Часть 9. Возражение. (1/1)

Walls around your mind can’t keep you safe,Build them up with steel and stone and watch your soul escape.Balance and Composure — Quake.

Струны перерезали воздух — Максим продолжал играть ломано, постоянно ошибаясь. Его пальцы соскальзывали. Я утопал в бежевом кресле и водил щекой по холодному пластику бутылки. Боль замерла и лишь временами откликалась возле губы, где запёкшиеся раны стягивали каждое движение рта.— Ну бля-я-ядь, — едва не срываясь, парень цеплял струны неуклюжими пальцами.— Ти… — щека снова заныла, как только я приоткрыл рот; губа надломилась. — … ше.Полая дека гитары стукнулась о край сцены. Макс поставил локоть на колено и уронил голову на выставленную вперёд руку.— Не могу, видишь, — он нервно сглотнул, закусил кулак и поднял глаза. — Не получается у меня.Не надо на меня так смотреть. Я переносил любого Макса: апатичного, насмешливого, агрессивного, упрямого и даже чудовищно сладкого. Но не такого. Абсолютно беспомощный, он смотрел на меня стекляшками глаз, в которых отражались сожаление и зависть. Сейчас он был вывернут наизнанку, обнажал уязвимое нутро, обыкновенно скрытое за тоннами чёрного юмора и цинизма. Не надо, Макс. Ненавижу, когда ты становишься таким.— Так. Ладно, — он встряхнул головой. — Знаю, что ты скажешь: хватит ныть.Вернулся. За это его и люблю. Ненавижу повторять сказанное. Впрочем, Макс стоил моего внимания, и я был готов повторять ему одни и те же слова до тех пор, пока тот не перестанет сдаваться. Во всём этом есть своя прелесть. Одно дело принижать человека, давить, подчиняя своей воле. И совсем другое — направлять, оказывать поддержку и наблюдать за тем, чего достигнет твой «объект». Подобная власть впоследствии оказывается гораздо сильнее.— Смешно, да? — пробубнил тот в кулак.— А? — очнулся я. — Не смешно. Просто меньше ной и больше делай.Максим сдавил ладонями виски и тяжело вздохнул.— Ты сегодня снова здесь ночуешь? — на выдохе.— Нет. Домой вернусь. Мать всё равно не захочет долго находиться в моём свинарнике, — я прервался, тронул разбитую губу. — Я почти собрал нужную сумму. Выплачу ей деньги за подарочек, сменю замки и буду свободен.Я действительно второй год откладывал деньги для того, чтобы не быть в долгу у своих родителей. Причиной служили не угрызения совести, а желание показать, что я не нуждаюсь в их помощи. Слишком поздно спохватились. И пошли они со своими подачками.— Помню, — парень щёлкнул пальцами. — Слушай, насчет свинарника. Ты ведь уборщицу искал? Короче, вчера вечером сидели в Койоте. Ну, слово за слово, ты понимаешь, вспомнили последнюю тусовку у тебя. Я сказал, что ты после этого раза решил уже нанимать кого-нибудь, чтобы убирать то, что оставляют у тебя всякие люди. И тут раз, какая-то блондинка подскакивает, переспрашивает твою фамилию и запрашивает адрес. Сказала, что подойдёт на днях.— О-о-о-о, — протянул я и машинально ухмыльнулся. — Даже номер не спросила, значит. Сразу ко мне. Горяченькая?— Нет. Худая слишком, мерзкая. Фанатка, наверное. Разве что лицо знакомое, — Макс потёр подбородок двумя пальцами, устремил взгляд к потолку. — Серж её привел, сказал, она в группе какой-то играет.— Нормально, — отмахнулся я. — Мне главное, чтобы дома был порядок хотя бы на первое время. Потом сделаю ремонт. Жуткая квартира, плюс досталась она от этих…— Не правда, квартира что надо, — проговорил друг и начал медленно склоняться назад до тех пор, пока его спина не соприкоснулась со сценой. — Ты пробовал помириться с родителями? — он сцепил руки и подложил их под голову.— Да о чём ты? Я не хочу, чтобы нас вообще что-нибудь связыва… — боль накатила с новой силой; возникло покалывание — щека немела.