Глава 26 (1/1)

Промозглый холод, тьма и сочащиеся влагой стены. Знакомая обстановка, причем воспоминания еще свежи, однако тогда рядом был Несми, согревавший не только теплом своего тела, а самим присутствием, сейчас же погреться было не от кого, и Богдан с того самого момента, как очнулся, в основном лежал в углу на кучке непонятно чего безумно воняющего, свернувшись в комочек, подтянув ноги, обхватив себя руками, чтобы хоть как-то сохранить тепло. Никто не озаботился одеждой для жалкого узника, а собственные его штаны и рубаха совсем истрепались, чтобы защищать тело от холода, царившего в узилище шахского дворца. Надо же, он прожил здесь больше года, и даже не догадывался о существовании подобных мест, хотя и должен был. Так вот, оказывается, как живут несчастные, неугодные шахской власти, ну а сейчас власти визиря, если уж быть точным.Он совсем не помнил путь на Фризу, хотя и должен был, ведь он занимает не меньше двух декад. А тут как отрубило, и за это он должен «благодарить» мерзкого старикашку с его дьявольским зельем. Здесь его ни разу еще не кололи, однако Богдан не чувствовал ясности мысли и сил в мышцах. Непонятно, то ли препарат накопился в организме и продолжал свое пагубное воздействие, то ли ему что-то подливали в вонючую гадкую жидкость, которой предлагалось утолять жажду. Ну да, больше ведь подливать было некуда, так как пищевого довольствия ему как-то выделить забыли, или не собирались вовсе.Но самое страшное в его ситуации, конечно, неизвестность. И хоть пульсировал Прекрасный Интаб, ласковым теплом давая бесплотную надежду, полностью доверять магии Богдан, дитя технического мира, совсем не привык, а обстоятельства, при которых он видел их в последний раз, были самыми неутешительными. Но даже если они выжили и с ними все в порядке, он вовсе не хотел, чтобы Яр лез на рожон и заявился спасать его в это скорпионье гнездо, хотя в глубине души, в тайне от себя самого, надеялся на обратное. Потому что, если любое наказание, которое придумает визирь, он собирался выдержать с честью, то о методах гидъюччинов он даже не догадывался, однако богатое воображение, подпитанное десятками кровавых ужастиков, рисовало нечто совершенно беспредельное.Как ни странно, Богдан не остался равнодушен к своему будущему. И почему только в тот самый момент, когда в жизни появляется смысл, обязательно вылезает какая-нибудь тварь и пытается ее отнять. Почему этот великий узурпатор не возник в то время, когда он выл от ненависти к собственному испакощенному телу, или валялся на роскошной кровати безжизненной сломанной куклой, не обращавшей внимания на то, ест ли он или его трахают. Вот тогда он принял бы свою участь как избавление, но сейчас совсем другой случай. У него есть парочка незаконченных дел: надо Зилю ставить на ноги, узнать, как дела у Джуна, и успеть походить штурманом на «Гурур-Такиме», и увидеть обещанный домик на Архипелаге, и выйти замуж за Шахрияра…На последней мысли он немного завис. Странно, это внезапное желание не вызвало шока или резкого отторжения, стоило его осознать. И если мысль вылезла на автомате, значит, все же он этого действительно хочет. Ну вот, еще один повод выжить, дождаться его и огорошить претензией. Неизвестно, как вообще Яр на это отреагирует. Может, он категорически против узаконенных отношений и сбежит от него потом при первой же возможности. Богдан вяло ухмыльнулся. Пусть бежит, пусть отказывается. Только бы увидеть его, услышать это из его уст, дотронуться до него, убедиться, что жив.

На какой-то неизвестно который по счету, но далеко не первый день, он уже настолько ослабел от голода, что, будь даже разум совершенно ясен, он все равно не смог бы оказать маломальского сопротивления, хоть бы очень старался. Как оказалось, и к вымораживающему нутро холоду привыкнуть можно, если очень надо, но голод, непрестанно царапающий внутренности и обжигающий кислотой желудок, самая страшная пытка. Не хотелось абсолютно ничего, все его существо охватила такая апатия, что, казалось, приди вот прямо сейчас ватага цветастых воинов и начни жестокое умерщвление, он даже глаз бы не открыл, хотя бы из любопытства. Вся жизнь его сосредоточилась на редких визитах стражи, совершаемых обычно через одинаково длинные промежутки, однако пить приносимую ими гадость Богдан уже не мог, даже слизываемая со стен влага была чище и свежее.Тем более оказался неожиданным интерес, с которым словно сами собой открылись веки, когда в давящей тишине подземелья в неурочное время раздался скрип разбухшей двери и тяжелые шаркающие шаги. Богдан с трудом сфокусировал взгляд, но в глазах все равно двоилось, потому как в круге довольно яркого слепящего света ему виделось две фигуры. Темно-синяя форма одной дала понять, что это стражник, несущий в вытянутой руке масляный фонарь, вторая же была укутана в темный балахон.Сначала Богдан решил, что в казематы нагрянуло с визитом высокое начальство, однако по размерам фигура не походила ни на огромного бугая Кахрамана, ни на его плюгавого папашу. Слишком маленький рост и узкие плечи – никого такого Богдан не знал здесь, только вот зачем кому-то понадобился обессиленный узник, было неясно, но парень все равно испытывал к нему благодарность за внимание, ведь ему уже начало казаться, что он на самом пороге смерти.У решетки фигуры замерли, стражник говорил громким шепотом, но слов было не разобрать, его спутник же вообще что-то шелестел совершенно неслышно.

