Глава 4 (1/2)

Из разговоров за спиной.— Господи, какие же они все несчастные люди. Они обязаны — рассказать о себе всё. Иначе их усилия напрасны.— Но ведь это уже обыкновенный стриптиз! Снимаются покровы, один, второй, третий. Нетерпеливый зритель ждёт. Ждёт и боится, что занавес упадёт раньше, чем стриптизёр разденется.И это — понятно.Непонятно только — бывает ли им когда–нибудь стыдно?(Бывает.)Один мой знакомый сказал мне,что формулы отрицанья —в моей речи похожи — на формулы утвержденья.Другой мой знакомый сказал мне,что на все предложенья —я всегда отвечаю — категоричным отказом...Не уверен.Не знаю.Никогда не думал — об этом.Однако — с тех пор —на все предложенья и просьбы(вольныяи невольныя,личные и не очень) —ДА, — отвечаю я, — ДА, ДА, ДА, ДА!ДА!НЕТ!(Не — царское это — дело.)Мужчины тоже могут имитировать оргазм. Дмитрий Воденников.Чего уж тут спорить, мраморное надгробие может быть настоящим шедевром.Твоя роль ?пигмалиона-наоборот“ меня не обижает, нет.Ты на самом деле не виноват. Я не хочу, чтобы ты за прошлое винил себя.Просто имей ввиду — мне вполне хватит одного надгробья.И больше не надо, договорились??— Почему ты меня до сих пор боишься, Сеня, — спрашивает меня иногда мой отец.— Потому что у тебя никогда не было детей, папа, — отвечаю я.Черновик. Дмитрий Воденников.Небо над городом напоминает телеэкран, включенный на мертвый канал.

— Разве ж я употребляю, — слышит Антон голос Паши, подходя к столику. — Просто у моего организма острая алкогольно-наркотическая недостаточность.[1]

Поз качает головой.— Я, конечно, понимаю, что вы считаете свои тела одноразовыми, но не одобряю, знайте.

— Не нуди, — просит Сережа, — и без тебя голова болит.

Воля паскудно ухмыляется:— Жизнь одна, я должен попробовать все, — и радостно поворачивается к Антону: — Тотошка пришел к нам по дороге из желтого кирпича. А где Элли потерял?— Я железный дровосек.

Арсений садится рядом с Шастом, закидывая ногу на ногу.— Тогда, главное, на морозе не трахайтесь.

— Главное, чтоб крышу ураганом не унесло.— О, поглядите, Арсюха не в духе. Вы вчера из клуба когда свалили? — Паша пошло поигрывает бровями. — Вдвоем.— Не спрашивай, умоляю, — говорит Сережа, — пожалей нашу психику.— Да ладно, мне же интересно, что у нас в коллективе происходит, — Воля наклоняется прямо к лицу Арса, с любопытством заглядывая в глаза.

Арсений вжимается спиной и затылком в диван.— Нам было хорошо, — выдает он смущенно, и его щеки приобретают синеватый оттенок.

— Вау, — Паша хохочет. — Я рад.— Давайте закроем эту тему, — предупреждающе произносит Антон.Сережа согласно подхватывает:— У нас по району два раза сегодня электричество вырубалось — ночью и с утра. Слышали?Арсений хмурится, что-то выискивает в сети и поворачивается к Шасту.— Представляешь, совпало.Антон выпучивает глаза.— Серьезно? Это из-за тебя? Ебануться.— Я предупреждал.

— Офигеть.

— Чувствуешь себя лучше?— У меня эго ударилось о небесный свод.

Сережа с подозрением следит за их разговором.

— Вы о чем?

— Твоя психика пострадает, Серый, — отвечает Антон.

— Это как-то связано с тем, что Арс пришел в прозрачной куртке?

— Скажи спасибо, что не голый, — Дима растирает ткань куртки между пальцами. — Прикольно кстати, но, если б я так оделся, люди в ужасе разбежались бы.

