Пандемониум (1/1)

Узнал он и то, что человек предпочитает пострадать и внешне покаяться, чем измениться в душе.? Герман Гессе – ?Игра в бисер?*** Во сне мне было странное видение. Преисполненный ужасающей тревогой, я зашёл в пустой собор, где меня явно кто-то поджидал. С каждым шагом, оседающим эхом на огромных, расписанных библейскими мотивами витражах, окружающие меня свечи гасли поочерёдно, и внутри становилось не только холодно, но и темно. Собор погружался в ледяной мрак. То ли звуковые галлюцинации взволновали мой слух, то ли я взаправду услышал мелодичный хор из мужских голосов. По своему настроению пение доносилось словно из преисподней и по-настоящему пугало, а я и не помню, когда в последний раз боялся чего-то. Замедлив шаг, я оказался напротив алтаря и вперил взор своих потемневших от злости, вызываемой неподвластным мне трепетом, глаз на распятие. Иисус, полный отчаяния, прискорбно склонил голову вниз, и я совершил движение шеей, копируя его позу. Мои руки неосознанно поднялись вверх и раскинулись в стороны – я стал плотской тенью Христа. В этот момент на улице раздался оглушительный гром, сверкнула молния, и деревянное распятие, покрытое белой краской, облупившейся в некоторых местах, стало медленно со стонущим скрипом переворачиваться с ног на голову. Наблюдая за сим странным действом, я обратил внимание, что стигматы сына божьего, который пожертвовал собой ради рода людского, начали кровоточить. Багровые струи стремительно потекли вниз глянцевым ручьём. Звуки ударяющихся об пол капель напоминали звуки дождя, тем самым составляя гармоничный аккомпанемент несмолкающему хору. Вдруг страх покинул меня: испарившись, он оставил после себя лишь лёгкое чувство эйфории. Я улыбался, глядя на то, как кровь Иисуса пачкает мои лакированные ботинки. Они были настолько начищенными, что я мог видеть своё искажённое отражение между каплями цвета адского пламени. Опустившись на корточки, я подхватил кончиком пальца частицу святейшего вина и ощутил во рту тёплый, металлический привкус. Нечто греховное защекотало мои нервы, и я издал грудной смешок, который скорее показался мне рыком. Небывалые силы посетили меня. Находясь в соборе, где продолжали гореть оставшиеся вокруг алтаря свечи, я слизывал с пальца кровь Христа, пачкая ею губы и язык, и не просто чувствовал, а знал, что могу всё, ибо я всемогущ. Нечто, поджидавшее меня, выглянуло из-за мраморной статуи Девы Марии, сверкнуло янтарными глазами, насмешливо склабясь, и скрылось в темноте, оставив после себя на холодном камне чёрный отпечаток, который зашипел и покрылся лопающимися пузырями. Джиён умолк и медленно стёр улыбку со своего лица. Он ждал ответа из второй половины конфессионала, но там повисла подозрительная тишина: похоже, шёл процесс переваривания и обработки услышанного, ибо не каждый день в церковь приходят публичные люди с подобными откровениями. Священник тяжело вздохнул и отодвинул пальцем шторку, выполненную из красного бархата, чтобы сквозь решётку посмотреть на исповедующегося. Молодой и крайне привлекательный мужчина в пальто горчичного цвета поверх костюма откинулся к задней стенке и со скучающим видом изучал закрытую дверцу. — Вы ведь пришли не только за тем, чтобы рассказать мне свой дьявольский сон, — священник неожиданно поймал на себе резкий взгляд Джиёна. — Что Вам нужно? — Святой отец, на мне висит слишком много грехов, — мужчина выудил из кармана пальто кошелёк и принялся доставать из него долларовые купюры, одну за другой просовывая в маленькие отверстия деревянной решётки, через которую ему виднелось удивлённое и крайне возмущённое лицо. На этих порочных