wet. moonkyu/hojeong, hansol (1/1)

В нем нет ничего такого.Ходжон навязывает себе эту мысль как четкое правило, инструкцию. В Мункю ничего нет, ничего особенного. Единственное, что притягивает взгляд?— широкие плечи, все остальное?— скорее ?изюминки?, которыми принято тактично называть недостатки. Его большой нос, этот вечный акцент, который всегда выдает в нем иностранца, дикая прическа?— камень в сторону стилистов, но все-таки. У него даже голоса нет - такого, чтобы слушать, затаив дыхание. Ни мелодичный, как у других вокалистов, ни раскатисто-низкий, чтобы мурашки по коже. Ничего интересного.Но отчего-то Ходжон его все-таки слушает.Отчего-то его хрипловатый и интимно-тихий голос каждую ночь звучит в наушниках Ко Ходжона. Стоит лечь на смятую постель, прикрыть глаза. Грудь еще тяжело вздымается после тренировки, тело горит. От голоса Тимотео в наушниках, медом заполняющего все его мысли и чувства, и душа Ходжона раскаляется. Он не особенный, но такой… свой. И это лучшее определение для Мункю.—?Спорим, моя команда обойдет твою на следующем этапе,?— Ходжон подпирает плечом дверь его спальни. Мункю встречает очередное пари с предельным равнодушием. Каждое кричаще громкое ?Я буду лучше тебя? от Ходжона он воспринимает, как детский лепет, не больше. Это не то, на что стоит обижаться, напротив?— вперед, делай. Мункю не против ни их нелепого соперничества, ни попыток Ходжона прыгнуть выше головы. Мункю понимает его фанатичную увлеченность конкурсом, даже разделяет ее. А вот Ходжон совсем не понимает. Не понимает, почему с самого первого дня отбора Мункю начинает медленно и незаметно исчезать из его жизни. Почему буквально каждый зовет его ?Тимо-хён?, как только близкие друзья называют, а Ходжон слышит его голос только на старых песнях. Это убивает.—?Спорим,?— настаивает он. Это лишь способ привлечь внимание. Заслужить. Каждое ?Ты мне нравишься? Ходжон заменяет в себе еще одним ?Слабо?. Потому что на большее смелости не хватает. Потому что Мункю все еще видит в нем ребенка, а Ходжон хочет быть равным ему. Хочет, чтобы его ?люблю? несло именно тот окрас, который он пытается донести. Не как старшего брата, нет. Тебя. Именно тебя. Крепко, искренне и по-взрослому.—?Как хочешь,?— Мункю обходит его стороной, даже не касаясь. В Ходжоне кипит детская обида. Но он лишь стискивает зубы и хлопает дверью погромче, бросив на прощание: ?Вот увидишь?.В следующий раз. Ходжон обещает себе, что признается.***—?И главное,?— их взгляды пересекаются,?— наша команда смогла обойти команду Тимо-хёна.Ходжон откровенно ликует. Такая громкая победа. Ему, и правда, повезло и с командой, и с выбранной песней - со всем. Он чувствует себя чемпионом, возвышаясь над остальными, и даже то, что Тимотео его слова совсем не расстраивают, не задевает его, только ставит в тупик. Мункю разворачивается на стуле, подтягивает колени к груди и смеется от слов младшего почти до слез, и улыбается, красиво и искренне. У Ходжона смятение напополам с нежностью выбивает воздух из легких и почву из-под ног. Дурацкое чувство, близкое к первой влюбленности, отравляет кровь. Нет, Мункю ему давно нравится, очень давно нравится. Но сейчас эта симпатия просто оглушает его, и все слова, которые еще хотелось сказать, вылетают из головы. Мункю сбивает его с толку. Особенно, когда на выходе из зала хватает за локоть, склоняется поближе к его лицу, почти зарываясь носом в чужие лакированные волосы, и выдыхает на ухо:—?Ты молодец.А после пропадает в толпе конкурсантов. У Ходжона мурашки по коже, и ноги ватные. И как это понимать? Он не может сдержать улыбки.Мункю уходит не с ним, но это чувство?— нежное и фантомное?