IV. В логове цвела вишня (1/1)

В пещере Арагура, с сеткой дыр наверху, откуда сыпались стружки света, всегда было светло и сухо. Днём?— от солнца, а по ночам?— от магических фонариков и маленьких блуждающих огоньков. Почва, стены, воздух?—?тепло рождалось из недр спящего вулкана и прогревало маленькое уединённое укрытие от внешнего мира, где война с Дамианом, Тёмным Кругом, демонами продолжала набирать обороты. Леон подъехал к одной из стен возле морского выхода и провёл своими узловатыми пальцами по древнему горячему барельефу. На барельефе скульптор изобразил дракона и людей?— много людей, которые стояли перед ним на коленях, почтительно опустив головы, сложив ладони, и только один человек с посохом, чьё имя нацарапали ниже, возвышался над толпой. ?Махос?. Тот, с кем считались даже драконы. Он был высок, немного сутул, на лице его отпечатались долгие годы, а глаза цвета чистого серебра горели в темноте как живые: они не двигались, но следили за каждым движением, за каждой тенью, пробегавшей по серой каменной дорожке, ровно до округлой часовенки, с маленьким шпилем и большими пустыми окнами, в которой располагалась библиотека… Леон по-детски показал язык барельефу, сказав: ?А я тебя превзойду?, и двинулся вперёд, ближе к выходу, ведущему в древний сосновый бор, где корни ползали под землёй как черви. Там располагался вишнёвый сад. Маленький, гордый, одинокий. Арагур возился с ножницами между белыми ароматными деревцами, освещённый яркими лучами, и пчёлы вокруг весело жужжали, вылетая из нескольких больших ульев, знаменуя месяц цветения перед летом. Он двигался от ряда к ряду, мурлыкая себе под нос незнакомую мелодию, отщёлкивая лишние прутики, принюхиваясь к вязи белых цветов. На лице его застыла умиротворённая улыбка?—?одними уголками губ. Рукава тёмно-синей рубахи не закрывали темные от загара запястья с парными чёрными звёздочками, длинные пальцы двигались виртуозно?— они будто были созданы, чтобы ими играли на флейте или на арфе, чтобы ими любили… Леон наблюдал исподтишка, сминая край своей белой рубашки, простоял так до тех пор, пока Арагур не скрылся из виду, и только после этого, развернувшись, проехал между голубыми ёлочками. Несколько почтовых воронов покачивались на ветках; один из них, самый старый, хрипло каркнул, заметив ученика своего хозяина, взмахнул большими чёрными крыльями, но, видимо, решил не взлетать. Одно перо плавно слетело вниз. Леон двигал большие колёса, цепляясь обгрызенным ногтем за шершавые шины, пока не добрался до чёрной статуи дракона, на котором висели горшки с цветами?— с лилиями, с незабудками, с ромашками. Рабочий просторный стол находился рядом?— с большими увеличительными стёклами, направленными на несколько страниц с мелким почерком, растянутых на высокой пробковой панели, связанных синими ниточками, булавками, кнопками. На отъезжающей полочке были разложены акварельные краски, чернильницы, перья, кисти… Абсолютный порядок царил даже в скомканных листках бумаги. Леон подъехал поближе, приподнимаясь на руках. Не обращавший раньше внимание на рабочее место учителя, он с интересом обнаружил несколько рисунков растений. Не в самом лучшем исполнении. Их будто рисовал маляр. Пусть и весьма увлечённо. Краски перекрывали друг друга, смешивались не в самые лучшие сочетаниях. Чёрные кресты перекрывали дотошные попытки запечатлеть самые мелкие детали?