Часть 1 (1/1)

Чёрт знает, как их вообще занесло в такое место. После тяжелого трудового дня принято ходить в самые обычные бары, где заседает, другой офисный планктон, жалуясь на жизнь и босса-мудака. Тут и гадать не надо, кто именно был зачинщиком всей этой идеи. Чёртов Шираиши, ничего не объяснив, потащил их туда, с щенячьими глазами обещая, что ?всё будет классно? и что это место?— отличный способ снять напряжение в конце рабочей недели. Когда пятеро мужчин в офисных костюмах оказались внутри здания ночного клуба, всем в момент стало ясно, ради чего Йошитаке так сюда рвался. Чуть ли не на каждом углу были распиханы ВИП-комнаты и небольшие сцены, в центре которых на пилонах кружились полуголые девушки. Здесь порядком душно, в воздухе витает также и запах дури, что является первой отличительной чертой этого места от тех тихих и почти безлюдных пабов.Никто не возражал сложившимся обстоятельствам, кроме разве что беспомощно отпирающего Танигаки, которого Шираиши тащил чуть ли не за шкирку в сторону ВИП-комнат, весело треща о том, что ?знает тут пару девчонок, которым нравятся такие здоровяки-недотроги, как Генджиро?. Какие-либо попытки сбежать обреченный парень перестал предпринимать, когда остальные пожелали ему ?удачи?, а Кироранке и вовсе начал в напутствие раздавать советы, улыбаясь во все тридцать два.Вскоре из всей компании осталось и вовсе только двое, когда Кироранке ушёл в направлении к стриптизёршам, приведя железобетонный аргумент: ?Выпивать, любуясь танцующими девушками?— куда более приятное занятие, не находите??Самому Сугимото было плевать, где именно он собирается напиться до состояния полубеспамятства. То же самое можно было сказать и о Хякуноске. Им обоим нужно просто забыться, каждому?— по своим причинам.Они друг друга ненавидят, терпеть не могут, не выносят.Они?— единственные, кто знает истории шрамов друг друга. Не только тех, что физические.Они пьют молча. Нет никаких задушевных разговоров, глупых шуток Шираиши, интересных историй Кироранке и вырубившегося после нескольких кружек пива Танигаки, лицо которого вскоре украшают надписи и кривые рисунки перманентным маркером, а по бару начинает раздаваться звонкий смех автора этих произведений пьяного искусства?— Йошитаке.В этой идиллии никогда не висела давящая атмосфера неприязни двух парней. Даже сейчас, сидя в полном безмолвии, не было какого-либо напряжения и неловкости. Они настолько привыкли к друг другу и своей обоюдной антипатии, что это можно было возводить в некое извращённое понятие дружбы.Второй отличительной чертой этого места стали мерцающие огни стробоскопов, слишком громкая музыка и взгляд, который Саичи ловит на себе на протяжении всего времени?— сверлящий, испытующий.В подсознании хочется себя корить за это тянуще-ноющее чувство, за это откровенное блядство, которое он себе позволяет. А ведь он даже не особо и пьян. На деле сам же и позволяет Огате утягивать себя вглубь клуба сквозь другие разгоряченные тела, сквозь темноту, сквозь запахи алкоголя, раскрепощенности и курева. Взгляд у Сугимото хищный, затуманенный выпивкой и голодный до человеческой плоти. Взгляд напротив него?— тёмный, мутный, вожделеющий. И Саичи готов поклясться, что, даже в полумраке этого места, чернота этих глаз выделялась особенно.Они до боли вжимаются друг в друга, трутся бёдрами, больше кусаются, чем целуются. Всё ещё друг друга ненавидят. Специально оставляют багровые засосы на самых видных местах, чтобы даже из-под утягивающего шею воротника офисной рубашки они были отчетливо видны.Всё так же ненавидят, но до трясущихся рук и сбитого дыхания хотят друг друга. Словно это желание сидело внутри каждого ещё с первой встречи, с первой язвительной фразы и гневного блеска в глазах. Желание подчинить, желание отдаться. Желание выразить все свои чувства в царапинах, укусах, синяках и засосах.—?Ты просто грёбанный извращенец,?— не скрывая восхищения, присвистывает Сугимото, когда ощущает на своей шее горячий и влажный язык. Огата размашисто проводит им от самой ямки между ключицами до кадыка, ощутимо прикусывая его, затем зализывая место укуса, то же самое повторяя со всеми шрамами на шее парня, которые он смог найти.—?