Мне нравится, когда ты страдаешь (1/1)

Обычно мы пытаемся убедить себя: мол, у меня все в порядке. Но иногда правда выходит наружу, и от нее уже не отвертишься. Ты понимаешь: ?я в порядке? — это уже не утверждение. Это вопрос.? Маркус Зусак*** Чонгук зажмурился, совершил финальный рывок бёдрами и, тяжело выдыхая, излился в презерватив. Оргазм был приятный, но короткий – так он обычно кончал, когда мастурбировал. Ему, конечно, нравилось заниматься сексом с Китай, но нравилось исключительно на физическом уровне. Рядом с ним всегда была девушка, которую можно было трахать по мере наплывающих потребностей – тупо красивое тело для удовлетворения вспыхивающей похоти. Китай и не возражала: она охотно ложилась под молодого и симпатичного парня, который не брезговал брать её после ?изнурительной работы?. Чонгук, можно сказать, был для неё приятным бонусом на фоне клиентов, выглядящих сродни мешкам с дерьмом. Чон слез с девушки и перекатился на спину. Забросив руку назад, он пошарил рукой по прикроватной тумбе, нащупал сигареты и закурил прямо в постели. Он размеренно затягивался, выдыхал едкий дым и отсутствующим взглядом изучал потолок. Ему совершенно не хотелось обнять лежащую рядом девушку, понежиться после секса, сказать пару милых слов. Элементарно не было желания даже взглянуть в её сторону. Просто потому что между ними не было ничего, кроме физической близости. Да и та была отточена до механического автомата. — Я в душ, — бросила Китай, встала с кровати и, обнажённая, направилась в сторону ванной комнаты. Чонгук лишь равнодушно кивнул. Ему снова стало неприятно после того, как он отымел эту девушку. Мерзость всё чаще заползала к нему в душу после уже привычного соития. Секса хотелось регулярно, его влекло к Китай, но как только он получал желаемое и кончал, гормоны стихали, и яркие краски меркли в серой, тусклой действительности. С Сорой всё было иначе, с Сорой оживал не только член, но ещё и сердце, которое, как оказалось, вполне способно на любовь, но любовь эту противопоказано холить и лелеять – её нужно мочить, заливать бензином и поджигать, чтобы не пускала прочные корни. Парень провёл ладонью по лицу, жалея о том, что человек неспособен вылезти из кожи вон, вывернуться из собственного тела и сбежать от самого себя, и решил заглушить очередной приступ синдрома брошенного Ромео вторым заходом полового акта. Чонгук поднялся с постели, выбросил окурок в форточку и пошёл на звуки льющейся воды, воображая, как голая и мокрая Китай растирает ароматный гель для душа по своей коже. Он просто был обязан к ней присоединиться.*** Сора стойко ощущала, как меж её половых губ блуждал чужой язык. Мягкий, горячий и мокрый. Клиент старательно ублажал юную проститутку, не по-детски кайфуя от осознания, что ?шалит? с несовершеннолетней девочкой. Он крепко держал её за округлившиеся в момент полового созревания бёдра, дразнил клитор и упивался исключительно женским запахом, от которого его член вновь наливался кровью после полученной порции оргазма. Сора убедительно изображала наивысшую степень удовольствия: она стонала, извивалась и клишировано говорила о том, как же, блять, хорошо, хотя на самом деле ей казалось, что этот мужик не кунилингус ей делает, а пытается сожрать её вагину – настолько жадно он на неё набросился. В какой-то момент девушке наскучил весь этот фарс, и она решила прекратить спектакль, в главной роли которого была она и её верный мучитель. Сделав вид, что она кончила, Сора поднялась на локтях и устало улыбнулась. Мужчина повторил действие девушки и тоже поднялся, но не чтобы уйти, а чтобы потянуться мокрыми губами за поцелуем. — Нет-нет, милый, — Сора вытянула ногу и пресекла попытку клиента, упершись ею в его грудь, — никаких поцелуев. Таково негласное правило. Мужчина, на счастье Мин, спорить не стал и поцеловал ножку девушки, погладив пальцами чувствительную стопу, отчего та искренне хихикнула и дёрнулась. Он посмотрел на часы и с огорчением отметил, что получасовой сеанс любви подошёл к концу – пора честь знать, самое время собираться и покидать пределы той самой обители, где можно получить сладчайшее удовольствие. — Это вне кассы, — мужчина положил на массажный стол ?чаевые? и не без улыбки проследил за тем, как девчонка прячет купюры под полотенце, словно это были самые настоящие сокровища.