- Да, господин! – в конце концов весьма различаемо пробасил стражник и поставил фонарь на пол, рядом с низкой табуреточкой, которую поставил секундой раньше.После этого массивный страж ушел, все так же тяжело шаркая ногами, а незнакомец уселся на табуретку и знакомо свил ноги.- Эй, ты там живой?Это или женщина или ребенок, голос совершенно не мужской. От неожиданности Богдан почти без усилий приподнялся, опираясь затылком и спиной о ледяную стену. Он уже давно тяжело, с хрипами и болью в груди кашлял, поэтому о здоровье беспокоиться уже поздно.- Ну вот, так уже лучше.Из широких рукавов показались маленькие смуглые кисти, тонкие пальцы откинули капюшон. Это был скорее мальчик, нежели юноша, худенький мальчик лет двенадцати, смуглый, длинноволосый и темноглазый.- Ты выглядишь… не очень.Губы мальчика начали шевелиться раньше, чем Богдан услышал слова, произнесенные странно знакомым голосом. Однако ему раньше казалось, что голос этот женский, так высоко звучал, а дело тут вот в чем – это ребенок. И даже его расфокусированный взгляд позволил Богдану отбросить вопросы по поводу того, откуда взялся здесь этот мальчик и кто он – фамильное сходство прослеживалось на раз, его просто нельзя было не заметить. Характерный разрез глаз, даже их выражение, вообще верхняя часть лица, до мелочей повторяющая черты отца и дяди. О своем старшем сыне Арслан всегда отзывался с гордостью и даже признавал, что мальчик станет гораздо лучшим государем, чем он сам.

Странно, но Богдан никогда не чувствовал в этих словах ничего, что сказало бы: Арслан завидует или ревнует, он недоволен, огорчен или разочарован. Только гордость, радость и… надежда? Словно мужчина очень ждал того времени, когда сможет убедиться в своей правоте, несмотря на то, что ему, как и многим другим поколениям Коджер-Пахливи, уготована участь пасть от руки собственного любимого сына. Кстати, никто и никогда не мог объяснить ему, почему же это происходит, почему в определенный момент сын, несмотря на замечательные отношения, убивает собственного отца. Казалось, все здесь, на Фризе, считали это такой же неизбежностью, как и восход дневных светил, мягкое течение Гелендаг или новый черный цветок после взрыва праведного гнева.Глядя сейчас на этого спокойного мальчика с умными глазами, Богдан с ужасом представил его повзрослевшего над еще теплым мертвым телом Арслана.- Да я и чувствую себя примерно так же, - хрипло ответил Богдан и мучительно закашлялся. – Это ведь… вы приходили ко мне тогда? – после кашля голос звучал сипло. – В тот день, когда я покинул этот дворец, как думал, навсегда?- Я немало этому способствовал, знаешь ли!Мальчик улыбнулся, показав милые ямочки. Потом быстро оглянулся, сунул руку под плащ и вытащил небольшой сверток.- Я не могу зайти, открыть камеру они категорически отказались, их часто проверяют. Давай я до тебя докину, а ты вытащи сам.- Что вытащить?

