Часть 2 (1/1)

У них не так много времени. Полчаса максимум? Секундная стрелка на часах стремительно двигалась вперёд в районе полвторого дня. Все работники ушли на обед, поэтому офис ненадолго пустовал. В этом и было то волнительное, электризующее каждую клетку тела чувство. Необходимая доза адреналина в закипающий мозг.Сколько раз таким образом Саичи шёл на поводу у этого ублюдка? Да с самого начала. Тогда во время обеда он остался в офисе, разбирая ту невообразимую гору бумаг, которые ему ?любезно? с издевательской улыбкой подкинул Който. Потом пришлось отчитываться не только за помятые, порванные и потерянные бумаги, но и за забинтованную руку?— под ней красовались довольно яркие следы сильного укуса, потому что Сугимото уяснил простую истину: если не давать Огате стонать во весь голос, нужно быть готовым к болезненным для себя же последствиям. В итоге всё пришло к тому, что шутка про ?надо бы как-нибудь попробовать на столе директора Цуруми? перестала казаться шуткой. Нет, к счастью, пробовать секс на столе босса им ещё не доводилось, но, зная Хякуноске, он сделает всё возможное, чтобы добиться этого.Тем не менее, Саичи сам ведёт парня в сторону подсобки, которая закрывается только на ночь. Сам впивается в его губы жёстким поцелуем, сам наспех расстёгивает пуговицы чужой рубашки, запускает под неё руки, оглаживая крепкое тело. Он начинает с абриса талии, ведя вверх к груди, большими пальцами задевая уже ставшие твёрдыми соски, плавно переходит на рельефную спину, напористо проводит от лопаток вниз до поясницы, спускается чуть ниже, сжимая упругие ягодицы.Они уже оба возбуждены, дышат отрывисто, и Сугимото уже не терпится увидеть этот умелый, но такой поганый язык на своём члене.Заводит. Заводит то, как плавно и медленно Огата опускается на колени, как он непроизвольно раздвигает ноги шире, слегка прогибаясь в пояснице. Заводит, как он с самодовольной ухмылкой то губами, то носом прижимается к паху, мажет щекой, оглаживает пальцами, сминает натянутую ткань брюк. Заводит от того, что сам же парень при этом нетерпеливо кусает собственные губы, ёрзает, шумно сглатывает, но ждёт. Ждёт, когда его бестактно схватят за волосы и грубо насадят ртом на член.Каждый чёртов раз больше в Саичи опьяняющего волнения вызывает именно мутный от похоти взгляд этого ублюдка, чем его действия. Потому что так Хякуноске смотрит только на него. Покорно, преданно, безропотно. Но даже в таком взгляде умудряется проскакивать яркой вспышкой вызов, самоуверенность и некая бравада.Самое настоящее издевательство?— то, как Огата неторопливо расстёгивает ремень чужих брюк, лениво стягивает боксёры, не спеша и почти невесомо припадает губами к налитой кровью головке члена. Самым кончиком языка слизывает немного смазки?— дразнит. Проводит рукой по всей длине, чуть сильнее сжимая у основания. Теперь обхватывает губами уздечку, надавливая языком на уретру, вбирает чуть глубже и останавливается. Это невыносимо. Невыносимо медленно и действует на нервы. Времени у них осталось совсем немного?— минут десять от силы?— а этот ублюдок умудряется играться, ещё больше распалять и провоцировать и без того начавшего терять терпение Сугимото.И ведь он снова идёт на поводу у Хякуноске. Снова перетягивает тёмные уложенные волосы. Снова смотрит хищно, плотоядно, как на жертву?— и Огату от этого ведёт. Ведёт от гладкости под языком и от вкуса смазки?— хочется наслаждаться этим как можно дольше, смаковать и упиваться. Живот туго стягивает желанием, а собственный член болезненно упирается в натянутую ткань брюк, заставляя ёрзать, ещё больше выгибаться и тихо постанывать. Саичи смотрит на всё это невероятное блядство и хочет большего. Он грубо толкается в чужой горячий рот почти на всю длину и гортанно рычит от накрывшего с головой упоительно-палящего удовольствия. Заглатывая член как можно глубже, Хякуноске чувствует горлом каждое пульсирующее сплетение вен, каждую стекающую каплю естественной смазки, улавливает языком текстуру кожи. Всё это чертовски сводит с ума настолько, что парень невольно выстанывает и низкий от возбуждения голос отдаётся резонирующей вибрацией по всему органу.Теснота этого горла кружит Сугимото голову. Заставляет туго скомкать волосы на чужой макушке и сильнее, быстрее, резче, бесцеремоннее вдалбливаться в податливый рот. Парень чувствует, как пот собирается у него на затылке, висках, шее. Дыхание совсем рваное, взгляд расфокусирован и направлен куда-то в потолок. Просто потому, что если посмотрит на Огату, на его зардевшие и припухшие губы, на стекающую по подбородку смазку вперемешку со слюной, на эти закатывающиеся от извращенного удовольствия тёмные глаза?— он не выдержит и трахнет его прямо здесь и сейчас, даже не смотря на то, у них в запасе всего несколько минут.