В этот момент я серьёзно задумался над тем, чтобы поехать в травмпункт. Твою ж мать. Я бы никогда не подумал, что Стас ТАК отреагирует на провокацию с моей стороны. В большинстве случаев он отмахивался словами или твёрдо игнорировал меня, вплотную никогда не подходил — чёртово лицо не хотел показывать, чем сильно напрягал мои нервы. Загадочность уместна на сцене, но не в обществе тех, с кем работаешь. Меня раздражает этот цирк. Что он пытается доказать?Неизвестность приводит меня в бешенство. Потому что пугает. Стандартно. Всякий раз, когда я сталкивался с безликим (внушительные капюшоны скрывали всё лицо за исключением кончика носа и подбородка)вокалистом, то чувствовал недоброе. Стас действительно пугал. Вечно появлялся внезапно, тенью ходил возле нас и был до омерзения аккуратен: каким-то образом рассчитывал падение света, наклон головы так, чтобы никто не заметил даже часть его ебала. Я не мог проникнуться доверием к вокалисту, хотя и понимал, что за всей этой игрой могут стоять его личные загоны. У кого их нет? Тем не менее, при каждой удобной возможности я почти неосознанно задевал Стаса, пытался вытянуть на поверхность хоть какую-нибудь информацию, ждал прокола. Мне хотелось узнать, кто на самом деле этот парень. Скорее, от скуки, нежели от боязни. Но, признаю, эта сука слишком хорошо шифруется.А в этот раз я действительно потерял контроль. Дурацкая наркота. Если бы не разбитое лицо, я бы даже не вспомнил о том, что вокалист был здесь. Мозг словно начал плавиться, размягчаться. Я смутно осознавал, где нахожусь.— Всё твоя трава… — сипло выдавил я, прижимая пальцы к щеке.— Обычная трава, — подорвался Макс. — Всегда обвиняешь кого угодно, что угодно, только не себя, — его щёки побагровели, глаза забегали по моему лицу, ища в нём… Что? Он решил, что я начну оправдываться?— Я не виноват, что все вокруг ведут себя как мудаки и испытывают моё терпение, — я безразлично посмотрел сквозь него на терзаемую ветром штору.Нет, друг мой. Я не желаю, чтобы кто-то качал права в моём мире. Даже ты, Макс. Ты ни хрена не знаешь.Собственный зашкаливающий эгоизм меня не беспокоит. Теперь. Поначалу, ещё будучи с Ним, я периодически терзал себя мыслями о том, что новый я искажённый и неправильный. Казалось, что новая жизнь ради себя, ради удовольствий для самого себя пожирает мою личность. Спустя некоторое время эти мысли затухли. Я осознал, что люди, подобные мне, выигрывают гораздо больше, нежели те, что двинулись по пути добродетели. Мы получаем сочное, насыщенное существование, пусть и не наполненное высоким смыслом. Они же — честную, правильную, но сухую ЖИЗНЬ (как они называют точно такое же существование, ограниченное рамками морали и тараканами в голове). Мы не мечемся в поисках пищи для души, нам плевать, как отразятся наши действия на остальных. Мы забираем то, что в кайф, даже если для получения этого приходится наступать другим на горло. И, наконец, самое главное — мы реже страдаем, так как сами заставляем страдать. Действует принцип: либо ты, либо тебя.Мы с Максом на первый взгляд очень даже похожи. Он тоже резок и своенравен, в какой-то мере циничен. Но, черт возьми, на деле этот парень очень светлый, светлее тех, кто, брызжа слюной, тычет пальцем в небо, призывая к человечности. К чему это я? Да к тому, что, несмотря на свою чёрствую оболочку, Макс слаб во всех смыслах. Просто потому, что слишком много думает о других. Будь он внутри таким, каким выглядит снаружи, проблем бы поубавилось в разы. Как ни крути, живём мы исключительно для себя, и главное вовремя это осознать.***

