Глава 15.1 (2/2)
Арс кивает и отстраняется, кинув на фотографа угрожающий взгляд.
Антон убегает в гримерку быстрее, чем Мия, иначе устроит или позорную истерику или незапланированную романтическую фотосессию.
Арсений продолжает упорно молчать о любви, да и хуй с ней.Мия сидит с закрытыми глазами, ожидая, когда ее накрасят. Топает ногой, видимо, слушает музыку.Антон падает на диван и без интереса наблюдает за визажистом, орудующим огромной палеткой с тенями.
— Не сопи.
— Я спал хреново. Сейчас усну.
— Зацени одежду лучше.
— Что из этого мое?
— Желтое платье, — со смешком бросает Мия, — твое.
— Хорошо.— О-о-о, Кадмин успел тебя расстроить?Визажист вздрагивает. Он, кажется, новенький. С Антоном от испуга даже не поздоровался. Впрочем, свое приветствие Антон буркнул очень тихо.
— Я сам расстроился. Я очень самостоятельный молодой человек.
— Старый.
— Согласен.
Мия издает вздох отчаяния и, скользнув со стула и из рук визажиста, подходит к дивану.
— Чего не поделили?
— Апельсин. Много нас, а он один.— Ясненько. Пиздуй прихорашиваться.
Антон пожимает плечами и уверенно шагает к зеркалу, уверенности правда становится меньше, когда визажист берет в руки баллончик с цветной краской для волос.
— В желтом платье и с голубой башкой! Интересно.— Модно.
— Я не спорю.
Пластиковая защитная маска ложится на лицо, и Антон смиренно подставляет голову.— Легко смывается?— Очень легко, — лепечет визажист.— А жаль, — добавляет Мия со смешком.
Краска неприятно стекает по затылку, холодит кожу, будто там ментол. Антон смотрит в зеркало и удивляется, что ему вообще-то такой образ даже нравится, хотя экспериментов над собственной внешностью он не любит. Волосы начесывают и разглаживают до отполированной голубизны. У визажиста дрожат пальцы, но работает он быстро, заканчивает с прической минут за двадцать и переходит к лицу.— У меня вчера было много времени на размышления, — говорит Антон Мии, прикрыв глаза, пока на лбу орудуют кисточкой.
— Это когда же, занятой ты наш?— Я убирался в квартире.— Серьезно?— В чужой квартире.
— Под дулом пистолета, не иначе. Ну и что?— Почему шестьсот пятьдесят три не приняли?
Мия косится на визажиста.
— Нашел время спросить, конечно. У тебя у самого есть какие-то мысли на этот счет?— Много на самом деле.— Поделишься чуть позже.Антон аккуратно кивает. Послушно выпячивает губы, ожидая, когда визажист их докрасит и позволит ему болтать снова.
— Я так ужасно выгляжу, да? — не выдерживает Антон спустя десять минут.— Синяки под глазами пугающие.
— Я восстал из мертвых.
— Я не осуждаю.
Мия поднимается с дивана и встает напротив Антона, прижимаясь бедром к столику.
— На моих бровях теперь тоже прическа?
— Их гелем пригладили просто.
Визажист вздыхает и убирает наконец кисти от лица.
— Готово.
— Отлично, спасибо, — Антон выпрыгивает из кресла и разминает затекшие конечности.— Вы не могли бы нас оставить? — просит Мия. — Мы переоденемся и будем на общей площадке в ближайшее время.
Визажист ретируется из гримерки с преувеличенной прытью.
— Чего это он?— Понятия не имею, суперзвезда, целующаяся с посланником на балу ООН.
— Не думал, что подобные вещи производят на людей настолько сильное впечатление.
Мия разводит руки в стороны, как бы намекая на некоторую ебанутость ситуации.— Посланники сами по себе очень обсуждаемые ребята. А тут еще ты. Еще и будто бы изменяешь Арсению. Да и внешность Кадмина добавляет перчинки. Вы смотритесь горячо.
Аккуратно зачесанные брови Антона уползают вверх.
— У меня есть определенный кинк в гей-порно. Ладно, проехали. О чем ты хотел поговорить?— Ты знала, что Арсений внес поправку шестьсот пятьдесят три на рассмотрение до смерти Николь? — осторожно начинает Антон.
— А?— Некорректно выразился, тогда это была резолюция. Я долго понять не мог, почему шестьсот пятьдесят три называют то резолюцией, то поправкой. А потому что оказывается и то, и другое существовало. Арсений внес резолюцию шестьсот пятьдесят три в две тысячи четыреста восемьдесят пятом году.
— И? — подбадривает Мия.
— И сенат ее одобрил.
— Она не исполнялась.
— Резолюции не обязательны к исполнению.— А поправки обязательны.— Именно, — Антон хлопает в ладоши. — Чувствуешь, чем пахнет?— Арсению запретили оживлять Николь? Но кто? У нее не было родственников католиков.— Значит, были у Банкрофта.
— Нет, вся его родня, даже самая дальняя, уже раз по десять минимум меняла тела.
— А если все-таки были?— Допустим, — нехотя соглашается Мия и делает шаг назад, чтоб стало удобнее смотреть Антону в лицо. — К чему ты ведешь?
— Надеюсь кое-что понять. Николь умирает в две тысячи четыреста восемьдесят девятом. В две тысячи четыреста девяностом Арсений вносит на рассмотрение шестьсот пятьдесят три уже как поправку. И начинаются протесты. Почему только сейчас? Почему не в две тысячи четыреста восемьдесят пятом?— Зачем протестовать, если можно просто запретить оживлять своего родственника?Антон натягивает уголок рта.— А фанатикам только дай поорать.