— лепестки, венчики, узоры на листьях… Гневно же разорванные клочки вместе со свежим пеплом покоились на днище глиняной посудины у ножек стола. Леон притянул к себе не до конца испорченный лист бумаги и одну из кисточек, потрогал её ещё влажный хвостик из беличьей шерсти, обмакнул в акварельную зелень и рядом с кривым изображением друдены принялся вырисовывать свою версию. Периодически обмакивая кисть в воду и краски, он вывел первые контуры, наносил слой за слоем, разбавлял цвет водой, добавлял оттенки, как его учила тётя, и в итоге на странице появился вполне удачный рисунок друдены по сравнению с тем, что было раньше. За ним последовал второй?— звёздной пыли. За вторым?— третий… Оглохший от вдохновения, Леон не сразу услышал вежливый кашель. Он, пойманный с поличным, повернул голову немного назад, краем глаза рассматривая Арагура?— удивлённого, почесавшего мизинцем свой шрам на нижней губе. —?А у тебя неплохо получается,?— подойдя к столу, Арагур одобрительно похлопал Леона по плечу. —?Для шестнадцати лет очень даже недурно. Кто тебя учил? —?Тётя, учитель,?— сказал Леон, откладывая кисти и краски, только сейчас заметив, что все руки его были в зелёной акварели. Он, похлопав себя по груди, где на льняной рубахе послушника располагались два маленьких кармашка, вытащил из одного рисунок импа в старом цилиндре, с тростью, и вытянул его перед собой, аккуратно расправив. —?Видите, она… была талантливой. И объясняла всё доходчиво?— ей впору было быть учителем… Впрочем, им она и была какое-то время: она занималась с дочерьми Фабиана Ферольского, преподавала искусство и изобретательство. В то время, по её рассказам, ей платили щедро за уроки, но вместо того чтобы купить себе на эти деньги настоящий дом, она растрачивала их на всякое, ну, на информацию, на артефакты импов, на все принадлежности для живописи… Карманы её, плотно набитые монетами, всегда быстро пустели,?— он повёл плечом, снова складывая рисунок в карман. —?И всё-таки она рисовала талантливо… —?Полагаю, её мастерство передалось тебе,?— Арагур положил на стол ножницы. —?По сравнению с тобой я рисую как пятилетний человеческий ребёнок, не лучше. Я тут подумал… —?он расправил завёрнутый внутрь белый воротничок Леона. —?Может быть, ты мне поможешь с иллюстрациями к моей новой книге? Я бы не отказался от твоей помощи, Леон. —?А вы не боитесь, что я могу испоганить ваш, возможно, вековой труд? —?Видя, как ты стараешься,?— ни капли. Я настаиваю. —?Надеюсь, что вы уверены в своём решении… —?пробормотал Леон. —?Я постараюсь вас не подвести, учитель. Когда мне начинать? —?М… —?Арагур задумчиво приложил палец к подбородку,?— можешь приступать хоть сегодня. Как только разберёмся с лекарствами. Езжай за мной, Леон. Каждое движение Арагура было выверено, плавно, по-змеиному завораживающе:?он не подскакивал на ходу, не выбрасывал далеко вперёд ноги, не топал громко, не ходил бочком, не прихрамывал, а скользил, плыл как песчаная эфа по золотому песку. Его чистые домашние сапожки без каблуков не оставляли на дорожке следов, а в воздухе?— ни единого щелчка или стука. Спина его, скрытая тёмно-синей тканью, медленно удалялась, мельчала, мельчала, пока не растворилась в свадебной вишнёвой белизне. Высвободив немного воздуха из груди, Леон, погладив мягкие потёртые подлокотники, дотронулся до колёс?— и коляска покатилась обратно. Взгляд его снова зацепился за статую, которая следила за логовом своими сапфировыми глазами, и от тёплого порыва воздуха ромашки закачали белыми головами. Живые цветы и камень. Искусство и природа. Небрежные горшки и тонкая работа скульптора. Это место целиком было противоречием: часовенка с библиотекой, вишнёвый сад, барельеф?— они предназначались паломникам, послушникам, учёным, бродячим музыкантам, путникам, как и узкие комнатки, вырезанные внутри, десятки кроватей… Созданное для людей, ящеров, гномов, эльфов, это место покрылось чешуёй забвения?