Дома время течет чудовищно медленно. Пустая квартира поглощает меня. Я живу в этой огромной пятикомнатной коробке больше двух лет. Она неуютная, я бы даже сказал, сухая. Дорогостоящие отделка и мебель не спасают положение, напротив, делают его более плачевным. Горы мусора привычно режут глаза: бутылки, вещи, смятые простыни…Я никогда толком не знаю, что здесь происходит. Люди приходят, уходят, их рядом то больше, то меньше. Я никогда не остаюсь один. Не могу.Набираю Макса.— Где моя домработница? Мне так скучно. Я хочу поиграть, — напеваю в трубку.Сейчас последует его глубокий вздох и фраза вроде: «Ты можешь хотя бы один день прожить без этого?».— Блин, она не уточнила время. Сказала, что днём заглянет, — в трубке раздалось прерывистое шипение, вздох.Я отключился. Наверняка сейчас он, как всегда, закатил глаза или сжал свои зубки. Он до сих пор не может привыкнуть к моей манере завершать разговор.Итак, время начало близиться к двум часам дня. Я обработал припухшую повреждённую плоть и заклеил щеку пластырем. Разлом губы трогать не стал — он восхитительно зиял, похожий на шрам. Я подумал о том, что было бы неплохо, если бы на его месте действительно остался след.Тепло воды расслабляло мышцы, а ментоловая сигарета обжигала горло. Цепляясь локтями за скользкую кромку джакузи и прижимаясь спиной к бортику, я медленно потягивал кофе с мёдом — любимое лакомство — и давился дымом. Мои ноги, покрытые многочисленными отпечатками синяков, болтались под водой из стороны в сторону. Длинный лист папоротника щекотал большие пальцы, когда те всплывали. Понятия не имею, кто поставил горшок с растением так близко, что большая его часть находилась в свободном плавании, но меня почти устраивало такое решение.Задребезжал звонок. Я дернулся, всплеснул руками и на секунду погрузился в кипяток по самый подбородок. Гостей я не ждал, а значит, это та, что наведёт порядок в моём тошнотворном жилище. Хочу тёпленькую светлоглазую блондиночку. Хрупкие плечи, тяжёлые бёдра… Натянув потрёпанные джинсы на мокрое тело, я отправился заключать гостью в свои объятия. Дверь открыта. Добро пожаловать, маленькая… КАКОГО?!Она ростом почти как я, тощая блондинка с редкими волосами, закинутыми на плечо. Вырез синей майки открывал туго натянутую кожу без намёка на малейший слой жира. На месте грудной клетки отчётливо выступала решётка рёбер. Чёрный кружевной лифчик едва скрывался под тканью, бедренные кости виднелись над ремнём, что удерживал короткие шорты на тазе. Тонкие, как палочки, руки и ноги были покрыты блеклыми татуировками с изображениями мёртвых животных.Эта дрянь молчала, улыбаясь во всю свою наглую рожу, и хлопала накладными ресницами. Чёкнутая лесбиянка Жанетт. Скрипачка и клавишница Дарк Сайдов. Какого ЕЁ принесло в МОЮ квартиру?!— Давно не виделись, — она ухватилась за край входной двери, приподняла левую ногу, собираясь переступить порог. — Я тут слышала, что тебе нужна уборщица…— Стой, стой, стой, — я преградил ей путь, замерев в дверном проёме. — С какой стати такой звезде, как ты, работать на такого мерзавца, как я?Жанетт театрально надула губы.— Сначала дай войти.Наглая сучка. Ну, что ж, всё равно скучно. Я отступил, открывая путь в ослепительно белый коридор. Она задержалась на несколько секунд, обвела комнату взглядом, наверняка презрительным (определить было трудно, черные линзы в её глазах не давали проникнуть глубже). Жанетт пренебрегала всем, что было так или иначе связано со мной. Удивительно, что она заявилась сюда, прямо в мои грязные лапы.— М-даа, — протяжно взвыла она. — Как ты здесь живёшь? — клавишница надула пузырь из жвачки, причмокнула, а после втянула его обратно.— Ближе к делу. Что ты забыла у меня дома?— Решила повидаться со старым врагом, — Жанетт подняла ногу-палочку, обтянутую кожей, и стала развязывать шнурки на кеде. — А ещё мне скучно. Ты понимаешь, да? Тебе ведь тоже всегда скучно.