Страх (1/1)

Исчадия прорывались через Завесу всё чаще и чаще. Места прорывов становилось всё сложнее предугадывать?— их было слишком много. Войска всё чаще были вынуждены отступать, бросая поселения на растерзание этих тварей.Вместе с Исчадиями пришли и кошмары. Липкие, цепкие, расползающиеся тёмной паутиной в голове, не давали покоя ни днём, ни ночью. И если днём от них оставалось только зудящее чувство тревоги да едва слышный гомон призрачных голосов, то ночью становилось всё только хуже. Кошмары обретали форму, их голоса становились громче и чётче. За свою жизнь Ифан натворил много всего. И во снах это его настигало. Ему снился бесконечный бег до портала, в бесплодных попытках предупредить о надвигающейся беде, и Ифан мог только с отчаянием наблюдать как все, кто верил ему, погибали от стелющегося по когда-то живописному краю туману смерти.Ему снились все его жертвы, пока он был среди Одиноких Волков. Они тянули к нему свои гниющие костлявые руки, пытаясь затащить к себе. Ифан отбивался, что было сил, но неизменно проигрывал, барахтался во влажной, затхлой земле, не в силах вздохнуть от забившей глотку грязи.Но чаще ему снились руины древнего зала, купающиеся в бледном свете Истока. Люциан мёртв. Мёртв окончательно. Ифан наконец-то узнал правду. Отомстил за своё преданное доверие. Но легче от чего-то не стало. Они стояли у трона Божественного. Чётверо избранных, кто смог добраться. Момент, который решал не только их судьбу, но и судьбу всего Ривеллона.Они отдали право на божественность?— добровольно?— Одасто, и Фейн положил руку на его плечо, подталкивая к трону.—?Постой,?— спохватился Ифан. —?Постой, мы не должны принимать эту силу. Она не для одного. Она развращает. Посмотри на Семерых, на Люциана.Одасто повернулся к нему, склонив голову к плечу, будто глупая птица.—?Я не могу потерять еще и тебя,?— продолжил Ифан, потянувшись к Одасто, как делал много раз до этого. —?Прошу, прошу, выпусти эту силу в мир. Пусть каждый получит её часть.Одасто подошёл к Ифану вплотную, обнял крепко. Непривычно сухие и горячие губы Одасто касаются его щеки, целуя.—?Прости,?— прошептал он, и Ифан чувствует резкую боль в шее. Он силился поднять руки, но с ужасом понял, что они не слушались. Одасто оттолкнул Ифана, отошел на пару шагов, зажимая в руках окровавленную, с ярким оперением, ядовитую стрелу.Онемение быстро расползаются по позвоночнику, растекается по венам, пока, наконец, не отказали ноги, и Ифан мешком упал на пол.—?Ты глупец, Ифан. Такая сила в руках каждого смертного принесёт только разрушения. Только Божественный может управлять ею. Может сделать мир лучше, благодаря ей. Может спасти Ривеллон.Кровь шумела в ушах так, что голос Одасто казался далёким. Но Ифану не нужно было слышать его слова, чтобы понимать их смысл?— он уже слышал нечто подобное. Ифан пытался зацепиться расфокусированным взглядом за фигуру Одасто, но ему упорно виделась ухмыляющаяся тень Люциана.Этот сон был самым ярким, самым живым?— Ифан просыпался, судорожно глотая воздух, всё ещё остро чувствуя как будто взаправду, лёгкие замирают в тисках парализующего яда.В те редкие тихие ночи, что Ифан проводил с Одасто, этот сон заставлял его подолгу смотреть в потолок. В голове и на сердце было до невозможного пусто, будто ему не удалось избежать ?лечения? Даллис в Форте. Потом Ифан переводил взгляд на обнаженную спину Одасто, и вместе с эти приходили мысли, которых он боялся. Что, если он совершил ошибку, отдав право на божественность Одасто? У него было столько возможностей избавиться от каждого из их тогдашней компании. Но он слишком привязался, слишком доверился им всем. Особенно Одасто.За всё время их путешествия, Одасто не давал повода усомниться в своих принципах, которые были причудливо-благородны для жулика и вора. Он помогать по мере возможностей нуждающимся; не любил лишних конфликтов, стараясь решить всё миром. Одасто умел ставить себя на место других, понимать и прощать.Но Люциан когда-то был не хуже. Благородным, гордым и мудрым?— Ифан верил ему, был предан ему всем сердцем. И к чему это в конце привело. Ифана терзала мысль, что если Одасто изменится так же. Она вела его к простой и пугающей идеи, как можно всё прекратить. Не дать Одасто стать безумным тираном. Это же так просто сейчас?