—?никто, кроме Арагура, Леона и Хорна, гоблина-слуги, в современном мире не знал, что оно до сих пор существовало в жерле давно спящего вулкана. Дорожка, по которой ехал Леон, петляла всего дважды?—?один раз скрываясь в тени, отбрасываемой чёрным драконом, а второй?— приближаясь к часовенке, к выставленному у её стены старому зеркалу. Самому обычному зеркалу. На его чистой поверхности, с которой Арагур несколько раз смахивал паутину, отразилась коляска из стали с шестерёнками, одним грубым рычагом, и лицо, и русые с рыжиной волосы, и серо-голубые глаза, и заметно пополневшие щёки. За несколько месяцев, проведённых в логове, частенько называемое ?домом?, бывший беспризорник привык к овсяной каше, к коровьему молоку из соседней деревушки, к мягкому белому хлебу, к мясу и к?— что поразительно?— лисичкам (Хорн сегодня как раз направился в деревню за продуктами). Он был всегда чист, всегда накормлен и одет. Любой мог бы ему позавидовать. Леон, принюхавшись к празднику весны, наконец добрался до большой лаборатории, до причудливых шкафов с трубками, до ящиков, бочек, алхимических весов. И замер в нетерпении. На рабочей площади его уже ждали несколько разноцветных сосудов. —?Я смог приготовить сегодня парочку, посмотрим, улучшат ли они твоё самочувствие хоть немного,?— откупорив первую склянку, от которой пахло малиной, Арагур предложил её Леону. —?Я попытался изменить его вкусовые качества, чтобы он не вызвал тошноты. Я пробовал, оно не слишком противное, но лучше всё-таки… —?он протянул глиняную кружку с апельсиновым соком,?— лучше запить его чем-то ещё. —?Спасибо, учитель,?— Леон сделал несколько гулких глотков, от которых несколько раз дрогнул его кадык, запил всё апельсиновым соком, перебившим приторную сладость малины, и, вытерев рукавом рот, принялся ждать, то и дело пощипывая неподвижные колени. —?А когда оно должно подействовать? —?От нескольких секунд до получаса,?— Арагур внимательно рассматривал его лицо, опершись о высокую бочку. —?Уже что-нибудь чувствуешь?.. —?Тепло,?— сказал Леон, чувствуя, как от жара его щёки начинают краснеть,?— мне очень тепло. И глаза,?— он сморгнул слёзы,?— слезятся. По-прежнему не чувствую своих ног… —?Хм, интересно,?— хмыкнул Арагур, забирая пустой сосуд из-под зелья. —?Подождём полчаса. Я его не тестировал ещё на людях, но у драконов, точнее говоря у меня, оно пробуждает, хм, повышенную чувствительность. Я… мне нужно это записать,?— он притронулся к своим свежим заметкам и к карандашу с мягким стержнем, который, при особой неряшливости, пачкал серым всю страницу, оставляя на ней грязные отпечатки пальцев. —?Леон, никуда не уезжай, мне надо наблюдать за тобой в течение этого получаса. Если самочувствие будет меняться, ты должен мне об этом сразу сообщать. —?Как скажете, учитель,?— Леон снова утёр слёзы,?— я буду всё говорить, можете на меня положиться. Прошло ровно полчаса?— об этом оповестили маленькие часы на часовенке с несколькими чёрными делениями, опустив стрелку на полтретьего. Зелье не дало никаких неожиданных эффектов. Арагур разочарованно повздыхал, всплеснул руками, сделал несколько быстрых заметок, осторожно надавливая на карандаш: губы его беззвучно шевелились, золотые глаза бегали от одной написанной строчки к другой, критично перепроверяя каждую букву. А Леон просто ждал чуда. Уже не один месяц ждал, с нетерпением, и с каждым днём надежда его медленно и мучительно крошилась точно мел, сгорала точно свеча, растворялась точно сахар: он согласился, чтобы на нём проводили ?