8. (1/2)

Мирон остаётся на вторую неделю и снимает второй номер. Рядом, но так обоим становится чуть легче.

С 16-ого числа вводят дистанционное обучение, а соседка пишет Алисе, что улетает домой. Алиса злится из-за большой суммы за семестр, в котором так мало пар и полезной информации, а Мирон смотрит сторис Оли Маркес и думает, что Ваня был прав: их всех ждёт какой-то пиздец.

Всех.

Алиса занимается курсовыми, разгребает ворох домашки, практически не покидая свой номер, и вспоминает о Мироне, только если хочет есть. Он даже рад одиночеству. Есть время подумать.

Они сталкиваются в коридоре между номерами, замирая на расстоянии руки.

- Успешно? – говорят вместе.

- Да, закончила два предмета из шести. А ты?

- Дописал текст для нового трека.

- Вау. Прочтёшь?

- Доработаю и прочту, – отвечает мужчина, а сам думает, как ему не хватает Порчи и его битов. Сам-то он не умеет писать музыку. А ещё он думает, что у Алисы пушистые волосы. – Хорошо?

- Буду ждать. Ты голоден?

- Умираю просто. Идём вниз?

Они привычно скользят мимо работников и гостей отеля, нагребают еды в тарелки и садятся за столик.

Мирон уставший и радостный – он уплетает за обе щеки салат, пьёт морс, ухмыляется собственной мысли и вдруг замирает. Медленно выпрямляется и долго смотрит на девушку, пока та не чувствует на себе взгляд.

- Ты чего?

- Видений не было давно. У тебя были?

- Н-нет.

- Я тут подумал, вдруг я нарушил связь тем, что приехал? Дата встречи завтра.

- Завтра?

- Как-то я заморочился с цифрами на шее, – тыкает себя в шею и продолжает. Алисе всегда нравилось это тату больше остальных. Ну, ещё и колесо на руке. – Складывал, умножал, делил, додумывал, а потом всё сложилось. Я ведь так и не вспомнил, почему наколол её. Решил, что цифра хорошая. Потом понял – это знак – 17 марта 2020 года случится наша встреча. Но приехал раньше.

- Я помню тот вечер. Тогда я узнала про… Диляру. Она ещё сказала, что у тебя в квартире холодно.

- Она мёрзнет часто… Ты видела это?

- Ага. – Алиса просто кивает, не добавляя, что сильно расстроилась из-за этого видения. – Я тогда только узнала о тебе и вот…

Они молчат, обдумывая услышанное. Мирон прочищает горло и говорит: - Ты гораздо меньше, чем я, имела времени, чтобы узнать что-то о своей паре. Зато… не успела устать от меня. - Ааа вот нечто похожее говорил твой доктор, – подмечает девушка, не давая себе права зацепиться за слова об усталости. Он выдал себя, ему она надоедала.

- Иногда мне кажется, что ты со мной каждый момент моей жизни…

- А что видел ты?

- В основном ты была чем-то постоянно занята – писала или рисовала. Много пела. Фальшиво, но с душой. Влюблялась. Смеялась, – он улыбается невольно, и сердце Алисы ёкает. – Ты вообще много смеёшься. И ещё ты много переживаешь и проживаешь. Это меня всегда удручало.

- Тебе были противны мои слёзы?

- Нет, но я бы хотел, чтобы их было меньше. Но что бы я ни сделал, ты найдёшь повод для них. Ты очень ранимая.

Что-то в его словах вдруг касается самого её сердца, словно целует. Так нежно и медленно, почти благоговейно. Мирон понимает её, так хорошо понимает её. Алиса думает, что от третьего раза сердце лопнет от боли. Что бы он ни говорил и ни делал, сейчас она просто физически не сможет.

Не сможет. - Мой дедушка всегда говорит, чтобы я не принимала всё так близко к сердцу, но у меня не выходит.

- Иногда это умение приходит с возрастом. Я до сих пор могу легко выйти из себя, и дело не в расстроенной психике, – он пытается звучать легко и с ноткой юмора, но глаза выдают напряженную тяжесть. Не может шутить над тем, что так волнует. Она пробует разрядить обстановку. - Неее, дело в ней, в биполярке, не ври, – она хохочет, и Мирон смотрит немного удивлённо, будто не видит повода для смеха, а потом черты лица смягчаются, и он позволяет себе улыбнуться.

Затем выдаёт: - Не хотел бы сделать кому-нибудь больно в таком состоянии… Поэтому учусь спокойствию. Пью таблетки.

Девушка молчит, думая, какими глупыми были недавние слова про биполярку. Она мысленно бьёт себя по лбу за дебильную попытку пошутить.

Неуверенно шепчет:

- Я хотел бы, чтоб мои песни были повеселее, легкомысленней, смелее, естественней, Дульсинея, ты знаешь, я такой только если навеселе и с тобой…

- …ведь наедине цирк сильней Дю Солей. Они молчат, разглядывая друг друга и обдумывая только что произнесённые строки. Оба знают, что он писал о Диляре, но сейчас, глядя в глаза своему соулмейту, Мирон явно думает, что и Алиса подходит. Она видит, как эта мысль загорается в глубине его глаз и поселяется в голове навсегда.

- Мне нравится то, как ты написал эту песню. Она душевная. Жаль, она для баттла.

- С которого я ушёл.

- Это было некрасиво, но я не сильно удивилась. Это в твоём стиле.

- Убегать от проблем?

- Поступать так, что все удивятся. Я не ожидала...

- Никто не ожидал.

Он хмыкает, берёт стакан морса и допивает. Алиса заправляет кудряшку за ухо. Их беседы пока только вызывают у неё смущение. Слишком непривычно сидеть вот так напротив него, общаться и делать вид, что это нормально. Просто так. Без визга фанаток и шума битов. Без мата, табака и гогота его друзей.

Сейчас, здесь, вырванный из своего мира, Мирон кажется до смешного обычным. Он больше не видится ей Хаулом – они равны – и на это есть две причины: либо он стал обычным, либо она стала, как он.

Но Алиса не знает, не слышит и не видит (жаль), что прямо сейчас в своей голове Мирон думает о том, что его родственная очень красивая и нежная молодая девушка. И что в ней на самом-то деле всё, что он всегда искал, но с годами отчаялся найти в ком-либо.

Он вспоминает то, с каким усердием она собирала себя по кусочкам последние три года и понимает, что боится. Он боится даже дотронуться её, потому что ему кажется, что Алиса рассыплется на миллион частей, раскрошится, развалится. И он не хочет этого. И он не может заставить себя перестать хотеть увидеть момент её распада.