— Логично. Говори уже.
— Я знаю, кто отдал приказ убить Арсения.— Ебать! — шипит Мия. — Тише, Шастун.
— Бывший президент протектората.— Оствальд?
— Банкрофт его протеже, между прочим. Оствальд голосовал за резолюцию, но резко выступил против поправки.
— Ты связываешь это с Николь? Каким образом? У Оствальда была куча других причин, о которых мы даже знать не можем.
Антон щелкает пальцами у носа Мии.— Арсений знал.— Ты про компромат?— Ага, откуда у Арса столько инфы для компромата появилось?
Мия пожимает плечами и скрещивает руки на груди.
— Он сидел в сенате.— А Николь — жена Банкрофта.
— Николь не стала бы давать Арсению инфу о собственном муже.— О Банкрофте нет, а против остальных членов сената? Против Оствальда? — не успокаивается Антон.— Не стала бы, Шастун. Она осторожный человек.
— Николь могла кого-то защищать.— Арсения? — со вздохом предполагает Мия.
— На тот момент его не нужно было защищать.
— Шастун! Рожай мысль быстрее, нам еще переодеваться.Антон перехватывает чужой раздраженный взгляд и, подходя ближе, нависает.— Мия, скажи мне, Николь изменяла Банкрофту?— С Арсением? Ты совсем поехал со своей ревностью?— Да не с Арсением.— А с кем? — взвивается девушка. — Она не изменяла Банкрофту. Николь бы никогда…— Мия, кто выкупил ее оболочку? — перебивает Антон. — Ты знаешь?
— Так, я нихуя не понимаю!— Лили говорила тебе?— Лили сама не знает, — Мия сдувается. — Какой-то богатый извращенец. Каждый раз приходит к ней в разных оболочках. Вряд ли хоть одна из них настоящая и бралась не на один раз.
Антон цокает расстроенно.— Какая прелесть, блядь. Ей совсем не интересно, кто трахает ее, представляя Николь?— Я тебя сейчас ударю!— Ударь!— Мазохист чертов. С Кадминым в это играй. Его оболочка располагает. Врежет, мало не покажется.— Поиграю после показа.
— Боже, — стонет Мия. — Нет, Лили не интересно. Ей вообще ничего не интересно кроме денег и шмоток. А платит извращенец дохуя. Могла бы не работать в принципе. Шастун, Николь очень многие хотели — проблема популярности. Но она бы никогда не изменила Банкрофту.
— Сегодня Каррера сказал мне одну странную вещь, — Антон медлит, не может облечь разбегающиеся мысли в слова. — На самом деле дохуя странных вещей, но эта пугает больше всего.
— Ну!— О том, что мы переоцениваем информацию.
— Да, Антон, — грустно соглашается Мия. — И не ценим людей.
— И не ценим людей. Я также подумал. И в связи с этой несправедливой данностью что мог Арсений тогда почти два века назад предложить Каррере?
— А он прямо предлагал?
— По словам Карреры, мог.
Мия очень долго выдерживает взгляд и молчит. Роняет руки по швам, опуская плечи.
— Шастун, ты поехавший?— Ты понимаешь, о чем я говорю.
— Нет, — шепчет Мия, — нет, Шастун. Каррера…Шторка, закрывающая проход начинает бешено колыхаться.
— Антон, — голос у Арса игриво-веселый, — есть пара минут?
— Сейчас переоденусь и подойду.
Мия закрывает рот рукой и качает головой, останавливает себя за секунду до того, как собиралась запустить пальцы в волосы и испортить прическу.
— Твои вещи с правого края вешалки. Желтая куртка, белое худи и голубые джинсы.
— Размер четко мой, — удивляется Антон и нахмуривается. — Ты конкретно на меня спорила? Признайся.
— Спор спровоцировала не я, но человека на место поставить было надо. Извини. Я звонила тебе, а ты взял и умер, на сообщения не отвечал. Пришлось сегодня караулить у башни.— Используешь меня?
— Мы не закончили прошлый разговор, — жестко рубит Мия, оглянувшись на выход из гримерки. — Я хочу понять, откуда у тебя подобные выводы. А главное, зачем ты их сделал.
Антон тоже оглядывается.
— Господи, Шастун, — она понижает голос, — тормози, слышишь.— Тормоза не предусмотрены в комплектации.
Антон пробивает тряпичную дверь лицом, потому что не хочет ругаться или объясняться из-за вещей, о которых просто подумал.
Арсений переминается с ноги на ногу. Он в этой оболочке выглядит слишком комично со смущенным лицом.
— Уже соскучился? — с улыбкой интересуется Антон, пытаясь понять причину странного поведения Арса.
— Да. А еще подумал, что никогда не дарил тебе цветы.
Антон некрасиво давится слюной и чихает, когда букет роз оказывается у него перед носом.
— Насыпь мне букв в рот, я не знаю, что сказать.
Арсений его целует. Под щелчок камеры. Людей вокруг слишком много, чтоб не сработала цепная реакция.
— Странное чувство.
— Букв насыпал. Молодец. Но некоторых не хватает.
Антон тянется за чужими губами, опирается всем телом, стараясь не обращать внимание на шепот и взгляды окружающих.
— Уронишь же.
— Такой сильный. Вряд ли кто-то способен сбить тебя с ног.— Ты меня сбиваешь, — возражает Арс, обнимая жестче. — С толку, в основном. Где твоя обувь?— Бля, в душевой.
Арсений издает странный звук, отстраняется и, махнув рукой, отступает на пару шагов.