опыты?, будучи уверенным, что, раз у простых лекарей ничего не вышло, получится у настоящего дракона, хранящего в себе тайны не одного тысячелетия… Наивная мечта в первый раз в жизни встать на ноги манила его так же, как маяк приманивает к себе одинокие корабли по ночам. Солнечный зайчик упал прямо на кончик носа Леона, и Арагур, обративший на это внимание, заулыбался, сказав: ?Похоже, тебя любит солнце?, и передал ему сосуд. Смесь внутри пахла шиповником, была желтовато-розовой и тёплой, как парное молоко. Совершив несколько осторожных глотков, Леон сразу ощутил, что настроение его мгновенно улучшилось?— резко захотелось рассыпаться в благодарностях, обнять кого-нибудь,?— и зрение стало значительно лучше как при дневном свете, так и в темноте. Арагур услышал его комментарии и кивнул со словами: ?Как я и ожидал, никакого побочного эффекта?— только улучшение зрения, не то?. —?Учитель,?— Леон погладил колёса своей коляски,?— а вы уверены, что сможете меня исцелить? —?А? —?Арагур обернулся снова к нему, отвлёкшись от своего полевого дневника. —?Я в этом более, чем уверен. У природы всегда есть лазейка на этот счёт. Если существует какая-то болезнь, то обязательно в мире должна быть и противоборствующая ей сила, это я понял за последнее тысячелетие, когда серьёзно занялся алхимией. —?А чем вы занимались до этого? —?спросил Леон, моргнув несколько раз. —?Ну,?— протянул Арагур,?— знаешь, это не слишком интересно для твоих ушей, поверь. —?Мне интересно,?— возразил Леон,?— вы спасли мне жизнь, и теперь меня интересует всё, что связано с вами,?— выдохнув эти слова, подслащенные благодарностью, он откашлялся, взглянув вверх, на синее небо над их головами. На мгновение мохнатые лёгкие облака закрыли солнце, и тёмно-серая тень, как крыса, наследила своими крошечными лапками по всей пещере: не было ни одного уголка, куда бы она ни втиснула свою заострённую морду. —?Хорошо, я, возможно, всё тебе расскажу, но точно не сегодня,?— Арагур передал следующее зелье,?— я его тоже испытывал на себе: оно приподнимает настроение мне, дракону, но я могу только гадать, как оно повлияет на человеческий организм… не в том смысле, что оно опасно, нет, я бы не стал заставлять тебя пить абсолютно сомнительные смеси, но какие эффекты оно может дать… либо никакие, либо исключительно положительные. Здесь есть экстракт аметистового обманщика, вообще он должен увеличивать силы, но в этой комбинации, быть может, откроется ещё неизвестный мне эффект… Леон, не колеблясь, выпил зелье залпом: на вкус оно напоминало патоку, было немного вязким, липким, пристававшим к зубам?— так, будто в рот добровольно заполз слизняк. Сделав следующий глоток апельсинового сока, он принялся снова пощипывать коленки в надежде их ощутить, но проходила минута, другая, двигалась минутная стрелка, указывая на чёрные деления, а ноги оставались на своём прежнем месте. Казалось, что все семеро богов потешались над ним, скрываясь где-то там, за облаками, ставили ставки и мерзко улыбались, как улыбалась ?птичка? с улицы. Ни одно зелье, пусть и усердно сваренное, не давало нужных эффектов: надо повысить настроение или улучшить зрение?— пожалуйста, исцелиться от подагры или от зависимости?— пожалуйста, наделить способностью дышать под водой или стать невидимкой?— пожалуйста… В лаборатории происходили абсолютно разные чудеса. Все, кроме нужного. Ещё ни разу алхимик не приблизился к успеху ни на йоту. Леон сжал подлокотники своей коляски и от удивления открыл рот: металл с невероятной лёгкостью искривился под его пальцами, как тёплый пластилин. Неслыханная сила появилась в его руках, да такая, что казалось, будто ими можно было бы поднять всё что угодно?