— Дим, — Арсений смотрит мягко, — у тебя шикарное тело, ты ж накачался опять.— Я, может, из-за рожи своей страдаю, поменял бы с удовольствием, но она моя родная, узнаваемая. Оставлю Арса единственным красавчиком в нашей компании.

— Арсений очень красивый, — бездумно выдает Антон.

Лица остальных вытягиваются.

— Так, — Воля грохает чашку об стол, — вы такие загадочные, что я не могу не уточнить: вы встречаетесь? Я мечтал задать этот вопрос уже давно. — Паша потирает ручки, как муха у капельки меда.

— Данную тему мы еще не обсуждали, — осторожно начинает Арсений и палит себя дернувшимися уголками губ.

Антон кивает:— Встречаемся.

— Пиздец, — Поз массирует пальцами переносицу. — Я не удивлен, конечно. Просто столько времени прошло.

— Мы подзатянули, — соглашается Шаст.— На несколько сотен лет, — хлестко добивает Сережа.Арс непонимающе моргает.— Тот, кем я был раньше, не имел таких чувств к Антону.Предположим, давным-давно вы были с кем-то знакомы. Вы делили с этим человеком радости и печали, упивались друг другом. Затем ваши пути разошлись, жизнь разметала вас в разные стороны, связывавшие узы оказались недостаточно прочными. А может быть, вас разъединили внешние силы. И вот, много лет спустя, вы снова встречаетесь с тем самым человеком, в той же оболочке и начинаете все сначала. Что такое взаимное влечение? Тот ли это человек? Возможно, у него с тем, кто остался в ваших воспоминаниях, одинаковое имя, приблизительно одинаковая внешность, но достаточно ли этого для того, чтобы считать их одним и тем же человеком? А если недостаточно, то не отодвигаются ли перемены на второй план, на задворки? Со временем люди меняются, но насколько? В детстве Антон верил, что существует некая суть человеческой личности, неизменная основа, на которую налагаются внешние переменные факторы, тем не менее, не трогающие ядро. Позднее он начал понимать, что это представление было ошибкой, обусловленной метафорами, которыми привыкли окружать себя люди. То, что мы принимаем за человеческую личность, столь же мимолетно, как и поднимающиеся перед нами волны. Или песчаные барханы, сформированные под внешним воздействием. Ветер, притяжение, воспитание. Генотип. Все меняется и разрушается. И единственный способ избежать этого — отправиться на вечное хранение.[2] Как сделал сотню лет назад Стас.

После слов Арсения все резко замолкают. Паша нахмуривается, пялясь в одну точку на столе. Сережа открывает рот, хочет что-то сказать, но понимает, что и так махнул лишнего, и закрывает, прижимая кулак к губам. Дима сидит пару секунд со вздернутыми бровями и все же аккуратно интересуется:— С чего ты взял, Арс?— Я создан из ваших воспоминаний и остатков сознания прототипа, у меня есть основания так говорить. Или нет? Вы не считаете меня...Арсений старательно не называет Арсения по имени — ревность к самому себе или что-то еще? Антон определить не может, и внутри, в солнечном сплетении медленно сжимается тугая пружина.

— Бздык, — орет Сережа. — Арс, ты прав. Вы были просто друзьями. Шаст, подтверди.

— Да.Антону хочется зашить себе рот после этих слов. Или прополоскать кислотой. Одно дело догадываться, другое — получать прямое доказательство. Это уже не имеет значения, но застарелой болью продирает все внутренности.

Дима с Пашей синхронно прячутся за чашками.

— Я затронул неприятную для вас тему, я прошу прощения, — говорит Арсений и поворачивается к Антону, ища понимания в глазах.Антон надеется, что не выстрелил своей болью в упор — они близко сидят.

— К чему вообще этот разговор?Диод заходится алым.— Антон? — спрашивает Арс по мысленному каналу.И к чертям сносит внутренние системы безопасности — Антон ночью закрылся от всех, чтоб не беспокоили.