— Переодевайся. Интересно будет посмотреть на тебя из зала теперь.
— Тебе понравится.— Не сомневаюсь.
Антон с пошлой улыбкой пятится к гримерке и совсем не сексуально запутывается в тряпичной двери. Размахивает руками, пока Мия не дергает его за рукав, подтаскивая к себе.
— Бери одежду и одевайся быстрее скорости света. Нас ждут уже.
— Я понял! Понял!Антон скидывает халат на пол и, подпрыгивая, залезает в брюки.— Пиздец, — комментирует девушка и отворачивается, хрюкнув.
— Фто? — ворот толстовки мешает говорить четко.— Ты без трусов.— И без обуви.
— Мужчина, я вас хочу.
— Как ты непритязательна.
— Вас и Кадмина.
Антон дергано вертится вокруг себя.— Меня и Кадмина уже ебет жизнь, извини. Помоги с рукавом, он ускользает.
Мия встряхивает куртку, наблюдая, как Антон, чуть не вывихнув руку, наконец попадает в рукав и облегченно вздыхает.— Я готов ходить. Это единственное, на что я готов.
— Чего Кадмин хотел?
Антон поджимает губы.— Я дебил. Букет у него не забрал.
— Романтика для дурака.Мия смеется и, поманив Антона пальцем, выходит из гримерки.
Людей многовато. Антон оценивающим взглядом окидывает павильон, отделенный от основного зала и VIP зоны глухой пластиковой перегородкой. Фотографы, журналисты, стилисты, модели и другой персонал снуют туда-сюда, заканчивая дела. Показ начнется через час, и атмосфера накаляется до тяжело рабочей.Мия заводит его в толпу, почти пихает кому-то в руки.
— Шикарно. Жаль, вы не наша постоянная модель, мистер Шастун.
— Добрый день, — вяло реагирует Антон.— Рады видеть вас. Удивлен, что вы согласились участвовать в показе.
Лицо мужчины кажется знакомым, где-то точно пересекались. Естественно, пересекались, у Антона стараниями ТНТ очень бурная светская жизнь, но имя он вспомнить не может, а ему и не представились.Мия расплывается в торжествующей улыбке.
— Мия предложила — я согласился.
— Спасибо вам.
На Антоне поправляют куртку, стряхивают невидимую пылинку с плеча и оставляют в покое, хотя ощущение было такое, что обязательно затянут в бессмысленный разговор.
Мия утаскивает его в сторону и, оглянувшись подозрительно, обрушивается злым шепотом на ухо:— Спасибо тебе. Сочтемся обязательно.
— Я что-то не так сказал?— Ага, Николь и Каррера не были любовниками.
Антон приобнимает девушку аккуратно.— Просто подумай. Отключи свою ревность.— Включи мозги, — шипит она.— Каррера защищал Арсения. А когда я спросил, почему, ответил, что Арсению было что ему предложить.
— Антон, это компромат, поддержка, да любая хрень, господи.— Это стек Николь.
— Они не были любовниками.
— Может и так, — кивает Антон, позволяя себя наклонить.
Мия ростом всего на пятнадцать сантиметров ниже, но у него обувь с пяти сантиметровой подошвой.
— Бред сумасшедшего.
— Смотри, Николь точно помогала Арсу собирать компромат, я уверен. Иначе не было бы у него столько информации. С условием, что Арс поможет Каррере на чертовых выборах. Каррера пиздец как быстро скинул Оствальда с президентского кресла, а позже наверняка и убить его приказал. Каррера с Арсом работали над поправкой шестьсот пятьдесят три.
— Да над ней все согласные сенаторы работали.
— И тем не менее, — настаивает Антон.
— Шастун, хватит. Ты ебнулся. Если Каррера воспользовался компроматом, значит, компромат все это время был у него.— Видимо, только часть. Другая у Кавахары. И еще часть у Николь.
— Разделяй и властвуй? — Мия подносит кулак к губам, но так их и не касается. То ли боится стереть помаду, то ли мыслительный процесс слишком глубок. — Значит, и у тебя по твоей же логике.
— Что?— Арсений ведь пытался защитить вас в случае своей смерти, да?
— Блядь!— Он корректировал тебе память? Мог?Антон бледнеет.
— На старой Земле есть моя копия с откорректированной памятью. Мог и мне.
— И после определенного действия или слова твоя память вернется. Умно. Но меня пугают твои выводы.— А меня твои.— Всегда к вашим услугам, — Мия перехватывает его за локоть и вновь тянет к толпе. — Дальше что? Зачем тебе все это? Шантаж?— Каррера угрожает мне. Я должен защищаться.
— А если ты ошибся?
Антон мрачно смотрит на девушку.— Надейся, что я не ошибся.
— Тебе нужно покопаться в углероде Арсения.
— Я просто спрошу.— Он может не помнить.
— Он помнит, Мия. Это он помнит.
Мия опускает голову и нервно теребит пуговицу своего пальто.
— Ты уверен в том, что Арсений корректировал твою память?— Есть вещи, которые я списывал на психическую травму. Я, например, очень хреново помню неделю до его смерти.
— Мы по уши в вонючих догадках. И чем больше я думаю об этом, тем мне страшнее.
Антон снова обнимает Мию, пытаясь поддержать, хотя сам сейчас свалится под гнетом мерзких мыслей.
— Я смогу разобраться, дай мне время. И, Ана, мы найдем стек.
Девушка вздрагивает из-за обращения.
— Не называй меня так, ладно?
— Прости.