Оставшись, наконец-то, в одиночестве, Сора наспех привела себя в порядок – оделась и поправила причёску, – а после вышла из своей комнаты, чтобы отправиться в общую душевую, где все проститутки приводили себя в порядок после клиентов. Соре не нравилось, когда в душевой помимо неё кто-то был, ибо мыться в присутствие других девушек было для неё не самым приятным занятием, хотя она понимала, насколько абсурдно её смущение, учитывая род её занятий. К удаче Мин, в помещении оказалось пусто, и она со спокойной душой скинула с себя всю одежду, складывая её на длинной деревянной лавочке, заняла одну из кабин и встала под горячую воду. Мягкие струи нежно обволакивали её тело вкупе с гелем для душа, который Сора щедро вылила на губку. Наслаждаясь цитрусовым ароматом, девушка медленно выдохнула и попыталась расслабиться, но, как обычно это бывает у людей, во время принятия душа в голову то и дело закрадываются всевозможные мысли. Сора думала обо всём сразу: о своей жизни в целом – о прошлом, которое уже не вернуть, о настоящем, в котором она погрязла, и о будущем, которое было неизвестно, – о людях, что раньше окружали её, и о тех, кто пришёл им на замену, о самых простых вещах, к которым она когда-то стремилась и которые теперь превратились в недосягаемые мечты. Она вспомнила Юнги, вспомнила Чонгука и испытала мощный укол боли, сожалея о том, что былые отношения, которыми эти трое были связаны, уже не вернуть. Юнги сидел в тюрьме, Чонгук оказался грязным предателем, а она вообще стала шлюхой, зависимой от своего босса-тирана по всем фронтам. Складывалась не самая радужная ситуация, и как из неё выбраться Сора не знала, поэтому она приняла для себя решение плыть по течению – наверное, это лучшее, что она могла придумать при тех обстоятельствах, в которых оказалась. Да, она спала с мужчинами за деньги, но зато у неё был стабильный заработок (а порой перепадали щедрые чаевые, которые она откладывала), своя квартира и приятные коллеги, с которыми она сумела найти общий язык и подружиться. Если отбросить в сторону всю ту грязь, что прилипла к ней, Сора, в общем-то, жила неплохо… Выключив воду, девушка вышла из душевой кабинки, обмоталась полотенцем и провела рукой по запотевшему зеркалу. Она посмотрела на своё отражение и нарочито улыбнулась – улыбнулась широко, показушно, наигранно. Психологи утверждают, что если встать перед зеркалом и улыбаться самому себе, то настанет момент, когда настроение поднимется, а улыбка станет по-настоящему искренней. Сора даже взялась указательными пальцами за уголки губ и потянула за них выше. Она счастлива! Она улыбается! Даже глаза блестят от счастья, и всё в её жизни складывается как нельзя лучше, только вот пора возвращаться к работе – мужчины ждут, похотливые и гадкие извращенцы, но зато платящие бабки, благодаря которым она живёт. Девушка вытерлась насухо, оделась и вышла из общего душа. Она медленно шагала по коридору, устланному мягким ковром, и смотрела вперёд себя. Мимо неё проплывали закрытые двери, за которыми умелые проститутки предавались пороку с посетителями. Она слышала стоны, слышала непристойные звуки секса и не пыталась абстрагироваться от этой симфонии похоти. Наоборот, Сора вслушивалась, позволяла воображению разыграться и не уворачивалась от вязких мыслей, в которых погрязло её сознание. Да, она хотела пропитаться окружающей действительностью сполна, погрузиться в омут с головой, захлебнуться и вместе с чертями отправиться в танец на собственных костях. Сора почти смирилась со своей участью, её даже перестало тошнить после половых актов с незнакомыми мужчинами, но проблески света всё равно заглядывали в царствие тьмы, где балом правил Господин Грех. Она должна была залатать щели, заколотить намертво ставни, ведь жить гораздо легче с закрытыми глазами, когда не понимаешь, что происходит вокруг тебя*. Прошло два месяца с тех пор, как Сора встала в доблестные ряды отважных солдаток, служащих на благо мужского удовлетворения. Стройные ножки синхронно топали, отбивая чёткий ритм высокими каблуками, упругие груди качались, а влажные и раскрасневшиеся губы, с которых стекала сперма, раскрывались под фонограмму песен, в которых весёлые женские голоса пели о настоящем счастье. И пусть душа была мертва, пусть внутри было пусто, зато сияла ярче солнца голливудская улыбка, и упругие тела с плавными, изящными изгибами безвольно таяли в грубых мужских руках. Сора спустилась на первый этаж в холл, села в кресло рядом с Ханой, которая хрустела зелёным яблоком, и, закрыв глаза, забросила ноги на журнальный столик. Она никогда не думала, что это может быть так приятно – просто посидеть и ни черта не делать. — Держи, — Хана достала из кармана джинсовой юбки квадратную жвачку, завёрнутую в розовую бумажку, и протянула скромное угощение девчонке. — Клиент привёз из Америки. Очень вкусная и очень сладкая, у нас такие не купишь.