Саичи?— животное. Самое настоящее дикое животное в обёртке обычного офисного работника: идеально чистая белая рубашка, выглаженные брюки, аккуратно завязанный галстук. Вся вычищенная до бела жизнь полетела прямо в ад, когда этот чёртов ублюдок начал оставлять на шее свои засосы и укусы, не сходящие ещё неделями; комкать руками и заливать кровью из прокушенных губ и языка безупречно белую рубашку; сминать тщательно проутюженную ткань брюк, сидя на чужих коленях и упрямо ёрзая, чтобы ?по чистой случайности? проехаться задом по напряженному члену.Хякуноске?— велиал. Он серьёзен, несговорчив и скрытен. Всё, что он себе может позволить?— издевательская надменная ухмылка. Но под Сугимото он изгибается до хруста костей, мечется, находит в себе силы выкрикивать его имя, задыхаясь стонами. Он с самодовольной улыбкой прикусывает мочку уха парня и слишком томным низким голосом нашептывает невероятно грязные вещи. Неважно, где: метро, работа, улица. Ему просто необходима реакция Саичи. Ему необходим этот взгляд, которым парень одаривает только его. Ему необходимо ощущать эти сильные и покрытые бесчисленными шрамами руки на себе.Они упиваются друг другом, ненавидят, любят.Настойчивость уже давно перешла грань грубости. Обычное извращенное наслаждение переступило порог патологически больного удовольствия. На Огату даже смотреть не надо, чтобы понять, что он совсем перестал соображать. Движения из методичных стали более сумбурными: он задевает головку зубами, довольно громко причмокивает, часто останавливается, чтобы просто вдохнуть воздуха, который слишком быстро заканчивается в лёгких?— они горят, словно наполняются лавой доверху. Бёдра рефлекторно вскидываются. Он ни разу не тронул себя за все эти полчаса, и Сугимото искренне удивляется такой выдержке. Но наслаждается этим ровно столько же, сколько и сам Хякуноске, если не больше. Что-то садистское внутри сладко ликует от безумных идей этого сумасшедшего ублюдка. Тугой узел внизу живота стягивается ещё крепче, когда Саичи всё-таки смотрит на парня. Слишком развратно, слишком порочно и слишком бесстыдно. Он довёл себя до бессознательного предела просто отсасывая Сугимото в этой тёмной подсобке, на периферии слушая низкие, утробные, по-настоящему животные рыки.Саичи хватает ещё пары размашистых толчков, чтобы излиться в горячий рот, до боли и частичного отрезвления сжимая вконец растрепавшиеся волосы на макушке парня.Огате хватает всего нескольких мгновений, чтобы решительно притянуть Сугимото за галстук ближе к себе и впиться в его губы жарким мокрым поцелуем. Это невероятно грязно, в воздухе витает мускусом, а поцелуй терпкий и вязкий на вкус из-за спермы. Хочется возмущаться, хочется врезать этому ублюдку. Какого хрена он себе вообще позволяет? Саичи мысленно кроет парня всеми возможными проклятиями, которые приходят во всё ещё помутнённый мозг, а сам подаётся, отвечает, борется за инициативу. Он зубами слегка оттягивает чужую раскрасневшуюся нижнюю губу, настойчиво проталкивает язык в податливый влажный рот и лукаво улыбается, когда Хякуноске протяжно стонет в поцелуй, разрывая его. Не в силах держать равновесие и в исступлении откидываясь спиной на пол, Огата начинает биться в приступах сухого оргазма. Глаза широко распахнуты, еле различимые зрачки расширены, взгляд отсутствующий и совсем расфокусированный. Всё его тело, как наэлектризованное, пробивает мелкая дрожь, а губы распахнуты в попытках ухватить воздух, которого не хватает. Каждый грёбанный раз, видя нечто подобное, Сугимото проникается этим, не смея ни на секунду потерять ничего из виду. Он жадно впитывает взглядом каждое малейшие движение, слухом?— каждый рваный вздох, каждый стон, слетающий его именем с искусанных губ. И что-то тёмное, почти зловещее, в подкорке мозга довольно урчит и облизывается, потому что такой Хякуноске?— только для него. Раскрепощённый, искренний, вожделеющий.Они оба знают, что подобные выходки могут запросто закончиться, в лучшем случае, отключкой, в худшем?— сердечным приступом. Но Огата чересчур удачливый ублюдок, который нагло ступает по тонкой грани, ещё и средний палец показывает ей нагло и демонстративно. Словно дарит Саичи поцелуй с пулей между зубов.И всё же, стоять в измятых брюках и рубашке, со съехавшим галстуком и с покрасневшим лицом перед зам директором Който, пытаясь найти адекватное оправдание своему внешнему виду, пока непосредственный виновник тому пытается прийти в себя, сбежав в туалет?— невероятно сложная вещь.Сугимото в полной мере ощущает свою ненависть к этому испорченному ублюдку, когда тот с издевательской лыбой выходит полностью приведённый в порядок и тихо проскальзывает мимо него и разъяренного Отоношина.Он его правда ненавидит всей своей душой.