Они обходят толпу по кругу. Антон посылает воздушные поцелуи фотографам свободной рукой, другой удерживает Мию рядом, и среди множества камер неожиданно как никогда раньше начинает чувствовать себя загнанным в угол.— Мистер Шастун, какая неожиданная встреча. Привет, Мия.
Она каменеет.
— Добрый день, — на автомате отвечает Антон, а потом поднимает взгляд на говорящего.
— У вас найдется для меня пару минут?— Он занят, Майкл, — отбивает девушка. — Займись своими прямыми обязанностями, пожалуйста.
Антон пялится на Коллинза с плохо сдерживаемой ненавистью.
— Пару минут я найду, — рычит он и широкими быстрыми шагами устремляется прочь от толпы.
Мия хватает Коллинза за руку, но тот вырывается без особых усилий и идет за Антоном вслед.
— Мистер Шастун, я вижу, вы читали мою статью…
Антон разворачивается резко и дергает Коллинза к себе за ворот кофты.— О, я читал. Думаете, что можете безнаказанно нести любую чушь и порочить память мертвого человека? Я найду способ прекратить ваши журналистские изыскания, будьте уверены.
— Давайте опустим эту часть разговора и перейдем к делу. Мы оба знаем, что написанное в статье — правда. У меня для вас есть познавательная информация.
— Валите отсюда, пока я не попросил охрану вас вывести.
— И не хотите полюбопытствовать о том, что сделал человек, которого вы защищаете?Коллинз позволяет себе усмехнуться, когда Антон отступает на шаг.— Я в курсе всего, что он сделал.
— И все же взгляните.
Антон смотрит по сторонам. Люди косятся, но сейчас без Кадмина он не центр внимания явно. А Мия хмурится, скрестив руки на груди.
— Показывайте, — согласие выходит чрезмерно нервным.
Коллинз достает планшет, включает какое-то видео, но тут же останавливает.
— Подключитесь к планшету. Окружающим необязательно это слышать.
Антон врубает блютуз и морщится от вспышки боли в затылке. Импланты жестко реагируют на любые вновь задействованные после операции функции.
Воспроизведение видео начинается сразу, как Антон коннектится с планшетом. Чужой болезненный вой оглушает. Красный свет диодных ламп слепит глаза до желания отвернуться и проморгаться. Лицо одного из людей кажется знакомым. И вместе с осознанием, что это Ортега, приходит еще одно — на видео робот-хирург. Антон закрывает глаза против воли. Картинка складывается мгновенно.
— Он сошел с ума. Мы ничего не добьемся.
— Продолжайте, — возражает Ортега. — Пара часов у вас есть. Потом разговаривать уже не сможет. Робот вырежет ему гортань.
— Блядь, — Антон чуть не швыряет планшет на пол. — Коллинз, откуда это у вас?
— Архивы протектората огромны, но я знал, что ищу.
Из-за криков на видео Антон не слышит последние слова журналиста.
— Вырубайте машину.
Щупальца хирурга взмывают вверх с зажатыми в них лоскутами кожи, окропляя кровью стены и потолок.
— Мистер Кадмин, не молчите. Вы последний, с кем встречалась королевская семья. Вам успели передать часть информации. Где она?Арсений поворачивается на голос, обнажая в пугающей улыбке остатки зубов и десны. Губы срезаны.
— Знаю, висел я в ветвях на ветру девять долгих ночей, пронзенный копьем…[1]Хриплый шепот прерывается звуком взревевшей машины.
Антон сглатывает, чувствуя металлический привкус на языке, и останавливает видео.
— Это еще не все, — влезает Коллинз.
— Я понял. Я просто жду.
— Чего?— Мистера Кадмина.
Коллинз пятится.
— Если вы отдадите меня ему, не узнаете больше ничего. Есть вещи, которые вам очень не понравятся.
— Скорее всего.
— Я могу вам помочь.
Антон не реагирует, опускает глаза на планшет, зачем-то проматывает видео в начало, а потом медленнее — до самого конца. Робот-хирург распиливает белые, без крови и мяса, ключицы. Отделяет череп от остатков позвоночника, смахивая на пол крошево костей, и оставляет в изголовье пыточной койки. Антон смотрит в пустые черные провалы глазниц, ловя вспышку боли от затылка к вискам, и хрипит:— Мне не нужна помощь. Валите, пока я не передумал. Если вы еще кому-то это покажете, я сам вас убью. Вы меня поняли?
Коллинз дрожащими пальцами тянется к планшету, но Антон отбивает его руку, кажется, даже ломает, не рассчитав силу удара.
— Планшет останется у меня.
— Шастун, — кричит Мия.
На ее лице непонимание мешается с паникой. До Антона не сразу доходит, почему. А потом окружающее пространство начинает плыть. Кровь из носа течет по губам и подбородку, заливает планшет. Антон вспоминает про белую толстовку, наклоняется вперед, пытаясь ее не заляпать, и чуть не валится на пол. Мия успевает перехватить за пояс и прижать к себе.
— Шастун, что с тобой? Я вызову врача.— Не надо. Просто реакция на стресс.
— Реакция на стресс? — шипит девушка. — Тут крови столько, будто тебе горло перерезали.
— Скажи спасибо, что я не приступ эпилепсии здесь выдал. А я мог.
— Я не сомневаюсь.
Антон задирает голову вверх, зажимая нос пальцами. Смиряется с тем, что одежду на нем уже не спасти и просит тихо:— Мия, отойди. Испачкаешься.— Ты совсем ебанулся? — интересуется она и осторожно направляет Антона в сторону гримерки, заставляя следовать за собой.
— Абсолютли.
