3. Мне нравится... (1/2)
Мне нравятся наши утра. Я люблю, когда солнечный свет, пробивающийся сквозь окна и золотящий краешки отодвинутых белых штор, очерчивает твой тонкий, изящный силуэт. Ты приподнимаешься на локте, сонный, растрепанный, такой милый, домашний, уютный, теплый, с улыбкой смотришь на меня и тянешься за первым утренним поцелуем. Мне нравится, когда ты ложишься на меня, обвивая руками мою шею, и целуешь меня – медленно, нежно, трепетно, наслаждаясь нашим уединением и тем удивительным, тихим, сладким умиротворением, которое царит в такие моменты в наших покоях.
Мне безумно нравится касаться твоей кожи – мягкой, шелковистой, чуть загорелой, — нравится водить ладонями по твоим плечам и спине, ласкать грудь и плоский живот, щекотать кончиками пальцев точеную шею и гладить щеки. Мне нравится ощущение тяжести твоего тела на себе и твое горячее дыхание на моих губах. Мне до безумия нравятся твои волосы – длинные, гладкие, иссиня-черные, как и у меня, душисто пахнущие лилией и мандарином. Мне нравится, как они скользят по твоим плечам, как обвивают шею, как ложатся на спину, как ночами причудливыми рисунками разметываются по белым простыням и как они спадают на мою грудь, когда ты склоняешься надо мной.
Ты нежный, ты удивительно нежный, ты сладкий, трепетный, чувствительный, ты отдаешься так, словно нет в мире ничего приятнее и желаннее, ты стремишься сторицей отдавать даримую мной ласку и не стесняешься в ее проявлениях.
Мне нравятся наши ночи. Нравится бархатистая, спокойная темнота, которая окутывает нас, ложится невесомой тенью на складки балдахина, вкрадчивой кошкой скользит по одеялам и вьется меж скомканных простыней. Эти теплые, глубокие, прекрасные ночи – только наши. Мы не зажигаем свеч – свет нам не нужен, — мы не топим камин – нам жарко и без него, — мы не взбадриваем себя вином – мы и так пьяны сверх всякой меры своей любовью. Тихие, мягкие, страстные ночи… Я стараюсь не торопиться, чтобы не приведи боги не сделать тебе больно, я нежен до муки и осторожен до исступления, а ты сдерживаешь стоны и крики, упрямо сжимая губы, и потому шорох простыней, скрип кровати и мое тяжелое дыхание кажутся особенно громкими на фоне царящей в покоях тишины. Конечно, ты не можешь терпеть постоянно и временами стонешь, жмурясь и запрокидывая голову назад, но в этих стонах наслаждения намного больше, чем боли, они выражают удовольствие, а не страдание, и, о боги и Демиурги, они ласкают мой слух так же невыразимо приятно, как руки твои ласкают мое тело. Мы почти не говорим – нам обоим не хочется нарушать вол-шебную тишину нашей ночи, — и лишь изредка позволяем выдыхать друг другу в губы такие похожие, но такие разные имена.Ты всегда очень устаешь и, едва мы заканчиваем, распластываешься на кровати, обессиленный, с закрытыми глазами, с часто поднимающейся грудью, уже засыпая, переворачиваешься набок и, едва получая от меня поцелуй в лоб и невнятно бормоча что-то в ответ на мое «Спокойной ночи», погружаешься в сон. И я тоже быстро засыпаю, обнимая тебя одной рукой или прижимаясь грудью к твоей спине.
Я люблю просыпаться посреди ночи – или ближе к утру, когда за окном еще темно, — и, приподнимаясь на кровати, просто смотреть на тебя, любуясь твоим спокойным красивым лицом, лаская взглядом твои длинные черные локоны, тонкие росчерки бровей, пушистые ресницы, прямую линию носа и четко очерченные губы. Но мне мало касаться тебя взглядом, и я поднимаю руку, осторожно поглаживаю твои волосы, провожу пальцем по изящной шее, по упрямому подбородку, по белеющей в сумраке комнаты щеке…Часто ты просыпаешься, даже если я не дотрагиваюсь до тебя, ты каким-то образом чувствуешь, что я не сплю, сквозь сон ощущаешь мой взгляд, и я тоже удивительно ясно понимаю, что разбудил тебя, хотя ты не открывал глаз и не шевелился. Тебя ничуть не раздражает то, что я потревожил свой сон – наоборот, тебе это нравится, и ты довольно улыбаешься, зарываясь лицом в шелк подушки.