Не ты ли сейчас так бесстыдно лапаешь моё тело? —?горячо выдыхает Хякуноске куда-то в чужую шею.Его прерывают на полуслове следующей язвительной фразы, когда сжимают соски, заставляя оторваться от излюбленной шеи. Он откидывается на холодное оконное стекло, прогибается в пояснице, ещё сильнее вжимаясь в чужое сильное тело.И только сейчас, только в этот момент Саичи может полностью разглядеть вид парня: почти полностью расстёгнутая белая рубашка, приоткрытые и покрасневшие от поцелуев губы, учащенное дыхание, выбившиеся из привычной укладки небольшие прядки волос, чересчур похотливые улыбка и взгляд, в котором даже при тусклом свете читалось лаконичное ?трахни меня уже?.Они оба знают, что будет, если позволить Сугимото сорваться с цепи. Именно поэтому эта ненависть к друг другу превратилась в животную страсть. Именно поэтому они оба позволяют ему сорваться. Озверело вцепиться в чужие губы всё теми же поцелуями-укусами, но намного более жаркими?— они обжигают, буквально плавят и заставляют Огату сдавленно мычать от болезненного удовольствия. Он чёртов мазохист, потому что стонет, как последняя блядь, когда его язык прокусывают до крови. Знает ведь, что это ещё больше раздразнит и без того начавшего слетать с катушек парня.Собственный пульс отдаётся в висках звонким стуком, в штанах ужасно, почти до боли, тесно, избавляться от одежды труднее, поцелуи и мазанные движения рук по телам становятся совсем беспорядочными, хаотичными.Пальцы зарываются в почти окончательно растрёпанные тёмные волосы, проводят по уху, по линии челюсти до губ, и Хякуноске, вбирая в рот средний и указательный, покусывает самые кончики, обсасывает, оглаживая языком шершавые подушечки, затем демонстративно проводит им между пальцев до самого основания. Прикрывая глаза, он заглатывает пальцы как можно глубже, прежде чем медленно выпустить их из горячей влаги рта. И Саичи соврёт, если скажет, что не хочет на месте пальцев видеть свой член.Сугимото готов поклясться, что насаживающийся на его пальцы Огата в одной лишь съехавшей с плеч рубашке?— самое развратное, что он видел. Парень по инерции подается на встречу растягивающим его огрубевшим пальцам и ёрзает, пытаясь получить большее. Он приглушённо стонет, почти ломается, чтобы поддаться, подчиниться и попросить в конце концов уже взять его.Хочется. До одури хочется вцепиться зубами, разодрать в клочья, идти на поводу у инстинктов. Это навязчивое желание грубости затопляет разум, растекается чем-то тягучим, жадно вгрызается в самую подкорку мозга. В нём, Саичи, цветут и пахнут садистские наклонности. Потому что нетерпеливо стягивает с себя галстук, обвязывает его вокруг чужой шеи, усыпанной бордовыми следами засосов и укусов, затягивает как можно туже, а в ответ получает ухмылку?— наглую, развязную, нахальную. Чёртов Хякуноске бросает ему буквальный вызов, бесстыже и напористо проводя пальцами ноги по выступающему бугорку в брюках. Сугимото шипит, резко натягивает обёрнутый вокруг своей ладони галстук, пытается тянуть не сильно?— лишь чтобы подразнить. Он уже плохо соображает в таком состоянии и запросто может перетянуть парню горло. Они оба это понимают. Хякуноске рад бы продолжить эту игру, зайти ещё дальше?— насколько позволит собственный организм. Чтобы адреналин захлестнул с головой, до полуобморочного состояния, так, чтобы в конвульсиях сдирать ногти о твердую и шероховатую поверхность подоконника, чтобы стоны заменили хриплые выкрики.Саичи сполна удовлетворяет эти больные извращённые потребности: входит грубо, быстро, сразу на всю длину. Член врезается слишком глубоко и под таким углом, что отзывается острой болью по всему телу, словно внутренности разрывает медленно и неторопливо. Слишком много, слишком быстро. Это заставляет Огату прокусить нижнюю губу до крови, но всё равно не сдержаться и взвыть от боли. По подбородку начинает стекать небольшая и тёплая струйка крови, окропляющая белоснежную ткань офисной рубашки. Уже после нескольких толчков эта боль начинает быть такой пленительной, желанной и манящей. Она выбивает из лёгких весь воздух, заставляет несдержанно и развязно стонать, перекрывая своим голосом даже доносящуюся из зала клуба музыку. И так раз за разом. Они не отрывают друг от друга взгляды, в которых читаются лишь жадная страсть, вожделение, фанатичное и безумное обожание своей взаимной ненависти к друг другу.