деньгах сохранились невидимые глазу микрочастицы крови, пота, спермы и кокаина. Такие банкноты принято засовывать в трусики стриптизёршам, но никак не пихать в лицо священнослужителю. — Я грешен, очень грешен, и мне хотелось бы искупиться. — Вам поможет душевный монолог, полный искреннего покаяния, но никак не грязные деньги. Они мне не нужны. — Я хочу помочь церкви, — Джиён убрал кошелёк обратно и развёл руками настолько, насколько позволяли размеры кабинки. — Не благородное ли это дело? — Сие благородство – напускная ложь, — смело возразил священник. — Лягушка, стремящаяся раздуться до вола, лопается. Такова её печальная судьба. Джиён засмеялся и покачал головой. Он снова порылся в карманах своего пальто, достал пачку Sobranie Black, которые ему любезно подогнал один масштабный русский мафиози, промышляющий продажей азиатских детей на чёрном рынке, и, чиркнув зажигалкой, закурил. Даже если бы Квон рисковал сгореть заживо в этой церкви, он не отказался бы от желанной сигареты, ибо, чёрт дери, как же приятно было грешить – особенно в самых запретных для этого местах. Священник, чьи брови поползли наверх от неслыханной наглости, оказался прав: Джиёну, скорее, нравилось создавать образ, играть на публику, и в вопросе ?Быть или казаться?? он всегда ставил на второе – так проще и приятнее. — Знаете, святой отец, — Джиён затянулся, улыбаясь, — я придерживаюсь мнения, что человек может избавиться от греха только одним путём – согрешив, ибо через осуществление задуманного можно достичь очищения. — Полагаю, очищаетесь Вы неоднократно? Джиён опять засмеялся. Зажимая пальцами сигарету, он направил указательный в сторону немолодого мужчины в чёрной сутане с белой вставкой на воротничке и игриво склонил голову, подмигнув правым глазом. Кажется, его забавляла эта словесная перепалка, в которой он находил для себя порцию иронии, щедро приправленную острой сатирой. — Как я уже говорил, — Джиён выдохнул заполнивший исповедальню сигаретный дым, от которого закашлял священник, и непринуждённо отряхнулся от попавшего на его колени пепла, — я много грешил. Например, однажды я перерезал горло мужчине и протянул через кровоточащую дыру его язык. О, не смотрите на меня так, святой отец! Он это заслужил, поверьте. История звучит жутко, не правда ли? Но раз бог всемилостив, сможет ли он простить меня? — Даже такие монстры, как Вы, имеют право на прощение, — сквозь зубы процедил священник. Ему было крайне некомфортно находиться рядом с чудовищем, которому странным образом удавалось где-то прятать свои рога. Ему хотелось поскорее закончить разговор и бежать молиться, дабы снять с себя невидимую вуаль исходящей со стороны скверны, которой он успел пропитаться. — Вам следует сознаться во всех своих грехах, покаяться и, что самое главное, Вы должны искренне сожалеть о содеянном. Джиён бросил сигарету на пол, затушил её ногой и, прежде чем выйти из кабинки, задумчиво потянул вслух: — Люди убеждены, что исповедь – истинное очищение души. Как по мне, так это всего лишь повод похвастаться. И да, святой отец, всё же возьмите деньги, — когда мужчина оказался снаружи, он кивнул головой в сторону искривившейся в странном положении иконы, которая была готова упасть в любой момент, — неровен час, и всё развалится. Ошеломлённый священник проводил взглядом удаляющуюся фигуру, а после посмотрел на ту самую икону и перекрестился, прошептав себе под нос молитву: он точно помнил, что перед тем, как зайти в конфессионал, она висела ровно. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.