— Блядь!Виски и затылок сдавливает страшным спазмом. Антон кричит, хватаясь за голову. Кровь из носа пачкает стол, футболку и шорты, растекаясь отвратительными бурыми кляксами.Человеку, вырубившему все электричество в центре города, ничего не стоит выбить пробки из одной маленькой тупой башки.

— Шаст, — Паша подскакивает.Антон заваливается на бок Арсению на колени.

— Врача вызови, — говорит Дима срывающимся голосом.

— Я уже, — Арс дрожащими руками прижимает Антона к себе, гладит голову, пытается стереть кровь рукавом своей рубашки.

— Похоже на передоз. Шаст, ты опять переборщил с наркотой?

Паша, матерясь, помогает Арсению уложить Антона на диван.

Люди с соседних столиков в ужасе оборачиваются.— Не надо врача, — сквозь зубы стонет Антон, — дайте пару минут.Он боится реакции Арса — Славе сдаваться побежит ведь — поэтому из последних сил сжимает чужие запястья, не давая отойти от себя ни на шаг.

Дикая пульсация диода почти отвлекает от ввинчивающихся в затылок и виски раскаленных шурупов.

Антон воет на одной ноте, по ощущениям, еще немного — и потеряет сознание. Но чужие запястья под пальцами белеют, трясутся. Арс весь трясется.

— Блядь, — Антон стискивает зубы, — сейчас отпустит.

Боль действительно отступает. В голове разливается приятная тишина — все импланты полетели. Арсений их сжег.

— Наркотики зло, — сообщает Антон охуевшим друзьям, — не долбите наркоту. Вы, конечно, будете, но…— Господи, что за хрень ты принял? — спрашивает Серега и оседает на кресло.

— Не помню.Дима тоже садится, ноги его не держат.

— Не помнишь? Шаст, это пиздец. Тут все в твоей крови.А Паша молчит, единственный знает, как выглядит передознувшийся Антон, и молчит. Спасибо ему.

— Арс, спустимся до тебя, одолжишь мне еще футболку и шорты?

— Все забирай, — сразу же откликается Арсений.У него пустое лицо — лицо человека, в эту самую секунду надумывающего какую-то лютую хуйню.

Поэтому Антон целует его, заходя в лифт. Из всех известных способов отвлечься — этот, пожалуй, самый действенный. Арсений не вырывается, не истерит, честно целуется до двери в ванную. И Антон в общем-то не против повторить вчерашнее, но Арс мягко отстраняется и тихо говорит:— Я принесу тебе одежду.

В итоге одежду приносит его домашний робот, а хозяин дома обнаруживается на балконе, где обычно проходят вечеринки.

— Ты нормально себя чувствуешь? Тебе в любом случае надо к врачу.

— Мне импланты менять. Схожу вечером после интервью.

Антон целует снова. Ему теперь постоянно хочется касаться, а Арсений тактильный, но сейчас не отвечает, вжимается в перила и гипнотизирует взглядом.

— Слава был прав, я опасен.

— Это случайность.

— Сколько еще будет таких случайностей?— У меня неограниченный запас тел.— Антон, пообещай мне одну вещь, — Арс расстегивает рубашку, с груди стекает скин, обнажая белый пластиковый корпус. — Если ты поймешь, что я угрожаю твоей жизни или жизни ребят, ты сделаешь вот так.

Он давит на солнечное сплетение, проворачивает и вытаскивает тириумный насос, и синяя кровь разлетается во все стороны.

— Мое сердце. Дарю.

Антон с ужасом берет насос в руки.

Арсений смеется.— Сцена — как в лучших драматических произведениях.

И, шатаясь, хватается за ограждение.— Полное отключение через сорок пять секунд, — оповещает система.

— Арс, — рычит Антон. — Арс! — он подхватывает оседающее тело. — Как вставить это обратно?

— А надо ли?— Полное отключение через сорок секунд.

— Как оно вставляется? Блядь, Арс!