— улыбки хёна, мимолетного прикосновения губ к коже так и не покидает его. Оно въедается в его грудь поглубже, чтобы не забыться, чтобы греть по ночам, когда от одиночества хочется выть, а спасительный голос в наушниках перестает быть его панацеей.***Не прошел.Ко Ходжон нервно смеется. Ким, мать твою, Тимотео не прошел. Это априори невозможно. Но все-таки так оно и есть.Мункю не прошел, а он?— третий.Под дождем из серпантина, под грохот чужих аплодисментов он видит его лицо?— побледневшее и растерянное. Его железное место в рейтинге разрушается, пораженное коррозией. Мункю и сам ржавеет, тускнеет, растворяется. Старательно проработанный стилистами макияж не может скрыть его потухшего взгляда. Такую улыбку, какая была у него, нарисовать уже невозможно. Все, что умеет Мункю?— быть победителем. Все, чего хотел Ходжон?— искренне его поздравить своим: ?Мы справились?.Мункю проваливается, в первый раз проваливается, громко и фатально. А Ко Ходжон не может найти в себе нужных слов.Тимотео?— опора, чертова опора, которую Ходжон все четыре месяца пытался сломать? Нет. Превзойти. Это его способ сказать ?спасибо?, но не ?спасибо и прощай?. Но они прощаются. Ходжону хочется последние полчаса стереть-переписать, плюнуть на собственную гордость и большие цели и отдать свое место в финале Мункю?— заслужил. Ходжон только стоит напротив и смотрит покрасневшими от слез глазами. Он чувствует себя таким идиотом, слова застревают в горле.Осознание проигрыша оглушает Мункю, ни слов, ни улыбок. А Ходжон даже сил найти не может, чтобы подойти и обнять покрепче. Они так отдалились за эти месяцы, что теперь, кажется, у него не осталось права ни быть рядом, ни утешать, ни звать его хёном, ни реветь от отчаяния, спрятав лицо на его широкой груди.Ходжон потерял его. Целиком и полностью.Первый шаг навстречу. Ревность обвивается вокруг горла колючей проволокой. Джи Хансоль опережает его. Такой же разбитый, как Ходжон, такой же от-Мункю-зависимый. Он в первый раз теряет лицо перед камерами, первый раз ревет так, что не может остановиться. Хансоль, а не Ходжон, сгребает Мункю в объятия, он, а не Ходжон, со слезами извиняется за то, что прошел, а Тимотео так и не удалось. Его, а не Ко Ходжона, утешает Мункю, рассеяно гладя большими ладонями по спине и пытаясь изобразить улыбку. Надрывные Хансолевы ?Тимо-хён? тают в окружающем шуме. Ходжон не может даже пошевелиться.Даже тогда, когда Мункю уделял внимание всем на Юните, кроме него, младший не чувствовал себя таким одиноким, только злился и лишь больше желал заслужить его внимания. А теперь время истекло. Теперь Ходжон совсем один, и неоткуда черпать силы. Мункю поднимает на него взгляд, Ко Ходжона прошибает током.—?Давай, иди сюда,?— Тимотео пошире раскрывает руки и подзывает парня к себе. У него действительно широкие плечи и большое сердце, в котором для всех место найдется, даже когда оно болит. У Мункю объятий и слов утешения хватит на них обоих. Ходжон срывается с места, будто только этого и ждал.Все ?прости? застревают в горле. Ходжон только обвивает чужую длинную шею руками.—?Пожалуйста. Еще одно пари, умоляю.Спорим, я без тебя и дня провести не смогу. Скажи, что и ты не сможешь.Спорим, я буду скучать по тебе, уже скучаю. Скажи, что будешь скучать по мне, умоляю.Он ведь, и правда, не сможет. Даже, если рядом будут другие, даже если Хансоль, который понимает его чувства, как никто другой. Это не то же самое.Мункю?— не то, что можно так просто заменить, вычеркнуть из своей жизни.Тимотео только устало качает головой. Его хриплое ?когда-нибудь?, сказанное на самое ухо, теряется в череде тяжелых бесконтрольных всхлипов Ко Ходжона. И Ходжон ему верит.