Часть 1. Жаль, что его больше нет (1/1)
Говорят, что вдох - это вход чего-то нового в нашу жизнь. Со вдохом мы впускаем в себя все великие идеи. Вдох - это первый луч солнца. Мамина улыбка. Твое имя на губах другого. Так оно и есть. Первые пару секунд. Затем ко мне приходит осознание того, кто я и где нахожусь, и на меня словно разом выливают тонну расплавленного свинца. Ужасное ощущение. Пожалуй, самое ужасное из всех. Вскрикивая, я рывком поднимаюсь с койки и зачастую падаю, не сумев удержаться на ногах. Мне трудно признать, но я так и не сумела привыкнуть к силе тяготения, особенно, когда она начинает действовать на меня внезапно. Я лежу на холодном полу спального блока А. На восточной панели по очереди загораются лампочки, высвечивая показания приборов. Давление - в норме. Оксигенатор - в норме. СО2 фильтры - в норме. Вот тут я окончательно прихожу в себя.*** - Алекс, где ты? Прием***
Прошлым вечером, окончив смену в лабораторной, мне вздумалось вернуться в свою каюту не обычной дорогой, а через смежный коридор Б, и тут я и заметила их. Бек и Йоханссен сидели напротив восточного иллюминатора, прислонившись спиной к люку, и завороженно наблюдали за проплывающими мимо созвездиями. При этом он положил голову ей на плечо и она, похоже не возражала. Совсем не возражала. Возможно, в тот момент моя злость смогла бы пробить бортовую обшивку Гермеса.
Они не замечали меня, а я все стояла и смотрела на моего скромного Бека, на мою зануду Йоханссен, в то время как внутри меня распускался черный колючий цветок, выжигая тело своими уродливыми лепестками. Я смотрела на них, впервые за долгие годы вспоминая о матери и о морфие, хранящимся в любой аптечке космического корабля. Я думала о планете, которую оставила. О вспышке, породившей нашу Вселенную. О первых динозаврах. О бесконечных зеленых лесах, покрывавших Землю в те далекие годы.
О чем угодно, только бы не закричать. Дело не в том, что любовь в космосе - запретна. Что тут ее боятся. Ее прячут. От нее пытаются избавиться, как от ненужного мусора. Здесь, среди ужасающей пустоты и бесчисленного множества звезд, тебе не нужна любовь. Любовь - это зараза, которую мы должны избегать. Представьте, сколько разбитых сердец мы похоронили. Космонавт - механизм, крутящийся во имя машины намного больше и важнее его - во имя науки. Космонавт - это неправильной формы пазл, где его окружают такие же одинокие частицы. Я, Мартинез. Бек. Фогель и Йоханссен. Уотни. Мы были созданы, чтобы работать, а не любить. Представьте, сколько разбитых сердец еще предстоит похоронить. НАСА считает, что в космосе нет места чувствам, но думаю, я знаю лучше.*** Йоханссен оборачивается, спустя секунду - Бек. Улыбка еще не успела сойти с его лица. - Капитан? - в его голосе едва уловимы нотки испуга и растерянности, - С вами все в порядке? - Да, - шепчу я, да, да, да...*** Дело в ревности.
Мне тридцать восемь лет. У меня есть собака (овчарка, немецкая порода) и не погашен долг в международном банке Америки. За последнее время мои волосы приобрели рыжевато-медный оттенок, ажизнь - больше боли и разочарований. "Вы счастливы?" - такой странный вопрос. Я всегда отвечаю "нет". Бек никогда не положит голову мне на плечо, а Йоханссен не подарит одну из своих ослепительных улыбок. Для них я - отважный капитан. Не друг, а тот, чьи приказы выполняются беспрекословно. Меня не обнимут, не похлопают по плечу со словами "Держись, приятель". Я - командир, а командира нельзя жалеть. Командиру подчиняются. Ему служат. Я не имею права на любовь. Я не имею права на ошибку. Я не имею права быть собой, слабой беззащитной женщиной, а ведь в действительности я таковой и являюсь по своей природе. "Вы счастливы?" - странный вопрос.
Могу ли я быть уверенной, что Уотни составил бы исключение? На второй неделе после старта умерла моя семилетняя дочь, и вот тогда биолог не отходил от меня ни на минуту. Мои нервы были ни к черту, я срывалась на всех и отказывалась объяснять причину своего поведения и, помню, Марк был единственным, кто не отвернулся от меня. Однажды я даже ударила его в порыве внезапного гнева, но он все равно просидел всю ночь у входа в мою каюту. Делал ли он это потому, про проявлялась его натура джентльмена, или потому, что он был неравнодушен ко мне? Жаль, что его больше нет.