— даже гигантскую статую дракона, не меньше. ?Ни хера себе?,?— выдохнул он. Заметив его воодушевление, Арагур быстро сделал очередные заметки и, приложив карандаш к подбородку, уставился на своего испытуемого. Они оба ждали. Солнечные пятна окропляли каменные дорожки, и вулкан, под тёмной часовенкой, устало вздохнул сквозь сон. Леон насупился, сведя брови к переносице, но не стал высказывать своего разочарования: улица научила его терпению. Без терпения он бы не смог молча наблюдать за тем, как все мало-мальски состоятельные горожане проходили мимо, лишь изредка удостаивая его своими безразличными взглядами… Вишнёвый сад продолжал жужжать. —?Учитель, может быть, сегодня испытаем ещё одно зелье? —?с азартом спросил Леон. —?Нет, на сегодня всё,?— ответил Арагур, возвращаясь к ступке и пестику, где он растирал цветки звёздной пыли,?— можешь возвращаться в свою комнату, если хочешь, а я пока займусь новыми смесями. Завтра продолжим. Лучше повтори свойства растений, о которых мы говорили вчера. Я проверю. Или можешь начать иллюстрации к моей книге. Тоже полезная вещь. —?Но я могу ещё работать, учитель,?— заупрямился Леон. —?Я правда ещё в состоянии… —?Хочешь доиграться до интоксикации, Леон? —?Не думаю, что от одного зелья мне станет хуже. —?Нет,?— покачал головой Арагур. —?Мы никуда не торопимся. Мы работаем не на скорость… —?…а на результат, я помню, учитель. Арагур удовлетворённо кивнул, возвращаясь к своей большой лаборатории, в которой всё гудело, шипело, искрилось?— как в ведьмином котле. Пестик и ступка, трубки, сосуды и травы?— вот его инструменты чудес; окружённый ими, он чувствовал себя как дракон в небе: в стеклянную колбу летели цветы, листья, измельчённые до тёмного порошка, подсыпался высушенный катализатор… Леон, задержав на короткий миг взгляд на спине Арагура, поехал сначала к своей комнате… Но потом передумал. Коляска покатилась к учительскому рабочему столу, где лежали краски, листы бумаги, испорченные зарисовки, и, собрав всё необходимое, послушник, бывший беспризорник, желавший за добро, пусть и не бескорыстное, ответить добром, отправился к своей маленькой кровати, к тумбочке, к столику, оставив позади статую дракона с чарующими сапфировыми глазами. В полном беспорядке здесь находились заметки и старые энциклопедии, толстые обложки которых уже знали не одну тысячу пальцев, скользивших по ним. В заметном отдалении от них прятался фонарик?— совершенно обычный. Такие фонари использовали горняки и шахтёры. С поворотом рычажка, фитилёк загорелся, призрачно грея щёки. Блуждающий огонёк, казалось, с интересом опустился ниже, назойливым голубым светом раздражая глаза. Леон отогнал его в сторону. Он разложил все нужные ему инструменты и, уложив на неподвижные колени листки бумаги, принялся исправлять рисунки. Их были десятки, если не сотни. Кисть гуляла по белому, и её путь отмечался зелёными, красными, синими, фиолетовыми отпечатками. У цветов вырисовывались пестики, тычинки, стебли, макушки, окружённые нежными лепестками, у грибов?— шапочки и ножки, у мха?— высовывавшиеся из него тёмно-коричневые побеги… Леон почесал щёку, окрасив её тоже в зелёный, как и пальцы на левой руке. Когда он закончил, то, довольный, сложил все рисунки на столик, чтобы они высохли за несколько часов. Сам же поехал вновь в вишнёвый сад, дабы, пока было свободное время, тайком проследить за работой того, кто исцелил его от зависимости за несколько месяцев. Арагур в своём человеческом обличии возился с большой алхимической лаборатории, перегоняя покрасневшие жидкости через реторту. Тихая незнакомая песня тянулась по всей пещере с часовенкой и барельефом, как тонкая, невесомая паутина?