13 - Чужие губы (1/1)

Слишком наивно полагать, что жара лучше холода, надеясь на ветерок или лимонад. Спасение от жары – лишь вовне: не обдуешь ты себя достаточно ни в жизнь. Спасение от холода – в тебе самом: двигайся, растирай, вырабатывай тепло, сохрани, валяй, если сможешь.*Автобус 410.Поистине адское место. Раскалённая духовка внутри. Бесконечно воспроизводимый кошмар снаружи. И демон с так изощрённо выбранной точкой респавна. Прибывший из промозглого, одинокого, пустого ада в ад иной – жаркий, чуть ли не переполненный персонажами, но всё такой же одинокий, потому что вокруг – лишь имитация людей. Боты.Даже слово какое – даже не роботы, не манекены, не куклы. Боты. Как обувь. Которую можно натянуть на ногу и разносить, если жмёт. Разносить. Разносить этот лагерь к чертям, потому что он вот где – как цепь на шее, тугая и крепкая. Сжатая до рвоты.Сжатая. Сжатая пружина внутри готова выстрелить Сжатые кулаки готовы к драке. Сжатая до точки душа не болит.Так за чем дело встало?– А ты новенький?Славя тем временем перестала ждать и сама забралась в автобус. Тем лучше. Тем проще. Тело исчезнет вместе с ?Икарусом?, стоит лишь отойти и отвернуться. Обернуться.Обернуться зверем.Если и был человеком когда-то!Нельзя посмотреть в своё лицо без зеркала, а в зрачках – слишком мелкое отражение. И пусть здесь не нужны очки – всё равно разглядеть не получится. А что получится? Девочка дрожит, увидев предполагаемый (а что здесь можно утверждать наверняка?!) оскал и делает шаг назад.Шаг вперёд и два шага назад. Шаг – в сторону цели. Два – от человечности.*Удар под дых. Пинок – для надёжности. И взяться за косы. Они просто чудесны. Словно венок. Словно пшеничные колосья. Богатство полей, земли. Навевает мысли о бескрайности, о ветре, о покое… Но нет здесь, в ограниченном рамками мире, бескрайности. Не будет тебе ветра. Даже подышать ты уже не можешь, когда собственные косы передавливают горло. А покой? Вечный покой – сердце вряд ли обрадует!* Но какая тебе уже разница?Труп падает на пол автобуса.*– Или порадует? Или мне пора на парад по лагерю? Пора-пора-порадуемся на своём веку?* Котором уже веку? Откройте мне веки!*Наконец покинув автобус, можно развести руки в стороны и потянуться как следует.А следует ли? Если следует, то для чего? И есть ли смысл искать причины и следствия в закольцованном мире? Тут даже следователя нет, который мог бы найти трупы и начать искать причину смерти. Есть только то, что одно действие следует за другим!У клубов Лена, рядом Ульяна. Сейчас достанет саранчу.– Нож вытаскивай! Проучим её!И обе в ужасе. Обеих раскрыли. А мелкую предложили наказать за то, что она ещё не делала. Или уже делала? Делала – много раз! Она или не она была? Была не была!Не дожидаясь, врезать с размаху в детское личико. Личинка человека. Далёкая от имаго*. И тяжёлым зимним сапогом перебить горло. До ужаса скучно и однообразно, но эффективно. А из ладошки выскочила та самая саранча.А сзади крик!– Не удалось напугать!И отчего? Что малолетку размазали по земле? Или увидела насекомое, как обычно? Но разве это интересно? И всё же стоит посмотреть в зелёные глаза… Они никогда не пустые – в них всегда буря: ненависть ли, любовь ли, смущение ли, страх ли, гнев ли… Лишь бы не пустота, как у всех! Но какой смысл?– Что ты наделал? – шипит. Как кошка. Даже не так – кош-ш-шка.– А я бужу здесь – немнож-ж-жко! Может, тебя вот защищаю! Может, к тебе что-то ощущ-щ-щаю. Может, нальёшь ча-а-аю?А глаза-то безумные. У обоих. Остаётся только залиться диким хохотом – одним на двоих. И утонуть в нём. И утопить весь лагерь.