— Разумнее было бы найти более приятную компанию, не находишь? — я скрестил руки. Жанетт начинала действовать на нервы.— Не нахожу, — очередная ядовитая улыбочка. — Я хочу наладить с тобой отношения.— Да ладно! — вскрикнул я, прижав ладони к лицу. — Как так?Издеваюсь, конечно. По-другому с ней нельзя.— Да, — она подошла ближе, вторглась в моё личное пространство. Стало противно. — Но больше всего я хочу, чтобы ты оставил Марию в покое.О, да! Ну как я не догадался! Мария, вокалистка Дарк Сайдов. Любовь всей её жизни. Премилая куколка, которая страшно влюблена в меня на протяжении нескольких лет. Закрутилось это ещё с тех пор, как наши группы узнали о существовании друг друга. Мария часто пыталась связаться со мной, порой доходя до неимоверной навязчивости. Она искренне верила, что я именно тот, кто ей нужен. Сильный, бескомпромиссный, целеустремлённый, жёсткий, творческий… Что там ещё? Точно не помню, какие определения летели в мой адрес. При этом она была убеждена в том, что за моей внешней грубостью скрывается добрая и чуткая натура. Наивная девочка всеми усилиями пыталась раскрыть меня, приблизиться, развести на интимные разговоры. Я не откликался и держал дистанцию.Не смотря ни на что, Мария была одной из тех, кого я не причислял к основному мессиву тел. Её общество иногда даже по душе. Она вполне приятная личность, пусть и слабая, чрезмерно романтичная. Подавляющее большинство парней считает её идеальной: заботливой, чуткой, послушной и привлекательной. Что там ещё нужно для счастья? Для чужого счастья. У меня это существо в основном вызывает жалость, но никак не ответные чувства.— Понятия не имею, что Мари в тебе нашла, — прошипела блондинка. — Если бы не ты, мы бы с ней… Мы бы… — она поджала губы.Больно, да? Бедняжка Жанетт. Вернее, не Жанетт, а Лера. Все они почему-то любят эти иноязычные псевдонимы.— Чайку? — невозмутимо прервал я поток депрессивной ненужной лирики.Жанетт медленно кивнула. Весь её пыл и изначальная наглость улетучились. Как прекрасно, что я смог отказаться от этого дерьма — лишних привязанностей. Когда очищаешься, то начинаешь замечать, насколько слабы и смешны окружающие и, не имея препятствий, можешь больше, гораздо больше, чем все они. Если ты ни на ком не зациклен, то твой мозг не засорён, разум мягок и чист. Можно сосредоточиться на важных вещах и быстро достичь всего, чего пожелаешь.Если бы Жанетт не была помешана на Марии, то сохранила бы больше сил и направила их в нужное русло. Раз уж на то пошло, давно бы нашла себе девочку получше (и не одну). А может, сумела бы завоевать внимание самой Марии. Такая уж система: чем больше зацикливаешься, тем сильнее отталкиваешь. Прости, детка.***

— Я не понимаю… — полушёпотом вещала Жанетт, обнимая ладонями горячую кружку, из которой тянулся лёгкий пар. — Почему по тебе так все сохнут? Ты ведь просто бас-гитарист в не самой известной группе, — глаза девушки покраснели и увлажнились. — Но твоё имя всегда на слуху в наших кругах. Почему, Рейнхардт? Почему она тоже попалась?Надо же, мы общаемся, словно старые друзья. Я не вижу больше стервы Жанетт, какой знал и видел её на протяжении всего нашего противостояния. Она сидела рядом, непривычно подавленная. Яркий свет раскрывал тёмные круги под её глазами, опухшие веки — рыдала всю ночь. От некогда длинных роскошных волос, которые хотелось сжимать, собирать в горсть, остались пожухлые пряди. Изгиб загорелого сочного бедра превратился в излом белоснежной кости. Скулы впали в выемки челюсти, само лицо уменьшилось в размерах. От прежней Жанетт осталось коварство в глазах, теперь грустных-грустных.Такая никчёмная.— Потому что я умею производить впечатление, когда надо, и вовремя отступаю.— И не надоедает постоянное внимание? Нет, не так… Зачем тебе это?