Антон вдавливает деталь, поворачивает, но она даже близко не состыковывается, будто лишняя.

— Полное отключение через тридцать секунд.

— Арс, помоги мне.

Арсений улыбается. Он с такой улыбкой и гордо поднятой головой принимает все удары судьбы. Он с такой улыбкой уже умирал.— Полное отключение через двадцать секунд.— Сука, — Антон вбивает насос в грудь, наваливаясь всем телом, и наконец слышит щелчок.

Сдохнуть хочется прямо здесь, захлебнувшись синей кровью — они оба в ней по уши.— Не смей, — Антон прижимает Арсения к себе, — не смей! Я же, блядь, не переживу. А я хотел долго и счастливо. Слышишь, ты?

— Я столько всего к тебе чувствую. И не справляюсь.

— Будь добр, начни справляться и вот так больше не делай, — Антона колотит, накрывает остаточной адреналиновой волной. — Пойдем в душ. Вдвоем. Потом переоденемся и к ребятам вернемся.

— Вдвоем в душ нельзя, до интервью два часа.

— Я могу быть крайне поспешным.

Они действительно справляются быстро и через двадцать минут уже стоят в лифте. У Антона раскалывается голова, туманная дымка висит перед глазами. Или над городом. Он разобрать не может. Арс держит его за руку и прислоняется к плечу — вроде бы спокоен.

Антон выходит из лифта первым, машет заметившему их Сереже и медленно оседает под ноги Арсению.

Спустя секунду рядом оказывается Паша.— Что происходит?

Арсений подхватывает Антона на руки и замирает.— Арс, что происходит?

— Кровоизлияние в мозг. Я его убил.— Врач нужен, — Дима впечатывается Паше в спину.

— Не нужен уже, — отмахивается Паша.— Он что, мертвый? — с ужасом спрашивает Сережа.

— Мертвый. Приедет к нам из хранилища прямо на интервью, с корабля на бал, так сказать. Но у нас есть проблемы и посерьезнее. С Арсением.

***Антон открывает дверь гримерки с ноги.

— Соскучились?— Без тебя здесь сложновато, стоит признать, — флегматично отвечает Поз, поднимая глаза от планшета.

— А где остальные?

— Там.Антон сам слышит за дверью напротив мягкие, несвойственные Матвиенко интонации. Он втолковывает что-то Арсению.

Эту дверь Шаст тоже открывает ногой.

— О, привет! — радуется Паша. — Обожаю заходы Арсения на ?Вечеринку? и твои первые фразы, когда ты в очередной раз помираешь, ну-ка!— Я восстал!

— Ай, молодец.

— Насколько прикольно я двинул кони сегодня по десятибалльной шкале?— На двоечку, — отвечает Сережа, — когда ты взорвался в звездолете, было эпичнее. Твой прах до сих пор летает по галактике.

— А что происходит-то?Арсений сидит на стуле, прикованный за руку к металлической трубе. Паша расположился рядом на полу, поджав ноги к груди, положив голову на пистолет, а пистолет — на колени.— Арс пару раз порывался пойти к Славе. Я сказал, что отстрелю ему ноги, если он не успокоится.

— А приковали зачем?— Это Сережина идея, я хуй знает.

Антон сильно сомневается, что наручники Арсения сдержат.

Он садится перед Арсом на колени, складывая руки на его ногах, как первоклассник на первом в своей жизни уроке.

— Царевна Несмеяна?

— Я граф.

— О, оно разговаривает, — Паша хлопает в ладоши. — Пойдем, Серег. Пусть разберутся.

Матвиенко с подозрением смотрит на Антона, но все же дает Воле себя увести.

— Эй, ключи от наручников оставьте.— Не надо, — Арс двумя пальцами наручники ломает.

— У нас с тобой может быть нормально? — интересуется Антон.— Хотелось бы.

— Арсений, понимаешь в чем фишка? Я свою бессмертную вечность собираюсь провести с тобой. А ты, блядь, хуйней какой-то страдаешь.