Молчит.Держаться.– А может, ты здесь тоже – не просто так?Наконец собралась и…Ваш вердикт, леди! Для себя, для меня, для ?Совёнка?!– Ты чудовище!– Я знаю-знаю-знаю! Дальше!– Убирайся в преисподнюю, из которой вылез!Казнить – нельзя помиловать! И запятую в этом предложении – тоже не ставить!*– Покорнейше прошу просить: не могу! При всём желании!А девочка – молодец! С каким презрением посмотрела! Сколько силы в удар вложила! Ту же Алиску бы, наверное, на месте бы убила!Только бесполезно всё это. Абсолютно. Глупо. До скрипа в зубах. До скрипа зубов под зимним сапогом. И после него.Можно было спросить – проносится ли жизнь перед глазами, когда умираешь. Но зачем? У ботов не может быть жизни – не было её до лагеря. Нет её в лагере. И не будет.За спиной лишь сломанные куклы, что казались так похожи на людей*. Впереди – поле боя с обречённостью и ковёр из искусственных трупов. А между – нелюдь.Босиком по лезвию ножа танцуй, танцуй, танцуй! И боль свою в алые уста целуй, целуй, целуй!*И тут бы вернуться и, глядя в распахнутые бессмысленные глаза, поцеловать Лену в эти самые алые окровавленные губы!– Но она – боль вовсе не моя!И дальше гоголем по лагерю. Хотя каким гоголем? Даже не Гоголем! Каким-то Тарантино!Шаг.Шаг.– Шаг.Перехватить руку, занесённую для лёгкого удара. А на большее эта девушка и не способна: и сама весит чуть больше, чем ничего*, и все её порывы и обиды – такие же.– Разрешите потанцевать даму!– Пусти, остолоп! – выкрикнула Двачевская, дёргаясь, но имея достаточной силы, чтобы освободиться.– Я не остолоп, я эцилопп*! Впрочем, разница невелика. А для трупа – и вовсе никакой.Локтем в челюсть – и девушка отлетает даже эффектнее, чем от кулака Лены.Раздавить грудную клетку ногой. Топтать. Втаптывать в грязь то, что когда-то любил! Как же это свойственно человеку! Взросление? Умирание? Закон отрицания отрицания?* Вещественные знаки невещественных отношений?*Какая, к чёрту, разница, если нога увязает между сломанных рёбер и раздавленных органов?Если безжизненные глаза бота стали стеклянными?Если всё в очередной раз кончено, но на этот раз не по чужой вине?Истина – в вине!*– Так если это я виновен – распните меня! Или вы готовы вешать на крестах, как игрушки на ёлках, только праведников?!Бессильно орать в небо.Озираться и никого не находить.Даже странно: если перебить первый отряд, автоматически исчезают и все другие. Так что, чтобы выпотрошить Толика, нужно не увлечься и оставить хоть кого-то – хоть на последнем издыхании.Пить.Жажда.Духовной жаждою томим, в пустыне мрачной я влачился, и семикрылый серафим…*И где же?!– Я ждал гостей!Но никто не пришёл.*– Что за ужас вокруг тебя разворачивается, Семён? – себе. – В центре мира – и такое безобразие. Разве ты тянешь на главного героя? Нет. Чтобы тянуть на главного героя, нужно для начала быть хотя бы просто – героем.Вынуть промокшую через ботинок ногу, отряхнуть.И не избавиться от крови.Лучше бы в реке промочил ноги.А лучше – без всего этого промочил горло.– Запоздали твои слёзы, пионер. Как же они запоздали…И снова взгляд на мёртвое лицо Алисы, даже не бывшей никогда живой.Дышать стало тяжело.– Зачем нужны губы, которые нельзя целовать? Зачем нужны глаза, за которыми нет души? Зачем нужна вечность, которую нельзя прожить? Зачем нужен мир, в котором нет любви?Картинка потеряла последние намёки на чёткость.Семён с улыбкой потряс девушку за плечо.– Просыпайся, принцесса. – И она открыла глаза, чтобы изучающе посмотреть на парня, а тот лишь улыбнулся шире. Даже не была против ?