Сцена №4. (1/1)

- Ты правда так считаешь?... Есть что-то неправильное в том, насколько растерянным выглядит это сильное, опасное и даже пугающее существо, что сейчас с затаённой болью рассматривало свои собственные руки. Проследив за чужим взглядом, морпех не сдерживает тяжелый вздох, стоило лишь понять - тот был направлен на несвойственные человеческому роду когти, уродующие и без того болезненно-бледные пальцы. - Правда. – Видеть чужие терзания становится невыносимым. Стоять истуканом, в прочем, тоже, и не придумав ничего лучше, Палач небрежно треплет по удрученно склоненной голове, будто бы в абсолютно идиотской попытке поддержать. Ладонь случайно задевает корень изогнутых рогов: - Ты доказал мне, что сохранил не только самоконтроль, но и относительно трезвый рассудок. Так с чего бы мне считать тебя отвратительным? - С того, что я демон? – Скептически отозвавшись, падший в отвращении сжимает руки и поднимает взгляд, не предпринимая иных попыток изучить видоизменённое Адом тело. Жестокая правда бьет куда следует и в воздухе повисает неловкое молчание: С того, что я чудовище? Урод? В прочем, вряд ли ты поймешь какого это, Флинн, да и нет на то твоей вины. К счастью, из нас двоих лишь я обречен шарахаться от собственного отражения. - Ты не урод. – Попытавшись запротестовать, Солдат тотчас поджимает сухие губы, стоило только услышать горький смешок со стороны погибшего товарища. Ладно, кого он обманывает? Старый друг действительно выглядел…не очень. Мягко говоря: - Ладно, послушай. То, что они сделали с тобой это жестоко, однако лично я не считаю тебя отвратительным. Вообще-то в твоем новом облике есть свои плюсы. Скептицизм в чужом взгляде обжигает почти физически, и Палач чувствует стекающие по виску капли нервного пота. Это же надо было такое ляпнуть. И что теперь говорить? ?Ты стал больше и сильнее? звучит настолько по-детски, что даже от одних мыслей загорается стыдливый румянец? – Например…например…Например, твои глаза. - Мои глаза?

Явно сбитый с толку, демон озадаченно смотрит на собеседника, ожидая достойного объяснения, и неожиданно для себя человек осознает, что в этих красных углях, окаймленных черной тенью от выдающихся вперед скул, действительно есть нечто притягательное. Мысль поражает своей внезапностью и простой, бесхитростной истиной. - Когда я смотрю в твои глаза, то вижу пламя. – Подумав, продолжил морпех: - Но, оно не обжигает меня. Согревает, будто огонь в небольшом очаге. Ассоциация с домом, или что-то вроде. - А он у тебя был?.. – Тихо поинтересовался падший, но, стоило лишь заметить потяжелевший взгляд собеседника, как тотчас с силой прикусил собственный язык и продолжил еще тише: - Глаза других демонов горят тоже. - Горят. – Резкость в чужом голосе заставляет напрячься, однако не проходит и нескольких секунд, как человек не без должных усилий прогоняет неприятные воспоминания и обхватывает чужую голову ладонью, прежде чем внимательно заглянуть в лицо. Неожиданная близость озадачивает еще больше – не выдержав прямого взгляда, демон стыдливо смотрит в пол: - Они горят яростью и голодом. Жаждой крови. Ненавистью. Твои же не смогла затмить даже пелена ее власти, я по-прежнему видел в них только боль сбившегося с пути Ночного Стража, а не безумную злость адского животного: - Тяжело вздохнув, Палач убирает руку от чужого лица и выпрямляется, прежде чем уверенно закончить: - Вот, что отличает тебя от них, Мародёр. К черту внешность, если внутри ты остался собой. - Ты…можешь вернуть руку обратно? Спросив быстрее, чем сполна осознав смысл собственной просьбы, демон тотчас опускает взгляд обратно и сжимает кулаки крепче, словно боль от впившихся в ладонь когтей – ничто, по сравнению с ожиданием закономерного отказа. Или презрения в чужих глазах. И то, и другое казалось невыносимым, а собственная уязвимость провоцировала на раздраженный стон. Нельзя. Нельзя открываться настолько. Разве он не получал уже достаточно ножей в спину? Так, почему до сих пор ведет себя как беспризорная псина, что наивно поднимает голову под ласку прохожей руки, даже если после мимолетного тепла суждено вновь остаться в холодном одиночестве? Жалкое, изуродованное создание, и от этого хотелось выть. - Если хочешь..? – Озадаченность в чужом голосе всяко лучше насмешки, и тугой ком сомнений ослабляет свое безжалостное давление на грудь, а то и вовсе пропадает без следа, стоило лишь ощутить вернувшуюся на острую скулу ладонь. Не смея поднять взгляд, падший все же чувствует легкое удивление, когда вместо прохлады уже привычного металла грубых перчаток, мертвая кожа сталкивается с чужой, живой и горячей. – Так? Хм. Видишь, ты мне вовсе не отвратителен. Сил, как моральных так и физических, хватает лишь на то, чтобы слабо кивнуть, однако это легкое, почти невесомое движение насквозь пропитано молчаливой благодарностью, что не остается незамеченной. Приободренный реакцией, морпех задумчиво гладит по впалой щеке, заново изучая каждую деталь чужой внешности, что теперь отнюдь не отталкивала своим уродством, вызванным ассоциацией с ненавистной расой. Напротив, было что-то особенное в этой бледной, почти молочно-белой коже, испещренной паутиной темных как смола вен, в этих изогнутых, напоминающих старый шлем рогах, из-за тяжести которых демон всегда смотрел будто бы исподлобья. Изначальный шок и отвращение перед чужим обликом, что в последствии перешли к вежливому игнорированию, теперь сменялись искренним интересом, и человек не без удивления замечает, что опороченный Адом вид товарища можно назвать по-своему…красивым. - Красивый? Вздрогнув от неожиданности, Палач со смутной виной замечает растерянный взгляд напротив, запоздало осознав произнесенные мысли вслух. Времени придумать достойное оправдание не оставалось, а потому следом идет уверенный кивок и прямой, искренний ответ: - Красивый. Я считаю тебя красивым. Красивым. Замечательным. Неповторимым. Во всех мирах не найдется второго такого как ты. Ты зря считаешь себя недостойным жизни монстром, потому что это лицо далеко не на первом месте, что определяет тебя в моих глазах. Слёзы всегда были и остаются прерогативой живых, но застарелая боль сменяется легким, изумрудным свечением, и демон прижимается к чужой руке, вслушиваясь в родной голос принявшего его проклятие товарища. Грубая от шрамов и сухого воздуха ладонь неловко гладит изуродованное лицо, и с каждым прикосновением невыносимая тоска утихает, избавляя от своего змеиного яда, что не позволял ни отдохнуть, ни забыть о заслуженном предательством наказании. Придет, придет еще время расплатиться за все грехи своего прошлого, но только не сейчас, когда тихие, теплые слова заставляли ластиться подобно той самой брошенной псине, перед которой на сей раз решили не только остановиться, но и подобрать к себе домой. Из самых недр грудной клетки неожиданно вырывается едва слышное урчание, озадачив обоих присутствующих, однако последовавший за тем беззлобный смех помогает вновь расслабиться, впервые за долгие сотни лет чувствуя себя в абсолютной безопасности. - Ты такой чудесный. Я так рад, что ты у меня есть.