*** Юнги не помнил, как звали девушку, прыгающую на его члене и так сладко стонущую при каждом движении, ибо в его голове мелькало лишь одно женское имя. Они познакомились пару часов назад в круглосуточном кафе, стоя в очереди, а теперь уже трахались на диване в гостиной его квартиры. Человеческие отношения порой скатываются в абсурдный примитив, в котором лидирующую позицию занимают животные инстинкты. Но, если разобраться, что плохого в том, что двое взрослых людей сблизились при обоюдном желании, пусть и настолько стремительно? Абсолютно ничего: именно так думал Юнги, сминая в руках мягкую, упругую грудь. Ему было приятно, ему нравилось. Он разглядывал девицу, изучая каждый сантиметр её стройного и взмокшего тела, вожделенно наблюдал за тем, как его затвердевший член стремительно исчезает меж разведённых округлых бёдер, и предавался тайным фантазиям. Стоило ему подумать о Соре, как низ живота свело горячим спазмом, и Юнги понял, что близится к оргазму. Схватив девушку за талию, он повалил её на диван и, оказавшись сверху, перевернул на живот, чтобы кончить ей на ягодицы, которые он шлёпал и терзал пальцами. Быстро надрачивая, предварительно стянув с себя презерватив, парень сжимал налитый кровью орган, толкался инстинктивно бёдрами вперёд и, издав грудной стон, излился на две аппетитные раскрасневшиеся округлости. Юнги знал, что его партнёрша не достигла пика своего удовольствия, но ему было насрать: ему захотелось хоть немного побыть эгоистом, пусть и вовлекая в это незнакомого человека. Склонившись вниз, он прошёлся дорожкой из поцелуев по влажной линии позвоночника и устроился на бок, позволяя девушке приютиться к его груди. Немного нежности не помешает, ведь так? — Ты можешь зарядить мне по лицу, но я задам этот вопрос, — Юнги обвил рукой приятное ему женское тело и прижал к себе. — Будучи полным мерзавцем, я забыл твоё имя. Как тебя зовут? — Вот мы и докатились: спрашиваем имена после достижения оргазма. Меня зовут Совон. Юнги был благодарен Совон за то, что она не обиделась, а даже наоборот отнеслась с юмором и пониманием к сложившейся ситуации. К слову говоря, она сразу приглянулась парню: милая девушка с огромным разноцветным шарфом, обмотанным вокруг шеи, и чехлом для телефона в виде плюшевого зайца не могла не вызвать отклик в его душе и, конечно же, штанах. Мин был уверен, что она пошлёт его, когда он предложил ей выпить кофе у него дома, но она совершенно очаровательно улыбнулась и согласилась с такой уверенностью, будто только этого и ждала. Быть может, Совон искала того же, что и он – банального утешения на стороне? — Совон, спасибо тебе. Это то, что мне было нужно, — Юнги поцеловал девушку в плечо. — Хочешь остаться, или мне вызвать тебе такси? Совон высвободилась из мужских объятий, села, прикоснувшись босыми ногами к тёплому полу и, потянувшись, осмотрелась по сторонам. В то время, пока она изучала комнату, Юнги водил подушечками пальцев по её спине, осторожно касаясь многочисленных родинок на бархатной коже. У него в голове внезапно возникла ассоциация с полотном неба, усыпанного сияющими звёздами. Он даже смог провести невидимые линии и вырисовать силуэт медовой соты. — Здесь так уютно, что я бы осталась и приготовила нам завтрак, — Совон повернулась к Юнги и подарила ему улыбку, от которой он сам, как довольный дурак, заулыбался. — Если ты не против. — Как его зовут? Девушка медленно, будто профессиональная актриса, изменилась в лице, перестав улыбаться, и Мин сделал вывод, что попал в самое яблочко. Он угадал и ненароком надавил на больное место, заставив свою ночную спутницу предаться грусти. Совон подняла с пола мужскую рубашку, и пока она надевала её на себя, парень удосужился лишь прикрыться пледом.

