Четверо товарищей. Глава V: Указ. (2/2)
— Молодой был, помельче твоего.
— А я... а я пока не добыл никого. Вроде и в походы уже хожу, и стреляю неплохо. А вот всё нет и нет! Не везёт и всё тут...— Тут дело не в удаче. — Рейнис вздохнул. Он не любил вот таких вот "приставал". — Тут дело в тебе. Что-то ты делаешь не так, где-то у тебя ошибка, понимаешь? Присмотрись, подумай, испроси у старших товарищей. Нас в армии учили, что стрельба — суть есть математика и физика, что стрелять — значит думать, считать, прикидывать головой, куда попадёт твоя пуля. Не видишь во что бить — смотри лучше. Зверь хоть и меняет шкуру, но опытный стрелок его как чёрное на белом приметит. Удача — дура и обманщица. Не удачей дела делают, а умом, сноровкой.— Эх, вот бы мне это сначала сказали! Ладно, ты прав, товарищ. Ты старше, опытнее. Да и не только на охоте стрелял, верно ведь?
— Верно... Не только на охоте...
Рядом с поселением охотников бил ключ. Он был небольшой, и холодной зимой серьёзно промерзал. Чейнджлинги взяли с собой не только вёдра с коромыслами. Рейнис тащил с собой тяжёлую увесистую палку. Вот и он: небольшое замёрзшее озерцо, покрытое толстым льдом. Рейнис снял с себя вёдра, коромысло, встал на задние копыта и зажал в передних палку.
— Вот так в армии бьют прикладом. — бросил он товарищу, чуть замахнулся и ударил толстым концом палки аккурат в центр озерца. Лёд не выдержал и треснул, послышалось бульканье холодной родниковой воды. Дальше дело было за малым: было набрано четыре полных ведра, и двое охотников двинулись назад, на этот раз — более медленно и осторожно, чтобы холодная вода не расплескалась. На этот раз шли молча. Рейнис был мрачен, его поглотили воспоминания. Он снова оказался на чердаке того дома, перед ним лежал всё тот же ротфронтовец с разбитой головой. Такой же чейнджлинг! Его сородич! Он храбрился перед смертью, поносил всё и всех вокруг с беспомощным отчаянием. И вот гремит выстрел, он оседает на пол с застывшим проклятьем в груди. Это сделал Кулекс, странный паренёк: вроде почти трус, но убивать не боялся... Дурацкие мысли, а этот малой... Он глупый как бельчонок, и не держит за зубами языка. Но, может быть, и выйдет из него толк. Кто он такой чтобы раздавать ярлыки тем, кто трудится бок о бок с остальными, кто делает общую пользу для артели. Выучится, ничего...
Вот и дома артели, они пришли сильно затемно: старые часики Рейниса показывали без десяти минут девять. У домов никого не было: все опять собрались у Рейниса-старшего, там стояло радио и по вечерам чейнджлинги его слушали. Это была своеобразная традиция. Раньше в деревне лишь небольшое число чейнджлингов было грамотным, поэтому когда до них доходила какая-то корреспонденция, то все собирались дома у кого-то грамотного, и внимательно слушали содержание газет. В нынешнее время все уже обучились грамоте, и собираться стали у того, кто имел радио.
В большой комнате было натоплено, и даже немного душновато. Артельщики расселись по краям помещения, на лавках и стульях. На столе стоял радиоприёмник, Рейнис-старший поприветствовал вошедшего Рейниса и Юргиса (так звали парня, с которым он ходил носить воду), молодые оставили у дома Юргиса воду, и почти прибежали сюда. Снаружи уже сильно подмораживало и задувало: ночью скорее всего будет метель.
Рейнис-старший умел обращаться с радиотехникой, и у него это хорошо получалось. Говорили, что в молодости, после военной службы он какое-то время учился то-ли во Враксе, то ли в Диртрисиуме, и с тех пор знал толк в различных приёмниках. Тот, что сейчас стоял на столе был очень дешёвым и простым, ловящим только определённые частоты. Массовое производство таких устройств преподносилась как "Высокое благодушие Её Королевско-Императрического величества перед народом своим". Приёмник был включён, начались помехи, которые быстро сменились голосом диктора:
"На днях, в окрестностях Ликтиды завершилось строительство крупной целлюлозно-бумажной фабрики. Эта масштабная стройка уже предоставила множество рабочих мест, и сможет обеспечить ещё больше в будущем, благотворно повлиять на разрежение улья, переселение ликтидцев в более благоприятные условия проживания..."
— Давно пора, а то живут уже друг у друга на загривках... — сказал кто-то, ему одобрительно покивали. Диктор продолжил рассказывать о том, что и в каких ульях было построено. Коснулись немного и погодных новостей: обещали снежную и холодную зиму, это итак понимали опытные и наблюдательные чейнджлинги-крестьяне. Слушали молча, но изредка кто-то делал замечания, которые часто бывали и не нужны.
"Сегодня, прошло окончательное совещания Королевы со своим советом министров. Взвесив все выводы и предложения, был принят ряд значительных решений..."