Шокированные лица людей вокруг и непрекращающиеся щелчки камер наводят на мысль, что сегодня в сеть лучше не заходить, иначе можно наткнутся на вентилятор, к которому в придачу дают два ведра говна.
Мир зацикливается на ощущении запоздалой подкатывающей к горлу тошноты и стекающей по губам крови. Планшет заляпан, но череп продолжает взирать с экрана тьмой пустых глазниц.
Антон вваливается в гримерку, хватается за стол, пытаясь проморгаться и не сползти на пол. Мия в панике мечется рядом, разбрасывая вещи в поисках чего-то одной ей известного. Швыряет полотенце в руки.
— Вытрись и зажми нос. Аптечку несут уже.
Антон послушно исполняет требование и закрывает глаза, успокаивая штормящий организм и больное сознание.
На некоторое время в гримерке наступает тишина.
— Может в больницу поедешь? — предлагает Мия нервно спустя минуту. — Ты очень бледный.
— Все правда нормально, — Антон гундит в полотенце и сам бесится от звучания своего голоса. — Меня предупреждали о подобных вещах. И эта — не самая худшая.
— Что на видео?
— Арсений с выражением рассказывал Старшую Эдду.
Мия хмуро заглядывает в планшет.
— Разве не Гамлета?
— Бедный Йорик? — Антон заходится истерическим ржачем. — Сошлось все. Арс же скоморох и шут.Тряпичная дверь распахивается с треском рвущейся по шву ткани.
— Смешно, Шаст, — говорит Арсений. — В связи с чем ты вспомнил Шекспира?
Он медленно подходит к столу и ставит на него отнятую у врача аптечку.
Антон пожимает плечами, швыряет планшет Арсению в руки, патетично восклицая:— Бедный Йорик! Я знал его. Это был человек бесконечного остроумия, неистощимый на выдумки. Он тысячу раз таскал меня на спине. А теперь это само отвращение и тошнотой подступает к горлу. Здесь должны были двигаться губы, которые я целовал не знаю сколько раз. Где теперь твои каламбуры, твои смешные выходки?[2]Арсений прищуривается, пытаясь поймать чужой взгляд, но не получается, и он, качнув головой, смотрит на экран. Вздрагивает, отступая на шаг.
— Привет тебе от Коллинза, — со смешком сообщает Антон и отворачивается.
Арсений обнимает его за пояс и тянет на себя.
— Ты видел?
— Аккуратнее можно?
— Антон!
— От и до!
— Надо кровь остановить, — вмешивается Мия.
Звучит она грубо.
— Остановилась уже, — успокаивает Антон. — Дай салфетки, пожалуйста. Надеюсь, второй комплект одежды есть?
— Даже третий. Сейчас принесут.
Девушка взмахивает салфеткой, прося Антона наклониться, но Арсений перехватывает ее руку и, выловив что-то из аптечки, начинает стирать кровь сам.
— Значит, отвращение и тошнота подступают к горлу?
— Откуда у Кавахары компромат?
Арсений косится на Мию.
— Антон, потом.— Ты сам отдал компромат ей?
— Потом, ладно?— Шастун, я за твоей одеждой, — бросает Мия и выбегает из гримерки.
Антон едва ли обращает на это внимание, злость и сомнение распирают грудь.
— У кого он еще есть?
— Я не понимаю…— Понимаешь, — взрывается Антон. — Ты разделил компромат на части, да? Кавахара, Каррера? Кто?
Арсений опускает глаза, его пальцы на щеке замирают.
— Кто?
— Каррера был с тобой удивительно откровенен.
— Удивительно, что не ты.
— Насколько я могу.
Антон выдыхает и шепчет:— Ты знаешь, почему я задал этот вопрос.— Нет, — Арсений наклоняется и скользит губами по губам. — Антон, пожалуйста…— Ты стер мне память?
— Нет.— Ты лжешь.
У поцелуя металлический привкус. Арсений настаивает. Откровенная провокация вместо ответа. Антон поддается. Всего лишь на секунду, но поддается.
— Ты стер мне память?
— Есть вещи, о которых я не могу тебе рассказать.
— Что делать, если человек, предназначенный тебе судьбой, разрушает твою жизнь?
— Кто тебе сказал, что судьба милостива?— День, когда мы встретились, — Антон отстраняется, стирая кровь с подбородка и губ ладонью, — определенно проклят.
Арсений воспринимает этот жест неправильно, окидывает Антона затравленным взглядом, спрашивает тихо:— Так противно?
— Как много я не помню теперь?
— Я бы никогда не причинил тебе вреда.
— Я верю. Я продолжаю верить тебе, хотя ты лжешь мне, — Антон отступает еще на шаг и начинает бестолково метаться по гримерке. — Ты стирал мне память. Сколько? Один раз? Два? Три? Десятки раз?
— Нет. Послушай меня, пожалуйста.Арсений встает на пути, и Антон врезается в него с размаху, не успевая обойти.
— Мне нужно подумать. Тяжелый, знаешь ли, выдался денек, а еще только обед. Я не жрал.— Я могу принести еду.— Не надо. Просто уйди. Я тут работаю, а ты мешаешь.
— Я принесу еду.
— Уйди, — вскрикивает Антон и захлебывается новым потоком крови.
Арсений пытается подойти ближе. В гримерке слишком мало места для догонялок, но Антон справляется на отлично. Уворачивается, не давая возможности себя коснуться, и даже когда оказывается зажат у дивана, защищается подушками от чужих настойчивых рук.
— Один раз, — тихо говорит Арсений. — Я стирал тебе память один раз.
— Потрясающе. А теперь уйди.
