир звуков, и улица ожила, наполнилась гулом голосов войска Ватикана и местных жителей.—?Витюша, это же господин наш, храни его Господи! —?возопил вот уж точно слабый умом мещанин, и кинулся лбом об брущатку. Влад тихо вздохнул, но опустил руку на светлую макушку Витюши, благословляя постреленка, который во все глаза смотрел на господаря. Народ заволновался, и хлынул к всаднику, тоже непонятно чего желая.—?Господь вас послал нам на помощь, господин наш! А вы уж нам такую радость оказали: в больницовию не хотели мы Витюшу отдавать, тык смолвили нам, что вы за всех сирых да убогих в больницовиях молитесь! Отмолили!.. —?дальнейшую историю любви странного семейства к своей персоне господарь не услышал, но не очень-то и хотелось. Толпа расшумелась.Мужчина последним рывком повернул лошадь в сторону ратуши, где рассчитывал найти себе приют, и хорошенько стегнул по мокрому боку животное. Это все от славян идёт. И набожность, и поклонение царю-батюшке. И то и другое Владу претило до тошноты. Себя достойным поклонения он не считал, а церковь презирал за лицемерие.—?Не меня боготворить надо. Лекарей… —?прошептал себе под нос господарь, вспомнив, что и правда давал приказ говорить, что он лично за всех молится, если какие-нибудь фанатичные верующие отказывались детей сдавать в богоугодные заведения. Обычно правда это не помогало, репутация у Влада среди народа была низкого порядка.Славянская часть населения, наверняка беглые крестьяне с Руси нуждались в любви к чему-нибудь ее недостойному, потому объектами для таковой избирали его и Бога. Сородичи Владислава славились своей угрюмостью и беспринципностью, потому господаря особенно не жаловали, но и на этом Дракула был благодарен.Лучше никогда не расслабляться, чем когда-нибудь без оглядки уснуть, а на утро не проснуться. Мужчина с трудом слез с седла (ну почти упал, чего уж там бравировать), сунул поводья подбежавшему парнишке, сказал, что если пропадет чего-нибудь?— вздренет на виселице, и наконец сделал несколько шагов в сторону ратуши. Там горел свет, слышалась музыка.Господарь замёрз хуже дворняги в зимнюю ночь, и запнулся об собственный плащ, уже стоя на пороге вожделенного ночлега. Мужчина зажмурился, с усталым пессимизмом предрекая разбитый об каменный пол нос. Но его предсказаниям было не суждено сбыться?— брюнета буквально поймали, и несколько секунд держали в подвешенном состоянии, прежде чем он встал на ноги.—?Устал, брат? —?со смехом спросил кто-то уже достаточно хмельной, чтобы не признать по золотому крою плащ князя. Влад медленно кивнул, не спеша снимать с головы капюшон, и из-под него разглядывая своего спасителя. В глаза бросилась абсолютно ухоженная борода. Аж до противного подстриженная, и в паре мест аккуратно выбритая.Сам Владислав бороду брил кинжалом, обычно смотрясь в бутылки из-под вина. Человек пару раз с силой хлопнул по спине господаря, да так, что он едва снова не упал. Удивительные глаза-васильки совершенно не подходили монаху, в ризу которого был облачён человек. Да и сомнительным был бы монах, употребляющий вино.Влад проводил взглядом шатающегося человека, и вернулся к проблеме срочного места для отдыха. Несомненно, ему уже приготовили комнату с мягкой постелью, сладким ядом в простынях, бесшумным убийцей на потолке, и заботливо зажженым балдахином кровати. Все это звучало весьма прелестно, но спать хотелось больше, чем умереть, и укрытием на ночь ему послужила большая куча сена в углу зала ратуши.Фредерик Абберлайн тридцати двух лет от роду в армию крестоносцев вступил лет десять назад, когда его отец отдал поместье и деньги старшему брату, а младшего впихнул туда, куда мог?— в армию. Бог же. Война же, здорово? Да ничерта не здорово?— таскаться по свету, не иметь места, где голову склонить, постоянно слушать нравоучения епископов.Надоели до скрежета зубов, и ещё в первый же год. На молитвы Господь отзывался с переменным успехом, и доподлинно точно о нем Фред ничего сказать не мог. Но например, мог точно сказать, что пышные и бессмысленные службы наверное этого самого Бога порядочно достали. Нет, ну восхваления себе конечно слушать приятно, но не тысячу же лет.Крестоносцы грабили, насиловали, убивали, и не хуже, может быть даже жёстче, страшнее, чем какие-нибудь кочевники. Фред смотрел на братьев по оружию, и ему хотелось когда-нибудь поджечь весь лагерь, и сгореть вместе с ними. Проще их всех уничтожить, чем объяснить, почему ужасные дела ими остаются, в честь кого они бы не были сделаны.Большинство братьев, ко всему прочему, были малограмотными. Что уж там говорить о науках?— друг друга они плохо понимали, но что делать, Абберлайн не представлял, поэтому тихо плелся всегда в конце, старался не рваться к богатству и женщинам, и надеялся, что когда-нибудь что-нибудь произойдет.Гэбриэл у папы был на хорошем счету. Конечно, красавчик, молодой, и уже столько может и умеет. Нет, Фред не завидовал ему, Абберлайну было на Ван Хельсинга наплевать с такой высокой Нотр-Дам, что у красавчика голова закружится. Но вот то, что сосунку доверили операцию?— это Фреда откровенно злило.Начать с того, что инструкции были туманными. Мол, сначала епископ говорит им, что неплохо было бы заполучить в свои ряды валашского правителя, больно он умён, силен, и богат. Дифирамбы румыну слушать приятнее, чем святым, или, упаси Господь, Гэбриэлу, но такая откровенная лесть Абберлайну нравилась все меньше.Ничем хорошим такое начало не имело привычки кончаться, поэтому собираясь в поход Фред ворчал сильнее обычного. И, как оказалось, ворчал не зря?— работать они должны были под прикрытием, и если не получится?— убить господаря. В назидание, и вообще, не нравилось папе вставание Валахии с колен.За что было посылать их так много? Один Гэбриэл бы не справился что-ли? Он же такой замечательный и невероятный полководец?— зло усмехался Фред. Оказалось, надо будет ещё поработать пушечным мясом?— защитить какой-то завалящий городишко от нападков османов. Благо хоть отряд этих самых мусульман был небольшим.На трехдневный переход их всех одели в робы монахов, заставив на спинах тащить тяжёлое оружие и доспехи. Но это было ещё пробелы: потом они дошли до Валахии, и почти увязли в этом болоте. Погода была ужасная?— природа ещё хуже, и как тут люди вообще выживали, Абберлайн совершенно не понимал.Господарь был… Странным. Он видел его пару раз издали?— не больше, но черная фигура на не менее черном коне не оставляла сомнений в своей опасности. Фред громко брякнул кружкой об стол, требуя ещё эля. Сегодня он достаточно мерз, и хочет согреться.