— Любовь неподвластна разуму и логике, — девушка прошла на кухню и налила себе стакан воды, ибо в горле пересохло: то ли от секса, то ли от вставшего кома давящих воспоминаний. — С этим чувством рука об руку всегда идут жгучая боль и дивный восторг. Безответная ещё более сумасшедшая и предпочитает ранить, забывая о зелёнке и бинтах. — Если хочешь, мы не будем говорить об этом. Совон посмотрела на Юнги глазами, полными затаённой печали, но, тем не менее, заставила себя улыбнуться. Сделав глоток воды, она поставила стакан на стол и вернулась к парню на диван, чтобы снова прильнуть к его груди, а он и не стал возражать и охотно принял её в свои крепкие объятия. — Ты все правильно подумал: бегство от одного мужчины к другому для меня как фактор компенсации. Пытаюсь забыть, заменить, замять… Можешь считать меня… — Т-с, — Юнги мягким движением руки закрыл девушке рот, не позволив ей грязно обозвать себя, — это твоя жизнь, твой выбор, и никто не вправе тебя осуждать и порицать. Если тебе станет легче, то я тоже пытаюсь забыть, заменить и замять, но никак не получается. Мы с тобой в одной лодке.

— Иногда выглядываешь из этой лодки, смотришь в воду, и так и тянет утопиться, — поймав себя на мысли, что слишком углубилась в депрессивные мысли и высказывания, Совон переключилась. — Знаешь, а из меня вышла бы классная русалка! Или сирена. Соблазняла бы коварных мужчин, что разбивают девичьи сердца, и утягивала бы их на самое дно. — Ну, меня ты уже соблазнила. Надеюсь, топить не собираешься? — Нет, потому что интуиция подсказывает мне, что не ты разбиваешь сердца, а тебе разбили сердце. Совон погладила Юнги по щеке и нежно поцеловала его в губы, наводя на мысль, что быть эгоистом всё-таки херово и прекрасная девушка заслуживает свою порцию удовольствия. Углубив французский поцелуй, который моментально затянул обоих в пучину заново возгорающейся страсти, Мин опрокинул Совон на спину, подминая её под себя, и спустился пониже, оказываясь между распахнутых, словно врата рая, ног.*** Присутствовать на политическом собрании, когда ты ни черта не смыслишь в политике, похоже на пытку, в которой человеку на выбритую макушку медленно, капля за каплей, сочится вода. Потоки лишённой всяческого смысла демагогии лились из незатыкающихся ртов ораторов в дорогостоящих костюмах, чьи лица едва ли не трескались от обилия напыщенной надменности. Все они походили на высокооплачиваемых клоунов, призванных развлекать исключительно элитную, но до омерзения тупоголовую публику. За красивыми словами скрывались безделье и преследование собственных, личных интересов. Наблюдая за разворачивающимся цирком, Сора пришла к выводу, что бедный и несчастный народ находится в руках бездарных актёров, которые пускают пыль в глаза и поливают мёдом в уши. Она повернула голову налево и посмотрела на сидящего рядом с ней Джиёна. Он ведь был таким же и ничем не отличался от тех, кто плевал на принципы и мораль и использовал абсолютно любые методы, даже самые изощрённые и бесчеловечные, ради достижения поставленной цели. Но почему зло так привлекательно? Почему оно соблазняет, пленит и возбуждает? Зло щекочет нервы и волнует душу.