— Я тебя убил.— Это случайность, — Антон тяжело вздыхает, — теперь будешь знать, что мы человеки — хрупкие. И еще. Я уже сотню лет понятия не имею, зачем живу. И тут вдруг обрел смысл в тебе. Ты — моя причина жить. Ты для меня все. Поэтому я прошу тебя, останься со мной. Если ты умрешь, я найду способ себя уничтожить.— Я тебя понял.

— Вот и отличненько, пойдем к остальным. Мы их сегодня достаточно пугали.Антон приваливается к двери плечом, прежде чем ее открыть.— Кстати, в этом теле я девственник. Информация тебе к размышлению.

Арс прищуривается.

Антон, хихикая, распахивает дверь, и Арсений, собиравшийся, видимо, полезть целоваться, получает в лоб. Звук громкий и странный, как будто встретились две железяки.

Ребята удивленно оборачиваются.

Паша начинает громко ржать.

— Ой, — говорит Антон.— Ничего, я заслужил, — мрачно отвечает Арс, потирая лоб и возвращая колыхнувшийся скин на место.

— У нас тут проблема, — вмешивается Поз. — Интервью будет в прямом эфире.

— С хуя ли? — Антон, порывшись в рюкзаке Димы, прикуривает сигарету.

— Понятия не имею. Но если откажемся, развоняются.

— Вся надежда на Арса, — говорит Сережа.— А я чего?— Будешь каламбурами сжигать неприятные для нас вопросы.

— Ладно.

— Надеюсь, — Антон затягивается, медленно выдыхает дым сигареты и продолжает, — пройдет нормально.Уже сидя на интервью и глядя в паскудно-счастливое лицо мужчины-интервьюера, Антон понимает, что ошибался.

— Вас загрузили в оболочки через шестьдесят два года после колонизации Новой земли. Что вы чувствовали?

— Ой, держитесь, — мысленно просит Паша паникующих во внутреннем чате ребят и вслух произносит:— Сколько вам лет?

— Тридцать четыре.

Мужчина был молод, то есть слишком молод по их меркам. Ему было всего тридцать четыре, он считал себя вечным и думал сейчас, что вселенная нарочно вращается вокруг него, что значение прошлого опыта безумно важно.

— Мы пьем кофе, находясь так далеко от нашей родной планеты, что едва ли сумеем найти в ночном небе звезду по имени Солнце.— Звезда по имени Солнце, — пропевает Дима во внутреннем чате. — А Цой жив.

— Нас унесло сюда ветром измерения, которое не то что невозможно увидеть, а нельзя даже представить. Наши сны хранятся в памяти машин, способных выносить о нас суждения и настолько совершенных, что эти машины заслужили право называться именем Бога. Нас воскрешают, перенося в новые тела, выращенные в тайных местах, не имеющих ничего общего с утробой женщины. Так как вы думаете, мы себя чувствовали?[3]

Антон пораженно-одобрительно смотрит на Пашу. Интервьюер слегка теряется.

— Мне тяжело понять вас, поэтому я задал этот вопрос.

— Тогда поговорим про колонизацию?— Паша — мастер уводить тему, — пишет Серега в чат.