— Мне нравится. Я привык. Я уже не контролирую этот процесс. Людей тянет ко мне, а некоторых даже через чур сильно. Разве не классно чувствовать власть?Жанетт сокрушённо покачала головой.— Тебе кто-то сделал очень больно? Поэтому ты таким стал?Ещё одна. Не делай вид, что знаешь меня и, тем более, можешь понять. Да, мне было больно, и я начал меняться благодаря Ему, но смог перебороть себя и встать на ноги. Тот я, каким он меня сделал, и я теперешний существенно отличаемся друг от друга. Если после Его ухода мной двигали ненависть и жалкие амбиции, то теперь я холоден, рационален и умею добиваться всего, чего пожелаю. А Он лишь выбросил меня на тёмную сторону, изнанку этого мира.Я выдавил из себя громкий смех. Вышло неплохо, так как её лицо сразу же искривилось.— Ладно, — она закинула голову назад, широко улыбнулась. — Пора прекращать этот спектакль. Я так хотела вытянуть что-нибудь из тебя… Было бы интересно, если бы ты начал изливать свою душеньку.Не придуривайся. Ты дала задний ход. Поняла, что слишком заговорилась. Открылась. Ты была в отчаянии, не зная, что делать со своей драгоценной Марией, и надеялась понять, чем я так зацепил её. Наверняка ты хотела сблизиться со мной и уподобиться мне ради того, чтобы стать ей нужной. А когда наткнулась на мои штыки, то немедленно слилась и обратила всё в шутку. Дешёвый трюк. Хотя, может, тебе элементарно нужно было выговориться, ведь никто, кроме меня и самой Марии, не знает о твоих чувствах.Плевать. Вернулась прежняя спесивая Жанетт, а это гораздо интереснее. Я равнодушно прервал ход её мыслей:— Так что насчёт работы?Девушка цокнула языком и закатила глаза.— Берусь, — сухо отчеканила она.— Замечательно. По четыре раза в неделю приходи между двумя и тремя часами. Дни выбери сама, мне не принципиально, — я поднял со стола заранее подготовленный лист и протянул его клавишнице. — Это расписание, согласно которому ты будешь выполнять определённые действия. Короче, придерживайся этого распорядка. Сможешь?Жанетт недовольно фыркнула, искоса поглядывая на лист между тонких пальцев-соломинок.— Да. Я выбираю понедельник, среду, четверг и вечер пятницы. По-другому в пятницу никак. У нас тут кое-что намечается… — едкий взгляд впился в меня. — … поэтому мы много репетируем и, как правило, освобождаемся в девять вечера.Да не смотри ты на меня так. Меня не интересуют ваши достижения, ровно как и всё, что связано с вашей группой. Соперничество в прошлом. Это уже не интересно.— Я согласен. Договор оформим потом, если необходимо, и…— А ты умеешь нарываться на неприятности, — перебила Жанетт.Хм. Ладно. Пусть так.— Что опять? — холодно процедил я, наливая воду в высокий гранёный стакан.— Я слышала, что ты переспал с сестрой Кирилла. Он в ярости, — хихикая, девушка накрутила прядь волос на палец. — Это ты от него отхватил? — не выпуская длинный волос, она указала на моё лицо. — У тебя кровь.Кирилл — барабанщик Дарк Сайдов, лидер группы и человек, которого я с удовольствием закопал бы живьём. Конченный идиот, который поливает дерьмом всё, что видит, вдобавок строя из себя неординарную и всесторонне развитую личность. Безумно дорожит своей сестрёнкой Кирой, которую я сладенько трахнул в её же комнате на её же тусовке. Кстати, я был первым, кому она отдалась (у неё удивительно большой потенциал и ловкие ручки!). Кира была инициатором. У меня и в мыслях не было иметь с ней дела. Наверняка она сама растрепала кому-то, а позже информация дошла до её братишки, который обожает совать нос в дела сестры. Пока только нос и пока только в дела. Боюсь, это ненадолго. Мне его забота кажется подозрительной, да и сама Кира рассказывала занимательные факты из их жизни. О-ох. Надо бы навестить её. Разумеется, для того, чтобы разозлить Кирилла ещё сильнее.