Арсений кивает, открывает рот, но не произносит ни звука. Пятится и выпадает из гримерки.
Антон с трудом отлепляет себя от дивана, подходит к столу и зажимает полотенцем нос, оглядывается, молясь, что не запачкал другую одежду в своих бесплодных попытках убежать от неизбежного. Он будто бредет сквозь воду, конечности тяжелые. Все случившееся мозг осознает спустя непозволительно долгую минуту.— Блядь, — стонет Антон. — Да, блядь.
Арсения в его жизни сейчас через край, но броситься ему вслед хочется так, будто у каждого из них в руках концы тугой резинки — чем больше расстояние, тем сильнее тянет. Антон борется с собой и проигрывает. Выскакивает из гримерки, наплевав на свой вид, предпочтительный для рушащих репутацию статей. Он готов рухнуть перед Арсением на колени, но Мия, которая тащит одежду и стилиста почти волоком, отрезвляет как на Дебатах стакан холодной воды в лицо.
— Куда? — интересуется девушка.
И тщательно сдерживаемая претензия на ее лице приводит в чувство окончательно.
— Думал прогуляться, но уже передумал.
Антон пятится обратно в гримерку, стараясь идти быстрее, чем зло наступающая на него Мия.
— Раздевайся, — командует она. — До начала показа полчаса, а тебя еще малевать заново надо.
— Я быстро, — нервно уверяет стилист.Но когда заходит в гримерку, явно теряется. Глаза распахивает и замирает. Конечно, Антон все кровью залил.
— Тут была битва не на жизнь, а на смерть?
Мия обходит кровавые лужи, передвигаясь короткими прыжками на цыпочках к вешалке, швыряет одежду поверх остальной и, недовольно цыкнув, жестом просит стилиста начать.
Антон дрожащими пальцами стирает кровь с лица. На удивление измазался не сильно, зато толстовка, которую он вместе с курткой не аккуратно скинул в кресло позади себя, выглядит так, будто в него стреляли минимум пять раз.
— Какая битва была самой кровопролитной в истории Старой Земли?
Мия касается алых разводов на ткани дивана.— Битва? — отрешенно спрашивает Антон. — Не знаю. Сталинградская, наверное.
— А год?— Сорок второй.Стилист, зависший на Антоном с кистью, склоняет голову, прислушиваясь. Людей, живущих свою первую жизнь, всегда очень легко заинтересовать. А мафы в этом смысле довольно ценные рассказчики, хоть и необъективные.
— Сорок второй чего? — не отстает Мия.
— Извини, тысяча девятьсот сорок второй. Великая Отечественная война.
— Вторая Мировая?
Антон прищуривается.
— Для тебя Вторая Мировая.
— Ты в моей гримерке устроил Вторую Мировую.
— Очень плохое сравнение, замнем тему?
Девушка пожимает плечами, и на Антона обрушивается вся разница прожитых ими обоими лет. Хотя по меркам бессмертных она невелика.
Стилист торопится. Выправляет макияж экономными точными движениями, но по глазам видно, насколько он от ситуации охуевает.
Мия неприкаянно бродит по гримерке, копается в сумке, ворошит одежду, разворачивает голографический экран и тут же сворачивает, правда Антон все равно успевает рассмотреть фотографию со вчерашнего бала.— Прости, вы сейчас везде. Твоя личная жизнь вызывает у общественности сумасшедший интерес.
— Нормально все, я привык.
На несколько минут гримерка погружается в относительную тишину. Крики снаружи Антон не воспринимает, варится заживо в своем штормящем сознании. Страшные образы из видео мешаются с утренними, тяжелыми тоже, но счастливыми. Арсений, зачитывающий наизусть древнюю рукопись на грани смерти, одна из тех вещей, которую из памяти вытравить уже не получится. Иррациональная вина за просьбу уйти грызет изнутри. Антону себя не жаль, а должно быть, он это осознает очень четко.
— Мистер Шастун, — стилист наконец-то зовет его по имени, хоть кого-то здесь отпустило, — я закончил.
— Спасибо.
— Шастун, быстро одевайся, — бросает ему Мия и одежду бросает, не церемонится.
Антон ловит на рефлексах, не успевая сообразить, и удивляется тому, как в прошлый раз умудрилсяне испачкать толстовку, натягивая через голову. Мия правильно понимает его замешательство и подходит, чтобы помочь. Они возятся довольно долго. Девушка ворчит на нерасторопность Антона и на проебанный line up.[3]— Я разберусь, куда идти, — убеждает Антон, абсолютно неуверенный в своей способности даже по прямой шагать достойно, не говоря уже о выстраивании какой-то осознанной последовательности действий или общей композиции.
— За ручку пойдем. Как в детском садике на утреннике.
— Меня все устраивает.
— Тогда прошу на выход, — Мия отводит тряпичную дверь гримерки в сторону, дожидается, пока Антон выберется, и, схватив под локоть, тащит к основной толпе, скопившейся у импровизированных кулис.
Антон, не выдержав, осторожно выглядывает в зал и мгновенно охуевает от дизайнерского решения и количества народу. Помещение похоже на огромный аквариум, заставленный древнегреческими колоннами, скульптурами и вазами той же эпохи.[4] Из Антона рыба, конечно, хуевая. Примерно как из Арсения рыбак. На данный момент видимо решивший, что клева нет. Арса среди зрителей не видно.
Шум вокруг немного отвлекает, но не расслабляет совсем. Фотографы рассекают рядом голодными акулами. Антон старается стоять в максимально нейтральной позе и со скучающим рабочим ебалом, даже Мию из рук отпускает, чтоб очередной высосанный из пальца роман не приписали.— Как себя чувствуешь? — интересуется она на ухо.