— это оживало на короткие мгновения мёртвое наречие. Странная драконья колыбельная. Голос у Арагура был бархатным, ласкающим слух, и от него глаза Леона, околдованного звучанием, потихоньку начинали закрываться… —?Я никогда не пел на публику,?— признался Арагур, не оборачиваясь. —?Эту песню нам с сестрой пела мать, мне так нравились слова, что я вызубрил её наизусть. Надо мной из-за этого потешалась сестра, говорила, что, мол, это так по-детски?—?учить колыбельные. Я, конечно, на неё обижался, но тут уж ничего не попишешь: для неё это было слишком… наверное, сентиментально, а может, она просто выказывала таким образом протест, ведь мать осуждала её за то, что на уме у неё были одни лишь вы?—?люди,?— он втянул носом воздух, пропитанный весенним торжеством, и замолк. —?Какой она была, ваша мать? —?тихо спросил Леон, вспоминая Диану, которую у него язык не поворачивался назвать матерью. Взгляд учителя устремился в потолок, в самый крупный провал в нём, куда заливался свет из солнечного кувшина. —?Вы помните её? —?Она была… —?Арагур прикрыл глаза,?— своенравной, упёртой и очень увлечённой. Если ты про внешний вид?— мы её точная копия: синяя чешуя, золотые глаза, красные перепонки на крыльях… Её звали Эверин, дракон ветра, помнящая. —?Эверин,?— повторил Леон. —?А что значит ?помнящая??.. —?Понимаешь, Леон,?— раскрыв глаза, Арагур неопределённо дёрнул плечом,?— наш народ очень древний… Впервые мы появились задолго до того, как первые люди стали строить города, наш род,?— он достал карандаш и быстро нарисовал на измятом листе бумаги несколько ветвистых линий и ткнул на ту, что была крупнее остальных?— как рога благородных оленей,?— грубо говоря, все драконы делятся на четыре поколения: помнящие, золотой век, серебряный век и век упадка. Я?— дитя золотого века, родился, когда ещё существовали на небе первые воздушные крепости, поднятые вверх с помощью могущественной магии… А вот наша мать, Эверин, была одной из тех, кто помнил, как мы впервые ступили на земли Ривеллона. Отсюда и прозвище?— ?Помнящая?. —?А как вы жили? —?Мне льстит твоё любопытство,?— Арагур прошептал что-то на драконьем языке, и на ладони его появился голубой блуждающий огонёк, который быстро превратился в сверкающий кристалл, взмыв снова в воздух. Тонкий пучок синего света в несколько мгновений изобразил кусок суши, витающий в воздухе: там были горы, гигантские шары из идеально-чёрного материала, водопады, цепь открытых лабораторий, стеклянных оранжерей со всеми разновидностями растений: от кактусов до орхидей. —?Так, примерно, выглядел мой дом. Видишь бирюзовые кольца, окружающие остров? Это скопление ?сосудов знаний?, которые тщательно охраняла наша мать: большинство из них были намного древнее меня… —?он смахнул изображение единым движением. —?Мы с Авророй любили наблюдать за работой нашей матери, хоть она это строго-настрого запрещала, скрывалась от нас со своими знаниями, будто бы эти знания могли нам навредить… Я послушно не притрагивался ни к одному из сосудов, но вот Аврора… она посчитала, что достойна этих знаний ничуть не меньше. Украв значительную их часть, она сбежала из нашего дома, уверенная в своём всезнании и могуществе. Тогда-то она впервые и встретила древнего короля людей?— Сигурда, полюбила и родила от него сына?— пламенного рыцаря Ферелла… Я считал её дурой, если признаться честно. Я не представлял, как можно влюбиться в кого-то, кто не дракон. Моё мнение разделила и мать, она была просто в ярости, но уже не могла ничего исправить: когда она намеревалась вмешаться в жизнь Авроры, та скончалась. —?