important. junyoung/dongmyeong (1/1)

Бинты путаются на шее Джунёна?— свежие, белые?— прячут под собой старые шрамы, на которые даже смотреть больно. Но Донмён отчего-то не в силах отвести взгляд. Сидит перед ним на диване, наматывает на пальцы использованную марлю, серую от грязи и пота. По комнате уверенно распространяется спиртовой запах препаратов, щекочет рецепторы. Донмёну дико хочется помочь с перевязкой, коснуться чужого тела, обвести пальцами безобразные контуры раны. Он впервые испытывает нечто подобное к малознакомому человеку. Но Ли Джун не дает к себе прикасаться. Он действует сам?— хватает за локоть, когда младший упирается идти, обнимает, когда он нервничает или боится. Старые шрамы на теле?— его табу, о них нельзя говорить или спрашивать, пока не расскажут. И Донмён уважает это, хотя молчать все трудней.—?Спасибо,?— рука Джунёна ложится на его плечо, как всегда, без предупреждения. Донмён чувствует жар его ладони и невольно сжимается внутри. Ли Джун так легко относится к прикосновениям?— что дома, что на публике. Младший не понимает этого. Но еще больше не понимает его взглядов?— так смотрят на близкого друга, а не нового знакомого. От этого страх перед собственной амнезией выглядит острее: будто у него, Донмёна, отняли часть его жизни?— важную часть, в которой присутствовал этот человек.—?Пожалуйста,?— сглатывает он и опускает взгляд на свои руки. Пальцы заклеены пластырями после тренировок, драк и попыток играть на гитаре; изрезаны острыми струнами, ноют от старых мозолей.Он пробует охватить все и сразу, каждый вечер берется за что-то новое. Психотерапевт резюмирует, что Донмён пытается наверстать упущенное время. Родители смотрят так, будто ожидают чего-то еще. И только Джунён спокойно одобряет его попытки самоидентификации.В этот вечер он дарит ему фотоаппарат, чтобы Донмён мог запечатлеть каждый день своей жизни, чтобы ничего не забыть. Но он все равно боится, что забудет.—?Ты же понимаешь, что это очень дорогой подарок,?— парень сконфуженно гладит ладонью глянцевую упаковку. В ответ Ли Джун тихо фыркает, будто это сущий пустяк.—?Для тебя мне ничего не жалко.Его слова вгоняют в краску, всаживаются иголками в робкие зеленые Донмёновы чувства, будто пришпиливают бабочку к доске, а дальше?— под стекло, чтобы любоваться вечно. Они ранят, но от них еще приятнее. Донмён не понимает, почему Джун так сильно влияет на него. Почему от вида шрамов на его теле ему самому больно? Почему он верит каждому его пылкому ?люблю?, хотя они едва знакомы? Почему он так скучает от встречи до встречи? Почему так быстро привязался к человеку, о котором не знает практически ничего?Каждым признанием, каждым ?люблю? и ?мой? Джунён, словно заклинанием, опутывает парня по рукам и ногам, не давая попыток к бегству. Донмёну уже не хочется убегать. Голос Джуна сидит у него глубоко в груди, прошит по коже невидимыми нитями. У него нет того проклятого шрама на теле, который должен обречь их на общую судьбу, но Донмён почти готов вырезать его самостоятельно. Дать им одно имя на двоих. Разделить на двоих сердце и душу. Потому что ему хочется, ради Джунёна хочется. А пока…—?Хочу сделать фото с каждым важным для меня человеком.Первый снимок Донмён делает с ним.