— У меня сегодня денек из разряда сдохни, но умри. В последнее время — нормальный, привычный даже. Я в порядке.
— Тогда улыбаемся и пиздуем.
Антон кивает и снова погружается в себя, иначе из себя он выйдет. Благополучно игнорирует все последующие действия людей вокруг, до тех пор пока Мия не хватает его за руку, подтаскивая ближе к выходу на подиум.
— Шастун, соберись. У нас минута. Когда девушка в желтой юбке окажется у той колонны…— Тут все в красных юбках, — перебивает Антон, развеселившись.
Мия нахмуривается и тыкает пальцем в модель, застывшую в позе в самом конце подиума.
— Эта. У двух других зеленая и синяя.
— А у меня проблемы серьезнее, чем я полагал.
— Ты о чем?
— Юбки все еще красные.
— Шастун, ты пугаешь меня.
— Таблеточки попить придется.
— Попей, пожалуйста, — серьезно просит она и, сжав руку, считает: — Три, два, один. Пошли!
— С правой ноги, — успевает сказать Антон и шагает с левой.
Зал взрывается. Точно не сильнее, чем на стадионных концертах Импровизации, когда Арсений вытворяет какую-то около романтичную чушь, но для модного показа с громкостью явный перебор.
Мия стискивает пальцы крепче. Не ожидала тоже. Антон надеется, что его так встречают не за вчерашние сексуальные заслуги. Он оглядывается, выискивая Арса среди зрителей, но не находит. Улыбка теряет искренность совсем. Как и собственная память — важность. Непонимание и злость окончательно уступают место тупому бессилию и невероятной удушающей тоске. Антон не успевает и до середины пройти, но уже хрустит на зубах своими же нервами, превращает нервные окончания в еще более нервные предлоги съебаться нахуй и забить вообще на все, потому что перестал вывозить собственную жизнь. У края сцены внутренний голос начинает шептать: ?Спрыгни, ты же хочешь?. И неважно, что лететь максимум пол метра.
Антон разводит руки в стороны, чуть не двинув Мие по лицу, машет зрителям, источая всю солнечную энергию, на которую сейчас способен. По ощущениям получается хреново. Под ногтями кровь, слишком заметная при ярком свете софитов. В сознании кровь, стекающая по черепу.
Мия тычком в спину заставляет развернуться и шагать в обратном направлении, в этот раз даже получается с правой ноги.
За кулисы Антон заходит в полнейшей прострации. Вяло реагирует на стилиста, опять перекрашивающего волосы, но уже в черный. Переодевается в костюм странного красного цвета, хотя Мия уверяет, что костюм желтый, как и ее платье.
— На мне белья нет, — девушка катапультирует стринги в стену гримерки, натянув на манер рогатки.
— На мне тоже.
— Шастун, ты либо штаны надень, либо улыбнись, а то на маньяка похож.
Антон натягивает и улыбку и штаны, стремно оборачиваясь на Мию.— Зачем он стер мне память?
— Хочешь мое мнение? Он ебанутый.
— Что я должен был забыть?
— Что ты не должен был помнить.— Понятия не имею, — выплевывает Антон, протискиваясь в пиджак, приталенный чуть ли не до состояния корсета — верхняя пуговица застегивается с трудом.
— Ты хотя бы имеешь возможность спросить, а я в собственной голове медленно сгниваю.
— Мы разберемся.
Мия неверяще кривит губы, но не возражает, спасибо и на этом.
— Минутная готовность, Шастун.
Они бегут к кулисам, подгоняемые щелчками камер и криками главного дизайнера дома. Антон обещает себе прогуглить имя, а то неловко как-то получается. Хотя мужчина себя переоценил, не представившись. Девочки модели косятся и перешептываются, парни неуютно рассматривают. Стоило бы привыкнуть за столько лет, но Антон ссутуливается все равно, опускает голову в пол, ковыряя стыки мраморных плит носком кеда.
Через пару минут Мия командует:— Три, два, один, с правой!— Я на руках пойду, ладно?Антон от толчка выпрыгивает на подиум как черт из табакерки. Зрители ржут. А эта реакция уже нормальная. С ней можно работать. Нелепо размахивать конечностями, бегать вокруг Мии, раздавая улыбку направо и налево. Корчить рожи и, высунув язык, пересечься взглядом с Арсением, вжавшимся в темный угол за последним рядом кресел. Антон так с высунутым языком и замирает на несколько секунд — собака, дождавшаяся хозяина. Арс наблюдает, скрестив руки на груди, выражение лица из-за теней понять сложно.
Мия разворачивается на сто восемьдесят градусов у края сцены. Антон встает на руки и старается передвигаться четко за каблуками слишком быстро уходящей вперед девушки. Через сорок шагов он сдается, хотя обещал себе пройти на руках минимум половину подиума. По крайней мере зал продолжает смеяться.
— Любимец публики, — шипит Мия, втащив Антона за кулисы. — Сейчас реально повеселишься. И Кадмин тоже.
— Нижнее белье показываем?— Тебе понравится.
— Сомневаюсь.
— Зря.
— Сказал же, сомневаюсь, — подтверждает Антон, натягивая на ногу туфлю уже в гримерке.Черные скинни брюки, расшитые пайетками, жопу обтягивают выгодно, но сидят все равно ублюдски. Мия швыряет в него бюстгальтером из такой же ткани, а пиджаком размахивает у лица, с интересом разглядывая модную, по мнению Антона, катастрофу.[5]— Тебе идет.