А как же ваш отец? —?спросил Леон, поймав в руку белый лепесток. —?Вы рассказываете только о своей матери потому, что не помните его??— он хотел добавить: ?Как я?..?, но воздержался. —?Леон, у драконов никогда не было такого понятия как ?семья?. Это слово человеческого происхождения. Только расы, пришедшие гораздо позже драконов в этот мир, связывают себя подобными узами. У нас же воспитанием до поры занимались только матери, а после и они оставляли своих детей. А отцы… у них была своя жизнь. Они… —?он посмотрел на Леона,?— ну, они… —?он заметно покраснел. —?В общем, я никогда не видел и не знал своего отца. Но мать всегда говорила, что он был ?достойным?. —?А где ваша мать сейчас? —?спросил Леон, поднимая глаза вверх. —?Я не знаю, Леон,?— выдохнул Арагур. —?Понимаешь, у драконов так устроено, что, когда приходит ?Час?, мы бесследно исчезаем из этого мира, может, из этого измерения. Мы не умираем, нет, мать рассказывала, что мы переходим в другой мир, в мир ?начальный?, который назывался,?— он произнёс длинное слово на драконьем наречии, и Леон, пытаясь его уловить, нахмурился. Арагур заметил это и по-доброму усмехнулся. —?Похоже, языки действительно не твоя сильная сторона… Если говорить на вашем языке, то наш мир называется ?Туман?. Мать рассказывала, что там есть только небо, где висят наши ?колыбельные?… —?Наверное, это страшный мир,?— поёжился Леон,?— одно только небо… —?Возможно,?— сказал Арагур,?— я никогда там не был, но не думаю, что я бы променял этот разнообразный мир, населённый всеми вами, на наш одинокий мир, где есть только мы, драконы. Хотя чисто из любопытства, я бы согласен был взглянуть на него, но оставаться навсегда… —?Учитель,?— Леон посмотрел на Арагура серьёзно. —?А я когда-нибудь стану пламенным рыцарем?.. Когда я смогу ходить, я имею в виду. —?Я… —?Арагур высыпал порошок из ступки в пустой сосуд и залил его густой жидкостью из стеклянной колбы, принюхался. —?Признаться честно, я ещё об этом думаю. Быть пламенным рыцарем?— значит, нести большую ответственность на своих плечах за полученную силу. Откуда ты узнал про пламенных рыцарей, Леон? —?Мне о них рассказывала тётя,?— признался Леон. —?Оробас спас её во фьордах от племени гоблинов, когда она пыталась выменять у их сказителя старый чертёж импов, который хранился у них без дела, как трофей. Её едва не разорвали на клочья. С тех пор она опасалась гоблинов всю свою оставшуюся жизнь. —?А, Оробас,?— кивнул Арагур,?— слышал о его подвигах?— могущественный пламенный рыцарь и у всех на слуху… Но мне гораздо интереснее твоя тётя, Леон. Что с ней случилось? Почему ты остался один, на улице? —?Учитель,?— Леон удобнее устроился на своей коляске, любовно погладив подлокотники из мягкой потёртой кожи, местами поцарапанной, со стальными кнопками. —?Моя тётя по имени Пелагея, дочка Гектора, была... специфичным человеком. Была,?— он выдержал паузу. —?Как вы могли догадаться, она некоторое время назад отошла в Чертог Отражений. Мне тогда было тринадцать ещё, а ей?— тридцать три. Когда меня оставила мать, сразу после рождения, тётя взяла на себя ответственность и стала растить меня сама. На мой вопрос, почему она меня не бросила, она всегда отвечала просто: ?Потому что не смогла бросить тебя на верную смерть?. Она была… доброй, наверное,?— Леон вспомнил, как тётя Пелагея, заработав себе на хлеб, подкармливала беспризорников, которые иногда заглядывали на их порог. В свободное время она собирала бездомных детей и учила их грамоте, тех, кто изъявлял желание. —?Она любила детей. —?Чем она жила? —?спросил Арагур, принюхиваясь к полученной смеси, взбалтывая её немного. —?