принцессы? – хороший знак. Или плохой. – Надеюсь, тебе снились хорошие сны.И отпрянул, когда, выпучив глаза, Моника залилась сумасшедшим хохотом.Пробуждение – будто вынырнула из-под воды. Или моря крови. Или моря безумия.Наконец японка смолкла и, прикрываясь одеялом, села на постели.– Я видела этот мир твоими глазами и щупала его твоими чувствами. Чуть не ослепла и не сгорела. – Всё ещё дрожа, Моника смотрела с осуждением. – Это был ты – и твои очки, и твоя Алиса… – Вожатый сглотнул. – Чем это было хуже обычного кошмара? Как там, в игре, я не контролировала себя в полной мере. Я была заперта как в клетке – сознание просто следило за тем, что вытворяет тело по чужой воле…Семён сел у постели и попытался обнять девушку, но та лишь выставила вперёд руку.– Я не… – начал он.– Ты чудовище.– Я был им. Хотя… да, я всё ещё чудовище. Как и ты. И я всё ещё не знаю, что было в твоём сне: ты не рассказала.Хлопая глазами, Моника закашлялась. А ведь действительно – в жизни так и нужно: никто не экстрасенс, жизнь идёт и помимо общих сцен.– Ты убивал всех.Усмешка.– Это было давно, но правда.– А у меня могут быть гарантии, что ты не перемещаешься в другие лагеря, пока я сплю, чтобы отвести душу за геноцидом?Парень вновь усмехнулся.– Гарантии? Реальность не холодильник, чтобы могли быть какие-то гарантии. Моё слово не может доказать ничего, если я имею возможность совершить преступление и не могу иметь алиби по определению. Значит, это только вопрос твоей личной веры. – Он протянул ладонь. – Но хочешь ли ты мне верить?Моника прикрыла влажные глаза.– Даже после этого… Я была не просто свидетелем акта расправы – я стала соучастником безумия, пусть и невольным…Он пожал плечами.– Мне жаль. Я сам был бы в ужасе от себя того периода, благо возвращаться туда нет ни желания, ни причин.Оскалившись, Моника подмигнула.– А есть ли причины и следствия в закольцованном мире?Вожатый улыбнулся и щёлкнул пальцами.– Всенепременно!Девушка с облегчением выдохнула.– Тогда я пойду с тобой. Даже если я не имею права ни о чём просить – не обмани меня.Она протянула руки, и Семён тут же заключил девушку в объятия.– Это не могло быть сном одной впечатлительной барышни. Это могло быть только воспроизведение записи. Виола, – произнёс Вожатый. – Как говорится, никому нельзя доверять, мне – можно.*Дыхание вновь стало тяжёлым, прерывистым.– И зачем?– Скорее всего – чтобы не слишком очаровывалась мной. Считай это чудовищным актом заботы: от чудовища, для чудовища относительно чудовища.*Моника хмыкнула почти презрительно.– Я до такого не доходила. До зверства.– Дело наживное. От числа осознанных витков зависит. А ещё ведь как развращает и снимает моральные ограничители техника – ты не разрываешь врага в клочья голыми руками и зубами, даже не режешь клинком, измазываясь в крови, нет, ты нажимаешь на кнопку – спусковой крючок ли, запуск ракет или скрипта и вызываешь те же последствия. А то и хуже. Массовые смерти. Полная ликвидация личности… Определённо, способ не важен ни в какой мере – значение имеют только цель, воля и результат.Девушка выдохнула и устало посмотрела в глаза Семёну.– И всё же – что из всего этого следует?Парень улыбнулся.– Хочешь мораль? У меня есть одна готовая. Хочешь именно жить – живи в мире: со своим человеком, с обществом и, главное, с собой.Моника со слабой, вымученной улыбкой убрала волосы с лица Семёна.– Пойдём начинать новый мирный день и превозмогание с комфортом – с завтрака.– Думаю, распорядок дня и полезные привычки – то, что нужно.