— достать нож, что лежал у кровати, и провести по его тонкой шее?— Одасто даже не проснулся бы. А после, когда начнется очередная гонка за божественностью, Ифан бы заполучил её и распорядился так, как считал правильным. Это казалось таким простым.В одну из таких ночей, Ифан не сразу понял, что Одасто давно уже не спал. Он лежал, подперев щёку ладонью, рассматривал профиль Ифана. Когда тот повернулся, Одасто тепло улыбнулся, положил руку ему на грудь.—?Я знаю, о чем ты думаешь,?— вот так просто, без предисловий, выдал Одасто, и внутри Ифана всё сковало холодом. Одасто придвинулся ближе. —?Возможно, мы ошиблись. Возможно, ты ошибся, отдав божественность мне.—?Разве ты сам не думал об этом?—?Раньше?— нет.—?А сейчас?Одасто прикрыл глаза, глубоко вздохнув, будто собираясь с мыслями, прежде чем ответить.—?Я нашёл дневники Люциана. Не старые, а те, что он вёл последние несколько лет. Там очень много написано о Завесе. Он пытался изучать её сам, не полагаясь на знания Даллис.—?И… что он обнаружил? —?тихо спросил Ифан, чувствуя как липкий страх кошмаров пробирается в самое сердце и разум, дорисовывая дорисовывая тень Люциана в тёмных складках шатра.—?То, что он и говорил?— пока мы пользуемся силой Истока, Завеса будет истончаться Ни Короля-Бога, ни Пустоту не остановить тем, что у нас есть.—?Так, что же, нам стоило позволить Люциану сделать что он планировал?—?Несмотря на это,?— криво усмехнулся Одасто. —?Его мотивы были не столь… благородны. Лишить мир Истока, уничтожить Богов, сконцентрировать всю силу в себе. Думаю, Завеса бы восстановилась, а Короля-Бога можно бы было не опасаться. Какое-то время. А в замен мир бы получил единого бога Люциана. Действительно всесильного. Это весьма заманчивая идея, знаешь.Ифану казалось, что он спит. Что это очередной кошмар?— тени стали гуще, темнее, глаза Одасто напротив блестели черными маслянистыми провалами. Ифан закусил щеку изнутри, надеясь, что это поможет проснуться. Но ничего не поменялось?— Одасто всё так же лежал рядом, молча смотря на него.—?Я не хочу быть Люцианом, Ифан,?— зная его страхи сказал Одасто и придвинулся ещё ближе, так, что совершенно невозможным стало сфокусироваться на лице. Так близко, что Ифан чувствовал чужое дыхание на собственных губах. —?Но если это единственный способ? Без силы Истока будет сложно, но люди смогут с этим справиться. Какой толк в божественности и Истоке, если они нас и губят?—?И что же ты предлагаешь?Ифан вздрогнул, когда в его руке оказалась знакомая гладкая рукоятка ножа, неожиданно тяжёлая и холодная. Внутри всё сжалось от осознания какой план задумал Одасто, и Ифан готов был сбежать в самую гущу сражений с Исчадиями, готов был вернуться в собственные кошмары, где Одасто предал его ради силы и власти. Лучше?— это, чем мягкая улыбка, которую Ифан не столько видел, сколько чувствовал; чем тёмные глаза напротив, в которых столько понимания и принятия; чем старый добрый собственный нож в руке, который он сейчас ненавидел.—?Распорядиться Божественностью можно только в момент принятия. Ты должен добраться до неё первым. Убей всех претендентов, которые будут мешать. Потом?— очисти мир от Истока.—?Я не могу… не так… —?прошептал Ифан, пытаясь выпустить рукоятку ножа из рук. Но пальцы Одасто держали крепко, потянули руку на себя, пока Ифан не почувствовал как нож уткнулся в бледную кожу, между четвертым и пятым ребром, как раз напротив сердца. Ифану не надо даже было смотреть, чтобы знать это. Нож острый, как бритва, лезвие гладко вошло в мягкие ткани, не встречая препятствий, по самую рукоять. Одасто мучительно зажмурился, судорожно выдохнув:—?Мы встретимся снова. Когда-нибудь, где-нибудь.Ифан застыл в ужасе, не веря в произошедшее. Воздух между их губами наполнился железом, Одасто тихо кашлял, выплевывая кровь на подушку. Улыбнулся почти виновато:—?Тебе нужно уходить из лагеря как можно скорее.Он поцеловал Ифана, оставив кровавый след на его губах, и вновь закрыл глаза, оставив Ифана наблюдать как рваное дыхание Одасто с каждой секундой становилось всё реже и реже пока не остановилось вовсе.