— Жалкие бараны, — прошептал Джиён настолько тихо, чтобы его могла услышать только Сора. Он взглянул на неё и с нескрываемым презрением усмехнулся. — Их век давно закончен, но они продолжают цепляться своими ручонками за оставшиеся горстки власти, чтобы выжать последние капли. — Хочешь сказать, что власти не хватает молодых? — Молодых, горячих и амбициозных. Джиён согласно кивнул и погладил Сору по руке, прикасаясь к кольцу с бриллиантом на её пальчике, которое он ей недавно подарил, ведь публика должна была увидеть, что у пресс-секретаря президента появилась молодая и красивая невеста. И задумка удачно сработала: стоило им вдвоём выйти в свет на прошлой неделе, как в прессе замелькали фотографии с громкими заголовками. Чонгук, кстати говоря, купил одну из таких газет только с единственной целью: чтобы стряхивать на неё пепел в своей творческой мастерской. Ему даже удавалось попадать точно на напечатанное лицо господина Квона. — Если я сейчас не выскажусь, то меня стошнит, — Джиён поймал на себе взгляд и улыбку Соры и, довольный собственной шуткой, поднялся с места: образовавшиеся в слова мысли встали у него поперёк горла и вызывали рвотный рефлекс – он должен был их выплюнуть. — Господин Пак, позвольте Вас прервать. Все присутствующие в конференц-зале зашевелились и закрутили головами, чтобы посмотреть на Квона Джиёна. Для его речи, как и для каждого запланированного выступающего, было выделено своё время, но он бесцеремонно влез без очереди, чем вызвал неоднозначную реакцию: кто-то возмутился, а кого-то даже повеселила такая дерзость. И какими бы ни были разношёрстные эмоции, прокатившиеся волной по залу, если уважаемый господин президент молча кивнул головой, выражая своё согласие, то никто не смел перечить. — Да, господин Квон, прошу, — перелезая через обиду и злобу, как через забор с колючей проволокой, процедил седовласый мужчина, уступая право речи уважаемому коллеге.

— Благодарю. А вот теперь Соре стало действительно интересно. Возгордившись своим женихом, она интуитивно выпрямила спину и сдержанно улыбнулась, принимая элегантную, женственную позу, на подсознательном уровне желая привлечь к себе как можно больше внимания, ведь мужчина, в руках которого было куда больше власти, чем у других, принадлежал ей. По сравнению с этими жалкими букашками он казался девушке хищным зверем, самцом-доминантом, которому хотелось подчиниться. От Джиёна так и веяло ароматом мощного статуса, перебивающим омерзительный запах нафталина. Сора медленно обвела взглядом аудиторию, которая наверняка думала о ней не в самом приятном ключе, но ей было плевать: она сосредоточила всё свое внимание на мужчине, вставшем за деревянную трибуну к микрофону, и мысленно послала на огромный детородный орган косо смотрящих на неё. — Знаете, как говорил Махатма Ганди? — Джиён, взявшись за края трибуны, с прищуром оглядел каждого из присутствующих мужчин и женщин, восседающих перед ним. Он поднял вверх указательный палец. — Мы сами должны стать теми переменами, которые хотим увидеть. Продолжая рассуждать, опираясь на старые взгляды, которые потеряли свою актуальность, мы никогда сделаем шаг вперёд. Проблемы, с которыми регулярно сталкивается наша великая страна, возникают вновь и вновь по причине того, что затупившемуся скальпелю больше не под силу вырезать раковую опухоль. Нужны новые инструменты и новые подходы. — При всём уважении к Вам, господин Квон, — тот самый политик, которого Джиён перебил и согнал с ?броневика?, решил выплеснуть немножко скромной мести, — но всё это лишь красивые слова. Вы действительно молоды и горячи, и по Вам видно, что Вы далеко не цыплёнок, а орлёнок, — по залу прокатилась волна мягкого смеха, и даже Ву Гон Ю искривил рот в весёлой усмешке. — Так предложите нам, старым орлам, заточенный, острый скальпель, которым мы избавим Корею от проблем, которыми она обросла.