—Первая волна тел, рост которых начался еще в полете, уже приняла загруженный в них разум колониальной элиты. Они проснулись, чтобы занять свое место в устройстве нового, с иголочки, мира. Правда, этот мир — совсем не волшебная страна возможностей и приключений, как внушали нам летописцы. Как и везде, первыми на окружающую среду нападали средства для ее моделирования. Один или два компьютера, рассчитывавшие экологические последствия, участвовали в любом из мало-мальски важных этапов колонизации. Как стало очевидно после катастроф на Марсе и Ойкумене, всякая попытка привить местной экосистеме какие-либо чуждые, но дозированные образцы выглядела более чем неуклюжей. Первые марсианские колонисты, начавшие дышать воссозданной атмосферой планеты, умерли через несколько дней. Большая часть людей погибла, прячась в домах и пытаясь спастись от бесчисленных прожорливых жучков, о существовании которых никто не имел понятия. Жучки оказались далекими потомками одного из видов земных клещей, и в среде, созданной моделировавшим экологию компьютером, они почувствовали себя неожиданно вольготно. Вот так. И лабораторные опыты продолжались. Сменилось два поколения, прежде чем обитатели Марса смогли дышать свежим, не из баллонов, воздухом. На Ойкумене людям досталось еще хлеще. Их корабль — огромная баржа под названием ?Иерихон? — стартовал за несколько десятков лет до происшедшей на Марсе трагедии. ?Иерихон? строили с небывалым энтузиазмом, чтобы отправиться наконец к ближайшему пригодному для обитания миру. Разумеется, подходящую планету обнаружили на древних картах марсиан. Как теперь понятно, акция была отчаянным жестом добровольцев, брошенных на танки с ?коктейлем Молотова? в руках. Здесь мы устроили совершенно безнадежную атаку против ?вооруженного до зубов? космоса. Или попытку осуществить технологическую революцию, вовсе противную законам вселенной. Акт бессмысленный, но отражавший слепую веру людей в едва расшифрованные ими марсианские знания. Судя по всему, в успех миссии не верил почти никто. Даже энтузиасты, сдавшие гены в общий банк и позволившие скопировать свой стек для комплектования экспедиции необходимыми клонами, и те сильно сомневались, доберутся ли носители их личных воспоминаний до конечной цели путешествия? В полном соответствии с названием Ойкумена предстала как воплощение мечты. Мир, окрашенный в зеленый и оранжевый цвета, действительно имел пригодную для человека атмосферу, составленную из кислорода и азота в той же пропорции, что и атмосфера Земли. Соотношение между площадью суши и океана выглядело еще более удачным. Прибывшие в трюмах ?Иерихона? клоны животных с удовольствием поглощали местную растительность, а хищников на планете почти не было. Те немногие их виды, что имелись, легко шли под выстрел. Сами поселенцы — то ли от набожности, то ли из-за ощущения, будто они в настоящем Эдемском саду, — первым делом построили собор и принялись воздавать хвалы Господу за столь счастливое окончание путешествия. Прошел год.[4]— А я могу уже начать говорить? — спрашивает Сережа.— А ты хочешь добавить что-то умное? — Паша ржет.— Нет.— Ну и отдыхай тогда. Так вот. В то время сверхнаправленная гипертрансляция лишь начинала свое развитие и не могла вместить больше, чем самый простой информационный код. С трудом фильтруя помехи, на Земле разбирали тексты сообщений, и последние все больше напоминали крики животных, запертых в глубине заброшенной хозяевами постройки. Столкновение экосистем стало сражением двух армий, ни одна из которых не желала отступить. Из миллиона с лишним прибывших на ?Иерихоне? поселенцев за первые восемнадцать месяцев погибло больше, чем семьдесят процентов.Опять назад, в лабораторию. Сегодня колонизацию превратили в искусство. Ни один органический объект не покидает корабля до тех пор, пока экологическое моделирование не покажет его полного соответствия экосистеме. Сперва новые миры исследуются автоматическими зондами, собирающими образцы всего, что возможно. Затем данные на огромной скорости обрабатываются искусственным интеллектом машин, а полученная модель обкатывается с возможными вариантами присутствия форм земной жизни. Моделирование ускоряет ход событий примерно в две тысячи раз по сравнению с их реальным темпом, позволяя куда быстрее обнаруживать потенциальные опасности.Наконец, усовершенствованное моделирование не только выявляло, но и решало проблемы. Компьютер сам предлагал необходимые, на его взгляд, шаги и варианты генетического или нанотехнологического вмешательства. После распечатки не содержавшего ошибок заключительного протокола оставалось лишь приступить к освоению нового мира. В сборнике сводок с результатами моделирования более чем тридцати уже освоенных миров можно встретить несколько планет, развитие которых происходило с периодическими всплесками. По своей сути это иллюстрации истории успеха планеты Земля — мира, породившего сильных, высокоодаренных, быстро адаптирующихся к обстановке существ, настоящих атлетов. Большая их часть — растения, микробы и насекомые. Обычно их невероятно тяжело стереть с лица планеты.[5] А вот людей проще простого. Но через пару десятков лет даже люди приспособились. И мы, как видите, приспособились тоже. Нас загрузили в оболочки, когда Новая земля стала полностью безопасной, обросла достаточной инфраструктурой, чтоб мы не чувствовали себя запертыми в высокотехнологичной банке с дырочками для дыхания. Мы были одними из первых медийных личностей, ступивших на Новую Землю, уж не знаю, почему именно мы. Видимо, надеялись, что мы начнем импровизировать и не сойдем с ума.