В смысле какие у неё были увлечения? —?Она чем-то была похожа на вас,?— сказал Леон, погладив подлокотник. —?Только её страстью были не зелья, а импы и их древние технологии. Увидь она вашу пространственную сумку, она бы просто сошла с ума,?— он усмехнулся,?— от счастья, конечно же. Она собирала всё, что было связано с импами, была истинной ценительницей, но весьма разборчивой. В комнате она устроила целый музей, когда… ну, когда у неё ещё была комната, то есть наша небольшая квартира, тоже в Вороньем Гнезде, не так далеко от таверны. Я слышал, Раби, после того как вы помогли ему избавиться от ?проклятия?, ?изгнать призрака?, сдал комнату какой-то молодой паре. Это ведь был какой-то ваш трюк, учитель? Вы наколдовали ему новых жильцов? В призраков всё равно я ни за что не поверю. —?А зря,?— Арагур поставил склянку на столик,?— призраки есть. —?Не обижайтесь, учитель, но пока я сам всё не увижу?—?не поверю. Арагур загадочно усмехнулся, взглянув на одно дерево в вишнёвом саду. —?Думаю, есть вероятность, что однажды ты всё сам увидишь. А пока давай займёмся твоей грамотностью,?— Арагур прошёл вперёд, минуя статую дракона, останавливаясь напротив своего письменного стола. Напевая прежнюю песню на драконьем наречии, он раскрыл нижний ящик, вытянул из него толстую стопку новых листов и карандаш с мягким стержнем, передавая всё в руки Леону. Леон положил всё на колени и приготовился, с плохо скрываемой ленцой сжимая и разжимая гладкий карандаш. Они вернулись к лаборатории, к трём большим открытым механическим шкафам, и Арагур нажал на синюю кнопку. Шкафы разъехались, шурша шестернёй, и стеклянные голубоватые сферы с гудением выплыли из сердцевины, пульсируя как живые сердца. По прозрачным трубкам забегала чёрная, как смоль, жидкость, и все механизмы запыхтели, как древние мумии?— пых-пых-пых. Арагур влил в одну из сфер зелёную жидкость из колбы, а в другую добавил измельчённый катализатор. Механизмы задвигались, и зелёная жидкость забурлила, запенилась, пока не изменила цвет на серебристый. Затем из шкафов выехала полка с сушёными травами, цветами, и Леон наморщил лоб, пристально смотря на зелёные листья, стебли, на соцветия. Арагур достал из всего букета шептун-траву, и, критично её осмотрев, отщипнув от неё листик, он обратился к Леону:?— Название растения? —?Шептун-трава,?— уверенно ответил Леон. —?Что из неё обычно делают? —?Зелье здоровья. —?От чего? —?Зависит, э, от,?— он почесал затылок,?— кон-цен-тра-ции. Концентрации. Если пить просто настойку шептун-травы, она ускоряет заживление ме-ха-ни-чес-ких повреждений. Типа царапин, мелких ранок, синяков… Если усилить смесь с помощью катализаторов, она сможет ускорить процесс срастания сломанных костей, заживления глубоких порезов, ушибов… —?Хорошо,?— Арагур удовлетворённо кивнул, откладывая шептун-траву обратно на полку. —?А это что? —?он достал сушёный гриб с короткой ножкой, с коричневой шляпкой. —?Цезарский гриб,?— Леон прищурился,?— очень старый цезарский гриб. —?Для чего он нужен? —?Он нужен… —?Леон снова наморщил лоб,?— основное его свойство?— это ускорения реакции, но мало кто знает, что если его долго варить, то его настойка приобретает и другое свойство?— оно действует как ободритель своего рода… То есть если хочется спать, но надо доделать дело,?— вдохновенно продолжал он,?— он помогает не уснуть прямо за столом. —?Лексика,?— с улыбкой поправил его Арагур. —?А, да, точно, простите, учитель,?— тут же поправил себя Леон. —?Лексика. Для грамотного алхимика она очень важна. От неё зависит, будут ли меня серьёзно воспринимать в будущем.