Квон выдержал паузу, создавая атмосферу выражением своего лица, взглядом, которым он смело и беззастенчиво бросал вызов каждому, кто смел усомниться в его способностях, и стоило ему только открыть рот, чтобы продолжить свою мысль с целью выразить накопившиеся в голове идеи, как с последнего ряда вскочили двое молодых людей, никому прежде незнакомых, и закричали, раздирая глотки, чтобы привлечь к себе торжественное внимание: — Вы, зажравшиеся свиньи и ублюдки! Сегодня мы будем вершить революцию! Пришло время свергнуть тех, кто обманывает и обкрадывает честный народ! Джиён не сразу понял, что происходит. Поначалу ему было даже забавно наблюдать за самонадеянными юнцами, но потом он увидел, как они скидывают с себя пиджаки, под которыми оказались самые настоящие, мать их, пояса смертников, и поднимают воинственно сжатые кулаки вверх. Паника – едва ли не самое заразительное из всех чувств, которое, словно смертельная болезнь, моментально передаётся от одного человека к другому. Именно она молниеносно разнеслась по залу, когда люди увидели самодельные взрывные устройства. Под всеобщие оглушительные крики истерика и суета завладели всеми, кто находился в зале. Люди повскакивали со своих мест и рванули к выходу, словно стая обезумевших животных, сшибая и расталкивая друг друга. Началась массовая давка. Всё произошло настолько быстро, что Джиён опомниться не успел, как его разум отключился и он начал действовать на инстинктах, работающих с целью самосохранения. В момент, когда он взглядом нашёл в зале Сору, которую сносила в сторону выхода орущая толпа, прогремел первый взрыв, а за ним сразу следом и второй. Джиён упал на пол, спрятавшись за трибуну, и прикрыл руками голову. Писк и звон в ушах, дезориентация в пространстве, застилающий слезящиеся глаза дым, сквозь который оранжевыми вспышками мелькал пожар, сметающий всё на своём пути. В носу стоял едкий запах гари, который раздражал слизистую. Когда Джиён пытался подняться, опираясь на трясущиеся конечности, на него упала подкосившаяся трибуна. Удар, который, к счастью, оказался не таким сильным, чтобы лишить сознания, пришёлся на спину и затылок, отлетевшие щепки попали на неприкрытую левую часть лица, царапая и раздирая до крови кожу. От возникшего шока Джиён не почувствовал боли, но даже если бы она и атаковала его тело, он всё равно не позволил бы себе бездействовать. Нужно было спасаться самому и, что имело ещё большее значение, спасать ту, о которой забеспокоилось колотящееся сердце. Квон сбросил с себя тяжёлую деревянную глыбу, отполз в сторону и, прикрывая лицо согнутой в локте рукой, кое-как поднялся на ноги. Шатаясь, он сквозь дым, от которого щипало глаза, пытался хоть что-то разглядеть. Мужчина видел силуэты выживших людей: они медленно бродили из стороны в сторону, переступая через завалы и обгоревшие, разорванные на куски трупы, словно призраки, затерявшиеся между мирами. Он слышал отдалённо голоса и крики, что эхом залетали в его гудящую голову, слышал стоны и плач, и ему показалось, что он попал на поле битвы в самый разгар войны. Кругом мёртвые и раненые, горящие руины и пропитанная насквозь страхом и дрожью души атмосфера. Джиён прищурился и принялся выискивать Сору, хотя бы мельчайшие намёки на её присутствие в зале, но его взгляд то и дело натыкался на оторванные части тела, на чужие глаза, полные ужаса, на остатки разрушенной мебели и разброшенные обувь, сумки и бумаги. Всё это напоминало картину неумелого