Все резко замерли, сосредоточились: это была самая важная часть трансляции, чейнджлинги по всей стране уже давно ждали чего-то важного, ждали исполнения своих надежд, надеялись на милость своей власти.
"... Высочайшей волей был учреждён был Трудовой кодекс — свод законов для регуляции отношений между рабочим и работодателем. В нём много пунктов, но самыми важными можно считать повсеместное введение восьмичасового рабочего дня, учреждение обязательных пенсий для достигших преклонного возраста, денежных пособий для пострадавших на производстве и иные выплаты сверх заработной платы. Так же, был издан указ о создании Всенародного Рабочего Фронта — профсоюзной организации, для цивилизованного посредничества рабочих и работодателей, и защиты интересов первых перед последними. Филиалы Фронта будут созданы во всех крупных поселениях, где есть фабричное, заводское, на основе фольварков или иного рода производство..."— Хехе, забавно там биненштокерам живётся. — улыбнулся один из молодых.
— Ага, смешнее некуда. — ответил ему Кирис. — Только вот доводилось мне общаться с рабочими и иным народом что пониже... В общем, дельно решила Матушка, нас это вряд-ли касаться должно, но для других это помощь и милость большая.
А диктор тем временем продолжал. Закончив довольно длинный перечень нововведений по части рабочего законодательства, диктор сделал паузу. Её почти не заметили, чейнджлинги вполголоса толковали о том, что было ими услышано. Рейнис был спокоен, он сидел у порога в расстёгнутом тулупе. Ему не хотелось шутить и обсуждать то, что касалось политики. Пауза закончилась, передохнувший от долгой речи диктор снова начал читать. "Эх, поставили бы туда нашего гармониста! Тот по пять часов к ряду дудел, и духа хватало...", промелькнуло в голове у Рейниса, он вспомнил вагоны-теплушки, тесную гурьбу в серых шинелях и хлёсткую неунывающую песенку "Лора, Лора, Лора!..".
"Экономика нашей страны крепнет день ото дня. Уже давно установлен мир и порядок, раны прошлого залечены и посягательства врагов отражены. Но иностранные державы в будущем явно не упустят возможности для агрессии по отношению к нам. Нужно быть готовыми к тому, что Эквестрия и Оления перейдут черту наших национальных интересов. Поэтому, Её Королевско-Императорское величество декларирует: срок военной службы укоротить с шести до трёх лет, по Королевскому Указу в войска призываются все чейнджлинги мужского пола, в возрасте от 18-ти до 25-ти лет. Все чейнджлинги в возрасте от 18 до 35 лет, кто был уволен в запас после прохождения службы должны вновь явиться на призывные пункты и вступить в ряды вооружённых сил."
Снова раздалось глухое молчание. Рейнис-старший встал, выключил радио и грузно опустился на студ. Кто-то потупился в пол, кто-то молча переглядывался, глазами пытаясь выпытать смысл того, что они только что услышали. На этот раз их действительно "коснулось", и "коснулось" серьёзно. В категорию "от 18-ти до 25-ти лет" попадали почти все молодые охотники в артели. Имелись и "резервисты", но все они вышли из призывного возраста, кроме одного... Рейнис всё так же сидел на лавке у порога, он смотрел на своего отца, сидящего за столом. Смотрел с видимым спокойствием, но что он думал в этот момент?
— Что же... Что же теперь делать будем? — Наконец прервал тишину Кирис. В этот момент Рейнис-младший понял, что все в комнате смотрят на его отца. Не с мольбой, не со страданием, а с простым вопросом "Что теперь?".
Под тяжестью чужих глаз Рейнис старший понурил голову. Он, уже пожилой чейнджлинг тяжело и натужно обдумывал произошедшее. Наконец, он встал, и оглядел всех собравшихся.
— Товарищи... — ровно проговорил он. — Выбор, как понимаете, у нас маловат. Не одну шкуру да лес дарит Пуща, но и нас, охотников. Если придётся вновь постоять за Родину, значит будем стоять, как и предки наши. — Он сделал паузу, снова оглядел присутствующих. Все слушали, не было ни гнева, ни возмущения. — Идти в армию, значит идти.
Никто не возражал, никто не соглашался. Чейнджлинги в подобные моменты всегда впадали в ступор. С одной стороны, им только что объявили, что все их зрелые сыновья должны покинуть артель, что они нужны где-то далеко, для каких-то великих замыслов, что они уходят, и могут не вернуться вовсе... Но с другой стороны стояла непреклонность королевского указа. Веками и тысячелетиями этот народ муштровали, дрессировали, учили подчиняться высшей власти, независимо от справедливости её решений. И сейчас, когда эта высшая власть перечила их интересам, они колебались. Молчание висело уже слишком долго, видимо от того, кто-то просто принял всё как факт и уже смирился, кому-то просто было нечего сказать. Рейнис-старший снова понурил голову, и объявил, что пора расходиться по домам.