Мне нравится в такие моменты склоняться над тобой и прижиматься губами к твоей спине – ты как обычно лежишь на животе, обняв обеими руками измятую подушку, — жадно вдыхать твой запах, целовать такие знакомые, до мельчайших подробностей изученные мною родинки на лопатках, потираться носом о косточки позвоночника, ласкать шею и затылок, отодвигая густые темные локоны.
— Я люблю тебя, — тихо говорю я. Ты ворочаешься, поудобнее пристраивая голову на подушке, удовлетворенно вздыхаешь, и я вижу на твоем лице счастливую, светлую улыбку.
Ты открываешь глаза и смотришь на меня лениво-влюбленным взглядом – сонный, разморенный, расслабленный, такой, кажется, беззащитный и хрупкий. Ты отвечаешь на мои поцелуи, с наслаждением прикрываешь глаза, когда я прижимаюсь губами к твоим щекам, лбу, вискам, щекочу кончиком языка аккуратное острое ушко, мимолетно касаюсь твоих дрожащих ресниц, и перекатываешься на спину, сладко потягиваешься и поднимаешься повыше. Наши взгляды, наши улыбки – отражение друг друга, в них – бесконечная любовь, трепет, безграничная нежность и невыразимая ласка, море признаний и неописуемое счастье. Ты – мой. Я – твой. Что еще нужно?Я кладу голову тебе на грудь, с волнением слыша, как бьется твое сердце, целую покрытую легким загаром кожу, чувствуя, как ладони твои поглаживают мой затылок. И в такие моменты мне больше всего на свете хочется обнять тебя, крепко-крепко, прижать к себе, до боли, до исступления, до полного единения, и чтобы время остановилось…
— Я тоже люблю тебя, — говоришь ты. Я улыбаюсь, потираясь щекой о твою грудь.
Мир не поймет нашу любовь. Никто не поймет нашу любовь. Мы мужчины, более того – мы братья, мы нарушаем сразу два запрета, мы ломаем моральные установки, мы плюем на общественное мнение… Нас не поймут. Но это неважно.— Мы не должны прогибаться под этот мир, — сказал как-то ты в одну из таких ночей. – Это мир должен прогнуться под нас! Мы не обязаны следовать его законам. У нас свой, один-единственный закон – любовь. Нас никто не заставит измениться – пускай все остальные, все общество, весь мир меняются, если хотят понять нас! Мы следуем велению сердца – и в этом наша правота. Нам не нужно оправданий. Нам нечего стыдиться. Пускай против нас будет целый мир – если мы вместе, все прочее уже не важно.
Я тогда улыбнулся – я думал то же самое, и ты слово в слово выразил мои собственные мысли.
Нам никто не нужен, кроме друг друга. Мы – одни в целом мире. Во всяком случае, ночами мне именно так и кажется – что мы отделены от всего мира, что в нем – только мы, и что весь мир – для нас. Эти ночи – для нас. Эта любовь – для нас.
Наши взгляды встречаются – и в них мы читаем непроизнесенное, видим не выра-зимое словами, узнаем невысказанное из собственных мыслей, и тут же заходимся в диком, страстном, глубоком поцелуе. Я перекатываюсь на спину, увлекая тебя за собой, и ты прижимаешься на мне, обвивая мою шею руками, сжимая коленями мои бедра, тяжело дышишь, приникаешь губами к моей шее, потираешься щекой о мою щеку. Ты дрожишь от желания выразить всю свою нежность, всю свою любовь, облить меня своей лаской, как сладким тягучим медом, утопить в ней и вместе со мной раствориться в невероятном, неописуемом, немыслимом наслаждении…Вдоволь нацеловавшись и излив друг на друга ничтожную долю этой нежности, мы снова засыпаем. Твоя голова лежит на моем плече, я обнимаю тебя одной рукой, поглаживая твою спину, а другой перебираю твои волосы, отводя с лица растрепанные прядки. Как мы ни ворочаемся во сне, а все равно ты отказываешься в моих объятиях – и, клянусь всеми богами и Демиургами, из них тебя не вырвет никто и ничто!
Ты спишь на удивление крепко, спокойно, неподвижно – кажется, что ты не про-снешься, даже если над кроватью взорвется огненный шар. И по утрам я всегда просыпаюсь первым и имею возможность еще немного полюбоваться тобою. Сердце мое сжимается от любви при одном взгляде на тебя. Родной мой, любимый мой, ненаглядный… солнце мое… счастье мое… мое сокровище… Если бы ты только знал, как я тебя люблю…