— В плане одежды я не консервативен, но это же просто неудобно.
— Сам застегнешь?— Обижаешь.— Откуда столько опыта в работе с лифчиками у мужчины, влюбленного в мужчину последние… — Мия задумывается, — сколько лет?
— Много. Но я был женат четыре раза.
— Сочувствую.
— А я давно не видел тебя в платье.
— И не увидишь. Неудобно.
Они перебрасываются ничего не значащими фразами до выхода на сцену, шагают наконец-то с правой ноги оба и одновременно. Антон старается держать серьезное лицо, потому что, если улыбнется, потом заржет уже в голос от осознания собственного эпичного вида.
Арсений вопреки прогнозам Мии не охуевает, лишь поднимает правую бровь, провожает взглядом, в какой-то момент опустившимся на уровень бедер, что радует. Антон еле удерживается и ими не виляет. И не спотыкается ни разу, а каблук высокий. Забегает за кулисы и скидывает туфли сразу, швырнув их на пару метров в сторону.
— Свободен, Шастун, — объявляет Мия торжественно. — А у меня еще два блока и общий выход. Дождешься?Антон качает головой.
— Я есть хочу.
— Кадмина не забудь тогда, умоляю.
— Не забуду, если б я мог.
— Мог бы, — Мия поджимает губы и отворачивается, усмехнувшись грустно.
Возразить ей нечего.
Антон быстро переодевается в гримерке в свой мятый, провонявший потом костюм. Белье так и не находит, возможно, благополучно ушел без него прямо из дома. Носки брезгливо игнорирует, напяливая обувь на голые ноги.
— У выхода журналисты, — предупреждает Мия.
— Я справлюсь. Буду глух и нем.
— Созвонимся.
— Ага.
Антон выбирается из гримерки, нервно крутя головой, передвигается перебежками от стены к стене, стараясь не попадаться людям на глаза вообще и в итоге расчищает себе путь руками среди накинувшихся на него папарацци уже на улице. Позволяет себе гордо пройти сотню метров, чтоб в сеть утекло поменьше фото, где он съебывает с перекошенным лицом, а потом резко рвет за угол к метро. Садится в первый попавшийся поезд, даже не обратив внимание на направление.
— Ты в метро, — констатирует Арсений в сообщении.
И через минуту звонит, потому что Антон, набирающий ответ, тупит в попытке понять, куда он вообще едет.
— Привет, — начинает Арс осторожно.
— Я сейчас пересяду в другой поезд и вернусь на Китай-город. Подожди меня у метро, ладно?— Ладно, — голос удивленный. — Я думал…— Ты думал, я от тебя сбегаю? Нет, я от журналистов и фотографов хотел скрыться.
— Антон, можно с вами сфотографироваться? — спрашивают откуда-то сбоку.
Антон тяжело вздыхает, закатывает глаза, но к девушке поворачивается уже с улыбкой.
— Можно.
Арсений невразумительно мычит и сбрасывает вызов.
— Давайте я нас сфоткаю, у меня руки длиннее, — предлагает Антон, забирая планшет у девушки, возится она уж слишком долго, а выйти надо желательно на следующей станции.
Четыре кадра, и на всех получается максимально усталое табло, не лицо. Табло над головой предупреждает о прибытии на Кузнецкий Мост.Антон обнимает девушку и выскакивает на станцию. Перебегает в другой поезд, еле протиснувшись в закрывающиеся двери, и приваливается к ним спиной. Город блевотно рябит за окном: вся неоновая реклама вырвиглазных цветов и сливается в абстракцию кисти явно поехавшего художника. Поезд червем оборачивается вокруг небоскребов, скользит в прозрачной трубе с фиолетовой подсветкой и выплевывает людей на следующей станции через минуту.
Антон выбирается из толпы и, опустив голову, надеясь не подцепить себе на хвост еще фанатов, бежит к Арсению. Он не поднимает глаз от злосчастного планшета, но когда Антон оказывается рядом, резко убирает руки за спину и предлагает, будто игнорируя предыдущий разговор:— Пообедаем вместе?Антон кивает, давая себе время подумать над вопросам, которые хочет задать.
Они молча идут по улице, иногда сталкиваясь плечами и и костяшками. В конце концов Антон ловит чужое запястье, скользит по ладони и переплетает пальцы. Арсений сбивается с шага. В этой оболочке он выдает удивительно не сочетающиеся с ней жесты и мимику, теряется в личностях, созданных для работы. От Кадмина едва ли остается хоть что-то кроме внешности.Антон останавливается под цветочным навесом какого-то ресторана, пробегает глазами меню, а потом притягивает Арсения ближе и, поднявшись на носочки, целует. Странное чувство, когда тянешься вверх к губам человека, к которому раньше нужно было склониться. Жаль не за поцелуем. Ощущение мнимой власти грело.
Арс обхватывает руками лицо, жест отчаянный, будто он боится, что Антон сейчас развернется и уйдет.
— Мне плевать на собственную память, чтоб ты знал. Но я, — Антон шепчет прямо в чужие губы, — слишком зол из-за твоих убийственных тайн. Ты мог мне рассказать, я бы поверил.
— Ты и поверил. Ни на секунду не усомнился.
— Что я должен был забыть?
Арсений скользит носом от виска к щеке, притирается, ласкает губами шею, кусает ухо и утыкается лбом в плечо.
— За неделю до моей смерти мы сильно поссорились. Виноват был я, но пришел ко мне ты. Я настолько растерялся, что оставил свои записи в гостиной, и ты на них наткнулся.
— Компромат?
— Нет. Ты понял, что я умру.