Спустя некоторое время в большой комнате осталось лишь двое: отец и сын. Рейниса-старшего колотила мелкая дрожь— Вот так всё и случается... — Почти прошептал он, всё ещё не решаясь поднять взгляд. В нём не было видно спокойного и ответственного главы артели, оптимистичного и весёлого охотника, которого уважала и знала вся округа. Перед Рейнисом-младшим сидел разбитый, сломленный единственным всевластным словом перевёртыш, не первая и не последняя жертва во имя "лучшего будущего". — Был у меня сын, и нет у меня сына... Думал насмотрюсь на тебя ещё, внуков твоих увижу, а нет вот...
Рейнис-младший встал, подошёл к столу, за которым сидел его родитель: тот, кого он уважал и ценил всю жизнь. Он взглянул к отцу в глаза: зелёные, изумрудные, точно такие же как у него. Они блестели пораженческим, подавленным блеском, как осколки расколотого стекла.
— Прости меня, папа. Но выбора нет. — Рейнис-младший удивился мягкости собственных выражений. — Если будет война — я вернусь домой, даю слово.
— Не надо слов. — К Рейнису-старшему возвращалась его твёрдость. — Я знаю, какого это, говорят сначала "Вернусь, обещаю", а потом и возвращать нечего, от траншейной стенки ложкой в котелок соскребать. Не пустил бы тебя, если бы можно было. — он встал из-за стола. — "Не только шкуру да лес дарит Пуща, но и нас, охотников...", повторил он собственные слова. Утро вечера мудренее, завтра будем в Улей собираться, да по иным делам думать. Нечего слёзы лить, это правда.
Закончив разговор, оба чейнджлинга разошлись по комнатам(мать Рейниса-младшего к тому моменту уже спала). Ночь была тихой и тёмной, ветер подул и перестал, метель так и не началась. Рейнис-младший лежал на своём топчане и не мог заснуть. Он только сегодня вернулся из похода, но отчего-то не чувствовал усталости. Новость о новом военном призыве возбудила его, он чётко почувствовал, как проходит граница между тихой жизнью и неизвестностью. Завтра он покинет родной дом, вступит в ряды ликтидских егерей, будет нести тяжкую службу и может быть погибнет. Сколько таких было до него? Сколькими сынами пожертвовала Ликтида ради интересов королев и ульевых шишек?
В окно проник слабый лунный свет, тут же скрытый наплывшей тучей. Рейнис ещё немного подумал, затем встал с топчана и тихо вышел из комнаты. Надев тулуп и шапку, он оказался на улице, и тут же быстро двинулся в одном ему известном направлении. Ночь была не чёрной, скорее серо-синей. Луна отсвечивала от белых шапок на деревьях и домах. Рейнис хорошо видел свою дорогу.Небольшая тропинка вывела его из артели, и увлекла в лес. Тяжёлые от снега лапы старых елей опускались к самой земле, ветер завывал в их кронах. Чейнджлинг же продолжал быстро идти, не обращая на то внимания. Снег здесь был не очень глубок, лес же вскоре начал постепенно редеть. Эта тропинка была хорошо знакома всем местным, она связывала два охотничьих поселения. Ей пользовались редко, только в случае если от ближайших соседей что-то сильно понадобилось. Для Рейниса же эта тропа была особенной, впрочем, не только для него. Охотник шёл вперёд и ясно видел свою цель, знал, что она явится.
Лес совсем отступил, и Рейнис вышел на вырубленную поляну. Снег прятал ямы от выкорчеванных пней, из-под него пробивалась полугодовая молодая поросль. Лишь одно дерево возвышалось посреди пустыря — древняя, высокая сосна. Лесорубы из местных деревень принципиально не трогали это могучее дерево. Ходили легенды, что её не берёт ни одна пила.
Именно это место и было местом встречи для них. Рейнис увидел: под деревом стояла тёмная фигурка. Он двинулся к ней. Рейнис был сам не свой, он был рад и опечален одновременно, но не выражал этого. Встреча была тихой, они крепко обнялись.— Я тоже слышала эту радиопередачу. — Сдержанно начала она. Рейнис посмотрел в её лицо, попавшее в свет вышедшей из-за тучи луны: два по-ликтидски зелёных глаза блестели как изумруды от стоящих в них слёз. Она не плакала, потому что считала это за позор.
— Завтра я ухожу в улей. А оттуда — в армию. — Так же спокойно ответил Рейнис, повесив голову. — Я вернусь домой живым, ради тебя. Глупо просить тебя не волноваться.— Обидно даже. — Она улыбнулась, обнажив красивые белые зубы. По её щеке прокатилась одинокая слеза. Рейнис снова обнял её, уткнувшись носом в большой шерстяной платок, который она носила. Они стояли так долго, не думая отпускать. Прощаясь, может быть, навечно. Они оба не любили слов и имели свою гордость, оба были слишком тверды чтобы бурлить эмоциями в час разлуки. Рейнис хотел просить отца о браке, но сегодняшний вечер всё перечеркнул. Они расстанутся, так и не сошедшись. Объятия распались, и две серых фигурки двинулись в разные стороны. Снова начал крепчать ветер, Рейнис шёл через поднимающуюся позёмку, навстречу полной неизвестности.