— Мы и импровизировали, — говорит Антон, — приспосабливались. Было страшно, непонятно, тяжело. Нас спасла дружба. Когда вокруг ни одного знакомого лица, и мир кажется враждебным, мы просто сильнее цеплялись друг за друга и работали до изнеможения, выступали с концертами чуть ли не каждый день. Мы понимали, что вытаскиваем людей из бездны пережитого ими ужаса, знали — наша цель — дать надежду, что дальше будет только лучше. И посмотрите — все замечательно. И я безумно горд от мысли, что это самую малую долю, но из-за нас.

— Какие замечательные слова, — восхищается интервьюер.

— А Антоха — молодец, — говорит Паша во внутренний чат и присылает влюбленный смайлик.

Арсений кидает синее сердечко.

— Я люблю вас, ребят, — шепчет Антон.

И Воля подскакивает, чтоб всех обнять, как сотни и сотни лет назад в двадцать первом веке.

— Сейчас я хотел бы задать немного личный вопрос Арсению, раз уж мы говорим о вашем прошлом.

— Ну еба, — пишет Сережа.

— Задавайте, я постараюсь ответить.

— Лично вы присоединились к ребятам семьдесят четыре года назад, если я не ошибаюсь. Что вы чувствовали по этому поводу?

— Чувствовать — не совсем правильное слово по отношению к андроиду. Хотя цель моей программы была как раз имитировать чувства и эмоции моего прототипа. Я справился, справляюсь. Ребята меня приняли и полюбили сразу. Мы не притирались. Я счастлив быть с ними рядом.— Вы ведь знаете, как погиб ваш прототип?Сережа деревенеет.

— Да. И я сожалею, что люди с такой легкостью лишают жизни других людей. И причины этого не важны, — Арсений с легкостью обходит тему религии и другую больную тему, мысленно извиняясь в чате.

— Вы самая современная модель в линейке Киберлайф. Поделитесь с нами особенностями?— Конечно, я люблю говорить о себе. В части физического строения моя модель стандартна: пластиковый корпус, металлический скелет, тириум — синяя жидкость, заменяющая андроидам кровь, тириумный насос — мое сердце, высокотехнологичный мозг, диод еще. Из необычного — встроенный анализатор окружающей среды в пальцах и во рту. Иногда я хожу и все облизываю.Антон закрывает лицо рукой.

— Он у нас любознательный, — усмехается Паша.

— Но моя программа сложнее, чем у большинства стандартных моделей. Я, в отличие от них, способен учиться. Копировать и воссоздавать чувства и эмоции людей, реагировать на раздражители, получать удовольствие, если вы понимаете, о чем я. — Арсений подмигивает.

— Вы о сексе? Нам в эфир сейчас приходит множество вопросов именно об этой стороне вашей жизни.

— Догадываюсь. Могу сказать только, что я считаю секс одним из лучших изобретений человечества. Это безумно приятно. Спасибо Киберлайф и мистеру Камски за возможность приобщиться к этой стороне человеческой жизни. Уж извините, что без подробностей.— Арсени-и-ий, — тянет Паша.

— Вы сейчас в отношениях?