Чужие бёдра слишком крепко обвивают талию?— двигаться стало труднее, и Сугимото вполне уверен, что после этого останутся синяки. Он прекрасно понимает, что Хякуноске хочет этим сказать, поэтому затягивает и без того тугой узел галстука ещё крепче, перетягивая им горло. Громкие стоны постепенно сменяются на хрипы, тёмные глаза закатываются, припухшие губы дрожат, кровь из прокушенного языка смешивается с вязкой слюной, стекая по щеке. Огата инстинктивно обхватывает руками запястья Саичи в попытках освободиться из этой смертельно опасной игры. Сугимото ослабляет хватку, сильнее двигая бёдрами и вбиваясь в разгоряченное податливое тело. Он обхватывает рукой член парня, который ещё больше твердеет под нежными и неторопливыми движениями пальцев. Большой палец круговыми движениями размазывает выступающую на головке смазку, рука размашисто водит по всей длине ствола, постепенно наращивая темп движений. Саичи снова перекрывает доступ Хякуноске к кислороду. Слишком много накрывающих и противоречащих друг другу ощущений. Эти истязания, граничащие с наслаждением, доводят Огату до исступления. Каждая клетка тела буквально пульсирует, когда он кончает, содрогаясь в приступах оргазма. Сугимото и сам больше не может держаться. Совершая ещё несколько ощутимо резких толчков, он изливается внутрь парня, зубами вцепившись в его предплечье.Они ещё долго пытаются отдышаться и прийти в себя. В полной тишине, где лишь гул ритмичных битов доносится сквозь исписанные самобытными граффити стены?— оба парня даже не воспринимают его.Саичи не покидает стойкое и отвратительно-липкое чувство, будто что-то не так. Время перевалило далеко за четыре утра, небо потихоньку окрашивается розово-синим в преддверии рассвета. На улице нет ни единой души, кроме них двоих. Раздаётся щелчок колёсика зажигалки и рядом оранжевым контрастом вспыхивает огонёк зажженной сигареты.—?Не знал, что ты куришь,?— звучит по-подростковому глупо, и Сугимото готов здесь же себе пробить лоб ладонью.—?Ты и про удушение не знал,?— совсем тихо, на выдохе дыма из лёгких, усмехнулся Хякуноске.Саичи впервые видит его улыбку?— совсем еле заметную, но достаточно искреннюю.—?А кто-то другой знал? —?почти еле слышно, ведь Сугимото и сам не уверен, может ли задавать этот вопрос.Ничего не сказав, Огата подошёл почти вплотную, несильно притягивая Саичи ближе за кое-как завязанный галстук. Не касаясь чужих губ своими, парень выдыхает в них горьковатый дым. Он просто даёт Сугимото возможность выбора.Они до сих пор ненавидят друг друга настолько, насколько только могут, и всё так же развязно, мокро и бесстыдно целуются, нагло кусая друг друга. Только неосознанно добавляют больше чувственности. По-своему: зацеловывают и проводят кончиками языков по только что сделанным укусам, позволяют себе вести дорожку легких поцелуев от уголков губ до ушей. Хякуноске подушечками пальцев проводит по всей линии шрама на лице Саичи, затем почти невесомо выцеловывая его.Ни у кого из них не было ощущения чего-то неправильного, что так не должно быть. Они отдавались чувствам, которые сами не в состоянии ещё осознать.Из-за непутёвого Йошитаке, набухавшегося в стельку до того, что и одного шага самостоятельно сделать не в состоянии, Сугимото вернулся домой только к обеду. Располосованная чужими ногтями кожа до сих пор горела, а синяки по обе стороны талии наконец начали приобретать фиолетовый с ярко-бордовыми вкраплениями цвет. Саднило, жгло, но где-то в животе всё равно расцветало будоражащее чувство, когда телефон в кармане брюк издал звук входящего сообщения, в котором был напечатан адрес, а в следующих сообщениях красовались надписи ?Если захочется отдохнуть и посмотреть Netflix, ты знаешь, что делать. Но учти: стены тонкие, а рядом живёт семья с тремя детьми и пожилая пара. Хотя… Когда что-то подобное могло остановить твои садистически-извращённые наклонности??У Саичи на губах сияет довольная ухмылка, а в ответ ?После всего того, что вытворял именно ты, извращенец теперь я? Ненавижу тебя?, на что получает ставшее таким привычным и неотъемлемым ?Я тебя тоже?.