Но Камиль уже просунул руку со свертком меж прутьев, долго примерялся, высунув язык, а потом метнул его точнехонько Богдану на грудь. Парень развернул ткань и чуть не подавился слюной: в тонкую постную лепешку были завернуты вареные мясные тефтельки со специями, пересыпанные зеленью, а еще в свертке обнаружилась бутылочка с водой.Не хотелось вести себя, как свинья, но изъеденные голодом кишки громко квакали и рвались наружу, и Богдан, наплевав на все, начал жадно заглатывать еду. Долгое время в камере слышалось только чавканье и прихлебывание, и Камиль с не всегда присущей детям мудростью, делал вид, что его тут нет вообще.- Почему? – спросил Богдан, вытерев губы и засовывая бутылку в самый низ кучи, на которой лежал.- Что почему?- Почему ты помог мне тогда?- Я люблю своего отца, - Камиль помрачнел. – Но не во всем поддерживаю. Хотя он и делал… это, находясь не в особо здравом рассудке, достучаться до него тогда возможности не было. Ты прости, что так долго…- Да нет, я тебе благодарен, - Богдан усмехнулся, - да только вот я снова здесь. Ничему меня жизнь не учит, да?- Не всегда мы можем противиться судьбе, - Камиль устремил взгляд на горящий фитиль лампы. – Не сомневайся, помощь придет. Я знаю.- Я тоже, - кивнул парень, чувствуя ласковую пульсацию камня. – А вы откуда знаете?- К кому ты так обращаешься? – прищурился мальчик. – Ко мне и моим блохам? Уверяю тебя, у меня их нет, как и глистов и иных паразитов.Смеяться было очень больно, но Богдан не сумел удержаться от хихиканья, правда потом едва откашлялся под виноватое бормотание Камиля. Хороший парнишка, с чувством юмора. Классный у Арслана сын, у него самого вряд ли будет такой вот малый… А ведь он был не против, чтобы когда-нибудь, кто-то вроде этого вот смуглика звал его папой. Его и Шахрияра.Непрошеные и несбыточные надежды. От них только на душе тяжелеет и в горле образуется комок, а ведь ему и без того дышать трудно. Словно поняв его и стараясь сменить тему, Камиль задумчиво проговорил:- Знаешь, а визирь ведь не послал весть в Орден. Тебя это не настораживает?- Еще как! Он же все мозги мне вынес рассуждениями, каким именно извращенным пыткам меня подвергнут оскорбленные моим плебейством гидъюччины, а тут тишина. И почему же?- Ему невыгодно тебя выдавать им, ведь тогда станет известно об экспериментах. Все, что несет вред Ордену гидъюччинов, приравнивается к государственной измене и…Камиль внезапно замолчал, поднял руку, предупреждая, и Богдан тоже затих, прислушиваясь. Из коридора послышался резкий скрип вышибаемой двери и совсем не тяжелые, а быстрые и громкие шаги.Камиль метнулся к стенке коридора, но буквально выкатившаяся из коридора туша оказалась стражником, сопровождавшим его сюда.- Мой господин! – посеревшее от испуга лицо стражника испугало обоих. – Мой господин, надо спрятаться, он идет!- Да кто…- Мой господин, быстрее!Словно решившись на что-то кощунственное, стражник подхватил хрупкого мальчика одной рукой, второй быстро погасил фонарь и схватил его тоже. Они исчезли во мраке, но Богдан слышал шуршание за стеной, видимо там была какая-то ниша, в которой преданный страж прятал юного господина. Парень подслеповато заморгал, пытаясь избавиться от световых пятен, мерцающих в глазах после резко наступившей темноты. Дверь снова заскрипела, и снова стало светло. Новые голоса звучали громче.- Почему тут пахнет горелым маслом? – этот дребезжащий старческий голосок он запомнит до конца жизни. – Я запретил зажигать ему свет!- Это из караулки натянуло, Великий, мы бы не осмелились нарушить ваш приказ.- Где твой сменщик?- Он в уборную отлучился…- Разгильдяи! Скажешь ему, чтобы явился к начальнику стражи за наказанием, я прослежу.- Да, Великий, обещаю, получит не менее десяти плетей!- Пятнадцать, чтобы неповадно было. Открывай.