художника, который поддался непреодолимому психозу, исполосовал холст холодным лезвием ножа и выплеснул на него банку красной, вязкой краски, которая неосторожными брызгами легла на испорченное полотно. — Сора?! Сора?! С-сора… твою мать… — кашляя, Джиён пробирался через людей, отталкивая их от себя, и отчаянно звал свою невесту. Он спотыкался то ли о валявшиеся под ногами тела, то ли о разбросанные стулья, но не падал и продолжал поиски, будто солдат, потерявший в бою верного товарища. — Сора! С каждой минутой находиться в задымлённом помещении, охваченном пожаром, становилось всё труднее и труднее. Здесь было невыносимо жарко, душно и, что самое страшное, опасно, ведь смертоносный огонь активно разрастался. Джиён рисковал либо сгореть, либо погибнуть от удушья дымом, также на него в любой момент могло что-нибудь обрушиться и придавить, но, несмотря ни на что, он плевал на страхи. Ему было что терять, но именно в эти минуты к нему пришло осознание, что он готов рискнуть, чтобы отыскать то, что терять точно не хотел. Более того – боялся. — Джиён! — чужие руки крепко вцепились в плечи мужчины, и он резко обернулся, охваченный надеждой, что это Сора, но перед ним оказался Ву. Президент, который то ли к счастью, то ли к разочарованию, оказался жив, потащил своего пресс-секретаря на выход. — Здесь нельзя больше находиться, идём! Охрана нас проводит, полиция и скорая уже едут. — Господин Ву, но… подождите! — Джиён, несмотря на попытки Гон Ю вытащить его, начал сопротивляться. Он судорожно осматривался по сторонам и случайно увидел что-то маленькое, блеснувшее на голубой сидушке стула – это было кольцо, подаренное Мин в честь помолвки. — Блять! Нет, нет! Это оно! — Что? — Ву поправил разбитые очки, что криво болтались у него на носу, и прищурился, начиная громко кашлять. — О чём ты?! Джиён, нам пора уходить! — Кольцо! Господин Ву, это кольцо, которое я подарил Соре! — Квон схватил мужчину за плечи и стиснул их пальцами, сминая ткань пыльного, грязного пиджака. — Где она?! Я не могу её найти! Гон Ю не желал слушать Джиёна и начал грубо его выпихивать в сторону выхода. Стоило ему толкнуть пресс-секретаря вперёд, как буквально в метре от них на пол рухнула люстра – лица обдала опаляющим жаром новая порция вспыхнувшего огня. Оставшиеся люди, будто пробудившиеся ото сна, закричали и скорее побежали прочь из зала, который превращался в братскую могилу. Квон вместе с Ву вылетели в коридор, где мельтешил народ сквозь удушающий дым и продолжала разрастаться паника. К ним подскочила охрана, и если президент позволил оградить себя заботой, облачённой в чёрные костюмы, то Джиён распихал навязчивых качков с рациями и оружием в руках и заметался, как тигр, загнанный в клетку. Слишком давно он не испытывал настолько отравляющего страха, слишком давно он не боялся настолько, что сердце рисковало не выдержать такой бешеной скорости и остановиться нахер. Дыша, словно марафонец, он рывком ослабил узел галстука, на котором хотелось повеситься прямо здесь и сейчас, сорвал его и швырнул на пол. Он обвёл глазами, полными отчаяния, коридор и был готов закричать, как увидел девушку в сером платье, которая, упершись рукой в стену, склонилась вниз и откашливалась едва ли не до тошноты. — Сора! Джиён закричал не своим голосом и побежал в сторону той, которая на славу всем богам оказалась жива. Он вмиг достиг своей невесты и схватил её, ошарашенную, в крепкие, пылкие объятия, прижимаясь губами к её виску.