— Да. Не буду раскрывать личность своего избранника, вы понимаете.

Антон присылает влюбленные смайлики, Паша и Сережа вслед — блюющие.— Вас не смущает быть единственным чувствующим андроидом в мире?— Иногда я жалею, что другие андроиды не могут чувствовать. Надеюсь, в будущем ситуация изменится.

Интервьюер улыбается.— Ребят, тогда вопрос ко всем. Вы смогли бы жить рядом с машинами, которые чувствуют и ведут себя как люди?

— Такими, как Арсений? Конечно. Нам нужно больше Арсениев, поверьте, — говорит Антон.

Арс пихает его локтем под ребра. Ревнует.— Новая раса? — спрашивает Паша. — Может быть андроиды помогли бы человечеству познать себя, усовершенствовать наш вид, уничтожить оставшиеся предрассудки. Представьте, мы стали бы богами.

— Интересная позиция. Многие люди до сих пор боятся восстания ИскИнов, считают, что они уничтожат человечество.

— Если только залюбят до смерти. Я вот смотрю на Арса, и он у нас солнечная ромашка. Любит всех и все вокруг. Андроиды не опасны, — настаивает Паша, — люди всегда были куда опаснее и беспощаднее. Мы убивали друг друга тысячи лет, вы же знаете нашу историю.

— Да, я понимаю вас. И ваше отношение. Особенно после теракта. Я видел одно из ваших прошлых интервью, где вы резко высказывались на тему религии и ее радикальных сторонников.

— Я имел право так высказываться, мы потеряли двух своих друзей.

— Паш, не закипай, — умоляет Дима в общем чате.— Я не закипаю, — отвечает Воля, — просто пытаюсь донести информацию, — и продолжает уже через рот: — На нас напали с использованием информационного вируса. Погибло много людей. Их сознания стерли без возможности восстановления по стеку, перед этим заставив невыносимо страдать. Я боюсь представить, что они испытывали в последние секунды своей жизни.

Интервьюер молчит, видимо, не ожидал такой речи. Воля обычно и не позволяет себе подобных высказываний. Особенно в прямом эфире.

— Вы всегда негативно относились к религии…— С тех пор, как религия перестала выполнять функции уголовного права и объяснения мира, в общем-то от нее и остались только самообман и двойные стандарты. Чего вы ожидаете от этого регулярно бальзамируемого жмурика?

Дима настойчиво стучит пальцем по коленке Паши.— Нам прилетит от руководства. Теперь точно.Внутренний чат оживляется дебильными стикерами.

— Хорошо же сказал, — пишет Шаст.

— Раз уж мы все-таки остановились на этой теме: расскажите ваше отношение к поправке шестьсот пятьдесят три. Арсений был одним из первых сенаторов, кто внес это предложение на рассмотрение в парламент.

— Я его поддержал, — говорит Дима. Мир стал бы справедливее и чище, если б поправку приняли.

— Вы не думаете, что его смерть связана с политической деятельностью в ООН?Свет в студии гаснет, камера напротив Арсения искрит и дымится.

— Ну что такое? — интервьюер подскакивает, его звездный час так некрасиво накрылся медным тазом.

У Арса торжествующая улыбка, и он даже не пытается убрать ее с лица.

— Неполадки с электричеством во всем здании. Судя по всему, устранять будут долго, — сообщает ассистент.

Злоба и раздражение в голосе интервьюера чувствуются физически:— Кажется, нам придется прерваться. Я приношу свои извинения.

— Нам тоже жаль, — врет Паша. — Но у нас нет времени ждать. Вы же понимаете?— Да, конечно. Надеюсь, мы сможем продолжить в следующий раз?— Если нас предупредят обо всех условиях интервью заранее, вполне.

Мужчина злобно сверкает глазами в ответ. В свете флюоресцентных палочек выглядит как обещание жестокой мести.

Камера-дрон падает с потолка и разбивается, впечатляюще разлетаясь пластиковыми осколками.