Гнусно заскрипел с трудом поворачиваемый в замке ключ, решетка отворилась с не менее противным скрипом и дребезжанием, в камеру вошли двое визирьских гвардейцев, бесцеремонно подхватили обессиленного узника под руки, волоча к выходу, и хотя сил после еды у него прибавилось, парень все равно безвольно расслабил ноги, и голые ступни больно скреблись по неровному каменному полу, отбивая пальцы.Почти сразу на голову ему надели пыльный мешок, отчего сухой кашель разодрал горло, и чья-то сильная неласковая рука чувствительно врезала по животу. От боли его скрутило, и Богдан подумал, что сейчас-то вот точно сблюет ошметками своих же легких, однако положительный эффект от удара все же наметился – кашель прекратился сам собой. Его бросили на жесткую поверхность, деревянное происхождение которой открыли многочисленные занозы, вонзившиеся в колени и ладони. А потом был долгий, изнуряющий тряской и ударами всего тела о повозку путь. Судя по редким глоткам свежего воздуха, пропускаемого дерюгой на голове, его везли по улице. И когда он уже думал, что очередной толчок разобьет таки черепушку напополам, неведомое транспортное средство остановилось, его снова подхватили и куда-то понесли. Богдан понял, что ничего хорошего путешествие не сулит, когда явственно услышал многоголосый гул и резкие щелкающие звуки.Его бросили на мягкую землю, кажется, песок, и сдернули мешок с головы. На нее тут же обрушилась какофония звуков и запахов, глаза снова резануло светом. Кажется, он догадался, куда его привезли. Богдан выдохнул и медленно приподнял веки.С арены обзор был, конечно, совсем другой, чем с трибун, тем более с шахской ложи, где восседал сейчас довольный визирь, как всегда хмурый Кахраман, и даже юный Камиль, нервно кусающий губы. Сидя в свое время там, рядом с Арсланом, Богдан мог только догадываться, что именно чувствует любое живое существо, попавшее сюда, чтобы умереть жестокой смертью. Особенно вот так, на потеху огромной толпе, охваченной всего лишь одним желанием – увидеть как можно больше крови. И ничего нельзя уже сделать, некого просить о помощи или помиловании, все уже решено и люди собрались сюда не зря. Так вот что ему уготовили. Наверное, визирь уверен, что магический гнев окончательно подавлен и не поможет парню выжить.

Богдан поднял лицо к небу. Чистое, голубое. Два ярких светила озаряли Фатину, даря тепло ее жителям. Хороший день, чтобы умереть – где-то он такое слышал. Хорошо уже то, что он смог подышать напоследок свежим воздухом, хотя перед смертью не надышишься, это он слышал тоже, когда-то очень давно. Голова почему-то была пустой и очень ясной, на удивление после обычного тумана, но у него даже в мыслях не было попытаться вызвать спасительный гнев. Хорошо, что Яру не придется лезть за ним сюда. Богдан в который уже раз пощупал языком припрятанный за щекой теплый камень. И хотя он не знает наверняка, что с любимым все хорошо, надо просто верить в это. В свои последние минуты он почти не слышал слова приговора, вещаемые чьим-то многократно усиленным голосом на всю арену, только отдельные отрывки о государственной измене, коварном убийстве пресветлого шахиншаха, попытке переворота, дальше он не вникал, какой смысл?Он едва держится на ногах, но не даст никому увидеть себя упавшим, да и стоять осталось недолго. Уже затих громкий голос, уже отгремели поощрительные вопли толпы, за спиной послышался лязг цепей, открывающих дверь клетки. Он только развернулся на этот звук, ведь умирать, не видя от чего, страшнее вдвойне. На песок огромной арены мягко ступили кошачьими лапами два песчаных льва. И не особо большие-то, ну да ему хватит и этих. Львы пошли по кругу, не сводя с него своих горящих желтой яростью глаз, однако, быстро поняв, что сегодняшняя жертва не окажет сопротивления, один из них стремительно скользнул к нему и замахнулся лапой с огромными янтарными когтями. От страха Богдан даже зажмуриться не подумал, так и смотрел за приближением этих когтей и уже видел, как они вспарывают его кожу, ведь лапа летела к груди, едва прикрытой обрывками полуистлевшей одежды.