— Детка, ты в порядке? Не ранена? — мужчина взял лицо Соры в свои руки и принялся внимательно её осматривать, замечая, что кроме грязи, небольших ссадин и испорченной одежды на ней больше не было следов и последствий взрыва. — Чёрт, что это такое было?! — девушка всхлипнула и тыльной стороной ладони вытерла свой нос. Её перепуганные глаза вызывали ассоциацию с маленьким зверёнышем, которого чуть не подстрелили на охоте. — Джиён, я так испугалась! Этот взрыв, потом… эти люди, которые зажали меня, как в тиски… они кричали, давили со всех сторон, падали и… мне кажется, я видела оторванную руку… Господи. Сора обняла Джиёна, прижимаясь к нему телом, содрогающимся от бесперебойной дрожи, и пальцами стиснула ткань пиджака у него на спине. Никогда в жизни ей не было так страшно, как сегодня, когда прогремел взрыв. Она думала, что умрёт, думала, что погибнет и Джиён, но каким-то чудом им удалось уцелеть. Они стояли, обнявшись, пока вокруг разрастался самый настоящий апокалипсис. — Я потеряла кольцо, — тихо проговорила Сора, когда Джиён стал вытирать дорожки слёз с её грязных щёк, и виновато на него посмотрела, словно провинившийся ребёнок. — Ничего, я куплю тебе ещё сто колец и даже лучше, — мужчина взял свою невесту за руку и решил, что ему решительно нужно прийти в себя и перестать наматывать сопли на кулак. Он откашлялся и осмотрелся по сторонам. — Пойдём на улицу, здесь опасно оставаться. Идти можешь? — Могу. На улице здание Национального собрания окружили десятки полицейских машин, многочисленные кареты скорой помощи, прибыли пожарные и, конечно же, галдящие журналисты и фотографы. Новость о том, что во время политвстречи в столице Южной Кореи, на которой присутствовал сам господин президент, состоялся террористический акт, молниеносно разлетелась по всей стране. Кто-то уже давал интервью, кто-то общался с правоохранительными органами, кто-то получал медицинскую помощь, а над кем-то, увы, закрывалась молния чёрного пакета – тела начали выносить из здания на носилках. Стоило Джиёну вместе с Сорой выйти из дверей, как к ним тут же подлетели люди с микрофонами, камерами и фотоаппаратами. Вспышки слепили, голоса оглушали, а люди раздражали, но Квон, как пресс-секретарь, был обязан прокомментировать случившееся. Соре в этом спектакле досталась скромная роль: она молча взяла жениха под руку и попыталась скрыться у него за спиной. — Господин Квон, Вы ранены! Вас задел взрыв?! — Господин Квон, где президент?! — Президент жив?! — Вы в порядке, господин пресс-секретарь? У Вас раны на лице! — Мы всей страной молимся за жизнь господина президента! Он в порядке? Джиён поднял руку и попросил тишины. Ему было сложно сохранять спокойствие после того, как он чуть не лишился жизни, но должность и статус призывали его держать марку и вести себя максимально достойно, несмотря на прогремевший взрыв, в эпицентре которого ему не посчастливилось побывать. А ещё, как он успел заметить, уважаемому господину Паку Сынхо, этому куску дерьма и жирному ублюдку, наоборот посчастливилось не побывать на сегодняшнем собрании. Заставляет задуматься. — Уважаемые господа! — почти что с торжественной интонацией начал Квон Джиён. — Позвольте принести вам благую весть и сообщить, что с господином президентом всё в порядке. Он жив и здоров! Слава небесам, взрыв его не задел. На этом хорошие новости, к сожалению, заканчиваются. Со всем прискорбием я вынужден сообщить, что на сегодняшнем политическом собрании случился террористический акт. Двое неизвестных молодых людей, которые оказались смертниками, подорвали себя, тем самым унося жизни моих многоуважаемых коллег. Я благодарен богу, что нам с моей невестой удалось выжить, но мне больно от того, как на моих глазах выносят тела ни в чём не повинных людей. Не по своей воле я стал свидетелем вопиющей бесчеловечности, ужаса, который обрушился на нас сегодня. Прошу правоохранительные органы в срочном порядке заняться раскрытием этого поистине страшного преступления и приложить все усилия для того, чтобы отыскать и наказать виновных! Со своей стороны мы окажем необходимую помощь и поддержку. Спасибо. Берегите себя и будьте осторожны. Когда Джиён умолк, на него посыпался раздражающий расшатанную нервную систему шквал вопросов, но он тактично намекнул, что на данный момент находится не в самой лучшей форме для дачи последующих интервью. Взяв Сору за руку, он вместе с ней направился к ожидающим их врачам, чтобы им обработали раны, параллельно набирая сообщение Ву: ?Вы тоже заметили отсутствие Пака Сынхо, господин президент??.