Громкий щелчок, синхронный выдох множества ртов. Совершенно неожиданно льва сносит далеко в сторону, как несколько мгновений спустя и второго, почти подобравшегося к жертве. На песок мягко приземляется затянутая в черный плащ фигура и откидывает капюшон.Перед ошеломленным Богданом, безобразно отвесившим челюсть визирем и битком заполненными трибунами огромнейшего амфитеатра невозмутимо замер гидъюччин, лицо которого вплоть до высоких скул покрывали причудливо перевитые соцветия. Темные глаза бесстрастно озирали собрание, словно и не их обладатель вот только что совершенно непонятным образом замочил двух здоровенных хищников.- По какому праву… - начал вернувший самообладание и поднявшийся с кресла визирь, но вероятно гидъюччин не испытывал совершенно никакого благоговения перед представителем власти, потому как бесцеремонно перебил его:- Согласно заветам Свода, любое преступление, приписываемое члену Ордена, расследуется Магистратом.- Он не орденец! – провизжал старик. – Он…Но был снова перебит.- Обвиты ноги лозами гнева праведного.- Это фальшивка! Любой может нарисовать что угодно! – не сдавался вошедший в раж визирь, странно напомнив едва держащемуся в сознании Богдану пожилого торговца безделушками, впаривавшего родителям голубые штуки с разводами «от сглаза», когда они всей семьей отдыхали в Турции. – У него нет никаких сил, иначе он бы защищался…- И это мы тоже проясним. Что касается лозы… ты сомневаешься в МОИХ силах, советник? – полы плаща распахнулись от одного движения рук, и визирь отшатнулся, в ужасе скривив рот.Богдан только заметил, что на груди мужчины что-то блеснуло.- Магистр…А вот теперь Сийях-аке выглядел не могущественным государственным деятелем, по мановению руки которого решаются все проблемы, а всего лишь побитым жизнью глубоким стариком, не рассчитавшим силы и отказывающимся признавать, что его время давно прошло.- Я обращаюсь к наследнику, - величественный мужчина, по ходу, самый главный воитель Фризы, повернулся к застывшему, но так же, как взрослые, старающемуся казаться невозмутимым мальчику, а рот визиря при этих словах скривился еще сильнее, в глазах промелькнул страх, но старик мог только бессильно комкать ткань роскошного халата искривленными артритом пальцами.А Богдан вдруг понял. К мальчику обратились не как к государю, хотя уже было объявлено о смерти шахиншаха Исмаила и даже подсуетились, найдя на кого все свалить. Однако человек, связанный с ним магией, назвал его сына наследником, значит, шах жив и все еще правит. Облегчение, внезапно накатившее на до крайности измученное тело, грозило вышибить его из реальности, но Богдан держался из последних сил, уже просто ради принципа желая досмотреть творившийся вокруг дурдом.- Камиль из рода Коджер-Пахливи… все ли у тебя в порядке? – неожиданно мягко поинтересовался Магистр, с необычным сочетанием нежности и гордости, так не свойственных этим ледяным глазам, смотря на подобравшегося наследника.И тут Богдан начал проваливаться. Сначала помутилось в глазах, потом окончательно подкосились ноги, но на пути к стремительно приближающемуся песку проклятой арены Богдан успел услышать произнесенное детским, чуть дрожащим, но твердым голосом:- Нет! ***Мерное покачивание и сухой ветер в лицо. Очень знакомое ощущение, памятное по самым первым моментам его пребывания здесь. Тогда он брел по пустыне, уставший и растерянный, периодически поглядывая на непонятно откуда взявшиеся два светила чужого мира. Этот мир давно стал родным, и теперь Богдан с трудом мог представить, что на небе его родины горело только одно солнце. Значит, он снова вернулся в пустыню, туда, откуда все началось.Он лежал на повозке, запряженной местным кораблем пустыни, вот только верблюдом его назвать не поворачивался язык, потому как это был далеко не верблюд. И сразу понял, еще до того, как увидел укутанные черными балахонами фигуры, в чьи руки попал. На этот раз он понял, что действительно влип по крупному и сразу вспомнил слова господина Мадины: он считался ренегатом и теперь его везли в цитадель местных воителей на суд и расправу. Его не спасли, а просто забрали, чтобы самим уничтожить слабое звено, ведь не зря визирь выбрал для экспериментов именно его – не урожденного фризийца, непонятно каким образом заполучившего дар. А спустя некоторое время он покрылся холодным потом, не почувствовав привычной в последнее время пульсации Прекрасного Интаба. Камень исчез.С ним никто не разговаривал и на вопросы молчаливые стражи не отвечали, однако не били и никаким иным образом не выказывали враждебности, да и ложе его на повозке было мягким, заботливо устроенным и удобным. Крутого парня и самого главного гидъюччина он больше не видел, а через некоторое время с огромным удивлением понял, что чувствует себя очень хорошо. Никакого кашля, перестала болеть грудь и ломить спина. Не ощущалось ломающей тело слабости, голова почти ясная, кажется, он даже сможет нормально ходить, однако предпочел на всякий случай оставить это в тайне.Потом он обнаружил, что худо-бедно обтерт от грязи и одет в целые штаны, рубаху, укутан форменным плащом и даже в сапогах. Мысль о том, что его бессознательное тело кто-то вертел как хотел, запустила по коже дрожь омерзения, как и всегда, когда он думал о чужих прикосновениях. Уже давно до его тела мог дотрагиваться только один человек, и его здесь не было. Однако парень постарался не думать об этом, как и о Яре, довольствуясь тем, что этот Магистр должен знать, о чем говорит.Когда вдали начало вырастать нечто огромное и непонятное, Богдан понял, что вот именно сейчас все и решится. Казалось, он устал уже бояться, однако с удивлением и даже радостью почувствовал сосущую пустоту в животе, ком в горле и… и все. Все-таки какой-то предохранитель в нем сидел, тот, что не давал мозгам окончательно перегореть от постоянного стресса.Посередине пустыни высилась огромная цитадель, на неискушенный Богданов взгляд, очень похожая на термитник. Камень стен выглядел пористым и ненадежным, готовым рассыпаться при первом порыве сухого горячего ветра. Самой надежной деталью сооружения выглядели высоченные двустворчатые ворота, будто сами собой открывшиеся при приближении их маленькой процессии. Повозки остановились во внутреннем дворе, и тут Богдан бросил козырь, поднявшись настолько непринужденно, словно и не он всего пару дней назад умирал от истощения в промозглой темнице. Однако эти невозмутимые гады если и удивились, то только где-то очень глубоко в душе. Двое встали по его бокам, один пошел впереди, двое сзади. Эта своеобразная коробочка Богдана немного напрягла, но он все равно исподтишка разглядывал украшенные цветочной росписью узкие коридоры, освещенные открытым огнем факелов. Судя по всему, они углублялись в самое нутро замка.Зал, в который его привели, поражал размерами и пафосом. Он был огромен и очень ярко освещен, только не факелами, а сложной системой множества зеркал, ловящих и передающих лучи солнц. Конструкция не выглядела громоздкой, скорее, воздушной и легкой, придавая этому зловещему помещению торжественный вид. В середине зала стояли четырнадцать больших каменных кресел, создавая круг. Вот в центр этого круга его и привели.Провожатые исчезли, двое из них заняли места на креслах, остальные растворились в тенях, окутывавших далекие стены. Надо же, усмехнулся Богдан про себя, оказывается, много кто из начальства ездил его спасать. Какая честь, надо пойти бухнуться на колени! Однако, конечно, никуда не пошел. Вскоре показались еще фигуры, однако лица у всех были закрыты повязками, постепенно заняли все места, а последним был Магистр, единственный с открытым лицом, усевшийся прямо перед Богданом.Если он думал, что сейчас начнется какая-нибудь говорильня, ему станут задавать вопросы, на чем-то подлавливать и запутывать, то впору почувствовать себя разочарованным. Ничего такого не произошло. Зато было кое-что покруче: едва все расселись, Богдан почувствовал странную неподвижность, а потом вокруг него прямо из каменного пола выросли… ирисы. Они были черными, даже стебли и листья, совсем как на его коже, однако выглядели до ужаса настоящими, и маслянисто поблескивали, словно живые цветы облили нефтью. Это выглядело одновременно мерзко и странно притягательно. Богдан протянул руку к одному из цветов, и длинный плоский лист с готовностью скользнул к его пальцам, пощекотал ладонь и вдруг огромной тягучей каплей оторвался от стебля и обвил руку, змеей скользнув по предплечью под рукав, опоясал локоть, скользнул к плечу, мелькнул на шее и исчез за воротом плаща. Укол паники сменился непрошибаемым спокойствием, Богдан словно откуда-то знал, что это за процедура, для чего и чем ему грозит. Его проверяла лоза, плоть плоти благословенной Фризы. Вынесенный ей вердикт будет единственно правильным и неоспоримым, ему подчинятся эти воины как собственной совести.Лоза, мягко пройдясь по торсу, щекотнула пупок, отчего он чуть не завизжал, обвила ноги и выскользнула из штанины. Все замерло. Не зная, какой должна быть реакция, Богдан с академическим интересом наблюдал за поведением черного упругого жгута, но замершие на своих местах воители ни одним движением или звуком не выдали нетерпения.Отдавший лозу стебель качнулся, большой изящный цветок склонился к полу и словно обнюхал неподвижно лежащий лист, после чего тот медленно, словно неохотно, но все же примкнул к стеблю, укрепился и скоро уже колыхался как ни в чем не бывало, вместе с другими цветами.И что теперь? Богдан, с интересом наблюдавший за процессом, поднял взгляд на вершителей правосудия, однако укутанные фигуры сидели, не шевелясь, а лицо Магистра не выражало ни одной эмоции, даже открытые глаза казались слепыми, настолько этот человек ушел куда-то в себя.- Что скажете, Магистр?В давящей тишине зала низкий голос прозвучал неожиданно, с какой-то зловещей интонацией. Кажется, все плохо. Откуда ему, профану в этих делах, знать, какой результат дала проверка. То, что лоза спокойно облапала его и не куснула за задницу, еще ни о чем не говорит. Самое главное, лично Богдан знает, что ничего не крал, не просил, да и вообще не подозревал, что одарен чем-то важным для этих людей. Утешает, конечно, мало.Голос Магистра прозвучал так же зловеще:- Думаю, ответ понятен всем присутствующим, - Богдан мог бы поспорить, но не стал. – Лоза отдана добровольно и ни разу не применена во зло.Эээээээ… чего? Богдан, собравшийся уже зажмуриться и не видеть, как именно его пристукнут на этот раз, широко открыл глаза.Магистр все так же бесстрастен, а вот несколько фигур недовольно ерзали. Конечно, посиди-ка на жестком камне, так и до геморроя недолго.- Лоза отдана добровольно! – еще раз, видно для недовольных соратников и недалекого Богдана, веско повторил Магистр. – И первый цветок расцвел под влиянием праведного гнева во спасение жизни. Отрок, ныне достойный звания гидъюччина, с честью прими свой путь.Богдан почувствовал свободу. Тело вновь повиновалось ему полностью, словно и не было никогда связано невидимыми узами. Да и в голове наблюдалась давно покинувшая ее ясность. Казалось, последствия визиревых экспериментов сошли на нет, и теперь он полностью чист. Фигуры медленно слезали со своих мест и безмолвно уходили прочь, на своем кресле остался только Магистр.- Ииии… это все? – уточнил у него Богдан.- А ты ждал чего-то еще?Карий взгляд уже без того леденящего холода спокойно смотрел на парня, растерянно стоявшего в центре круга.- Да как-то все просто. Ну, там, никаких обвинений или песчаных львов? У вас-то их побольше, чем во дворце, - от волнения Богдан начал нести полнейшую чепуху, понимал это, но остановиться не мог. – Нет, я не к тому, что… в смысле, я только рад, но просто все так…- Просто?Ему показалось, или он узнал этот взгляд? Лукавый блеск, знакомый прищур, и эта долбаная бровь, лихо заломленная… да неееет, не может быть! Никак…- Что ты увидел в моем лице?- Да я просто… мне кажется… я вас знаю? – осторожно, боясь оскорбить такого уважаемого человека, спросил Богдан и невольно втянул голову в плечи.И только когда губы искривила усмешка, он все понял. Но сразу же решил, что сошел с ума.- Да неееее… бред! – он махнул головой, отгоняя безумие.Никто и никогда, даже визирь, а уж он-то точно в курсе, не говорил, что в шахской семье родилось трое близнецов. И сами братья тоже чувствовали только друг друга, и никого другого. Их не может быть трое.- Ты прав, их только двое. А я – один.- А? – он что, вслух это сказал? – Но почему…- Так на них похож? – Магистр вдруг расслабился и откинулся на жесткую спинку, поморщился, немного поерзал, устраиваясь удобнее.Очень странно было наблюдать эти простые и такие банальные действия, особенно если их совершает кто-то такой, как этот обычно застывший в ледяном спокойствии человек.- Ну, думаю, потомки должны быть похожи на предка. Так странно, ты один из нас, но совсем ничего не знаешь. Пойдем, я тебе кое о чем расскажу.Магистр стремительно поднялся, подхватил просто убитого последними репликами Богдана под руку и потащил его непонятно куда. Темнота сменялась дергающимся от сквозняков факельным светом, несколько переходов проходили по открытому воздуху, они шли то прямо, то вниз, но в основном поднимались вверх, тысячи ступенек, миллионы ходов, испещрившие этот муравейник вдоль и поперек. А когда вышли под открытое небо, Богдан едва не задохнулся от его беспредельной бесконечности. Та еще характеристика, но парень не смог бы сказать иначе. Сейчас, в разгар дня, в центре пустыни, эту безграничную синь не нарушало ни одно облачко, а небесные очи сияли ярче яркого, озаряя рыжеватые песчаные просторы.Они оказались на самой верхней открытой площадке цитадели. Выше был только тонкий шпиль, и все. Глянув вниз, Богдан прикинул – этажей пятьдесят, не меньше. Но несмотря на обширность обзора, смотреть было в общем-то не на что. Только небо и песок, да вдали какая-то неясная тень.- Для начала – это они мои потомки. И я им не отец, - Богдан, набравший воздух для вопроса, захлопнулся. – Я, можно сказать, праотец. Тебе говорили, что первый шахиншах стал и первым гидъюччином. Так вот, он перед тобой.- Кто? – только и смог выдавить Богдан.- Я, Шахрияр Исмаил Коджер-Пахливи.- Где? – если он не перестанет тупить, Магистр точно сбросит его со стены, у него, кажется, уже дергается глаз, но это не шло ни в какое сравнение с тем, как чувствовал себя совершенно деморализованный Богдан.Когда, казалось бы, уже совершены все открытия, раскрыты тайны и решены загадки, и истина становится абсолютно очевидной, этой ревнивой стерве, зовущейся судьбой, вот просто приспичивает подкинуть еще более сложный тест. Ну и что делать ему, ведь Богдан совершенно не понимал, что пытается ему втереть этот брутальный воитель, по глаза расписанный легким кружевом цветов. Что он первый шахиншах? Неплохо сохранился, ага, за столько-то лет. И, кажется, это перебор.- Извините, но я… - выдавил парень, хватаясь рукой за широкий парапет балкона.- Не страшно, - кивнул Магистр. – Я расскажу, а переваришь, когда сумеешь. Наверное, тебе всегда казалось несправедливым, почему воины, стоящие на страже отечества и народа, жертвуют при этом своей жизнью? Так вот, это не совсем так. Да, они уходят, как тебе и говорили, но уходят не навечно. Каждый гидъюччин перерождается, причем когда затихает его дыхание, в тот же миг рождается новый цветок. И неофит получает не только сомнительную честь скорой, но блистательной смерти, а так же и всю память ушедшего. В этом плане можно сказать, что мы вечные, только вот перерождаются все, кроме меня. Я один вечен в буквально смысле этого слова.- Но я…- С тобой вышла несколько иная история. Джелал, подаривший тебе лозу, ушел, твой цветок расцвел, но никакой памяти ты не получил. Да ты ведь и сам понимаешь, все с тобой произошло не совсем по сложившемуся обычаю. И чужеземец ты, и цветок расцвел не на Фризе, да и растут они на тебе гораздо медленнее. Не злись, я не хотел назвать тебя трусом!- Но назвали! – буркнул разобидевшийся Богдан.- Я вовсе не это имел в виду. Ты всегда лезешь на рожон и это заметно. Цветы сами по себе небольшие, каждый гнев занимает не так много места, как у других.- Это значит, я проживу дольше всех? Ну, кроме вас.- Это значит, что ты обязан прожить долгую жизнь, поскольку жить ты будешь за двоих. Джелал не переродился, раз ты не получил его память. И не переродится никогда. И ты тоже. Будь храбрым, Дан, но не безрассудным, ты должен успеть сделать многое.

- Я не просил его, - Богдан почувствовал комок в горле.Дышать стало трудно, глаза неудержимо защипало, а душу сковала такая тоска… Не каждый день узнаешь, что кто-то ради тебя пожертвовал своей жизнью, а тут вечность.- Но он отдал. Знаешь, у каждого из нас очень хорошо развито какое-нибудь чувство. Кто-то видит на огромные расстояния, кто-то чувствует через стены, кто-то читает по лицу так, словно видит мысли. У Джелала безупречно работала интуиция. Что-то он в тебе увидел, для чего-то сохранил. Я не знаю, что это, но уверен – он как всегда был прав. Поэтому сейчас ты пойдешь воооон туда, - большая ладонь, вся тыльная сторона которой была покрыта причудливым переплетением тонких стеблей, указывала на то самое нечто, темнеющее вдали, - там огромный глубокий ров, раскалывающий пустыню надвое – след от едва не случившейся катастрофы – пойдешь вдоль него и выйдешь на караванные пути. Думаю, тебе пора воссоединиться с семьей.- Семьей? Аааа... – Богдан мгновенно отвлекся, потому что Магистр протягивал ему большой голубой камень круглой огранки.Приняв Прекрасный Интаб, он с облегчением и нежностью почувствовал теплую пульсацию. Все хорошо.- Так куда вы там говорили… а какой это еще ров? Мы когда сюда ехали, никаких рвов не было.- Вы ехали по дорогам, доступным только нам, - последнее слово прозвучало с намеком, что Богдан тоже принадлежит к этим «нам», но почему тогда… - но одному тебе по ним ходить еще рано.***Огромные створки захлопнулись за его спиной почти бесшумно. Богдан еще раз осмотрел новую одежду – все в точности такое, как и у них, членов его Ордена. Его братьев. Черные широкие штаны наподобие шаровар, заправленные в короткие сапожки, черная куртка, длинный плащ и повязка на голове, закрывающая даже глаза. За спиной что-то типа рюкзака с припасами. Ну ладно, ведь и правда, когда его сюда тащили, никто не обещал везти обратно. Он живой – это главное, он полностью дееспособен – проверено, и он… соскучился. Дико соскучился.В голове вертелись последние напутственные слова Магистра.«Три выбора должен ты сделать, прежде чем обретешь все. Не прогадай…»Вот и думай, что за выборы? Богдан пожал плечами, поправил лямку рюкзака и двинулся, чуть утопая ногами в песке, в сторону указанную вечным Магистром Ордена гидъюччинов.