— Спасибо. Сора развернула обёртку и положила в рот бледно-розового цвета жвачку, активно двигая челюстями, чтобы разжевать её. Яркий клубничный вкус раззадорил рецепторы языка и подарил организму маленькую порцию гормона счастья. Давненько Мин не держала во рту чего-то действительно приятного. — Как ты? — спросила Хана, наблюдая за тем, как Сора жевала жвачку, покачивала ногами, с которых скинула обувь, и накручивала прядь тёмных волос на палец. — Уже лучше, — утвердительно кивнула девушка. — Нет, правда. Я хотя бы перестала блевать после траха, а это уже плюс. Хана не просто чувствовала – она видела, как менялась Сора по мере погружения в их жалкий мирок. Всего за каких-то три месяца она надломилась, треснула и стала черстветь. Всегда грустно наблюдать за тем, как кто-то чахнет на твоих глазах, но оказавшийся в печи горшок твердеет, чтобы не растаять. Вот и Сора огрубела, словно кожа, которую активно натирали. — Потом вообще перестанешь замечать, что тебя кто-то имеет, — равнодушно пожала плечом Хана. — Настолько вживаешься в роль, что маска прирастает к лицу, и актриса, вырубая в тебе личность, спасает тебя на то самое время, — женщина щёлкнула пальцами. — Бум, и ты ничего не помнишь, словно ничего и не было. — Спасение в забытье. — Точно! Хана тщательно обглодала огрызок и швырнула его в помойное ведро, попадая точно в цель, а после вытерла липкие после яблока руки салфеткой, отправляя её, смятую, следом в наполненную урну.

— Джиён тебя больше не достает? — спросила женщина. — Нет, — Сора лопнула надутый пузырь и языком затолкала жвачку обратно в рот. — Он добился, чего хотел, поэтому перестал цепляться. — Н-да, он даже стал здесь реже появляться, — Хана усмехнулась и покачала головой. — Занятой, видимо, дохера. — Главное, что не моей жизнью. Колокольчик, что висел над входной дверью, приветственно звякнул. Для любого другого человека – обычный милый звон, но не для девушек ?Красного Дракона?: для них сей звук означал, что пришёл очередной инкуб**, возжелавший женщину, но не сумевший заполучить её естественным путём.

*** Щедрый и благосклонный к своим людям господин Ву решил убить поздний будничный вечер прямо посреди недели и попросил своего помощника забронировать отдельную комнату в роскошном японском ресторане, что расположился в центре Сеула, на восьмерых. Мужчина пребывал в крайне приятном настроении и под влиянием вспыхнувших гормонов счастья, которые были вызваны успешной деятельностью, подводящей его за руку к пьедесталу заветных грёз, решил поделиться им со своими приближёнными. Джиён, конечно же, тоже был приглашён. Освободившись от работы чуть раньше, он заехал домой, привёл себя в порядок, переоделся из костюма в тёмно-бордовый пуловер и джинсы и, запрыгнув в авто, подъехал к нужному месту. От ресторана под названием ?Цветок сакуры? за версту разило напыщенным пафосом японской культуры, которую нарочито выпячивали на обозрение всему городу. Припарковавшись, Джиён посмотрел на себя в отражении бокового зеркала, поправил волосы и зашёл в просторное помещение. На входе его встретили две девушки, разодетые в национальные японские одеяния с претензией на образ гейш. Они поклонились, спросили, к кому пожаловал гость, и проводили его до дальней кабинки. Народу было не так много, но оно и понятно: кто ж в здоровом уме станет тратить столько бабок на жратву? Правильно, только конченные выпендрёжники, которым попросту больше некуда девать денег. Обычно конченные выпендрёжники любят собираться группками в местах скопления таких же конченных выпендрёжников, чтобы достичь апогея совместного распальцовывания. Джиён улыбнулся, когда подумал о том, что ресторан следовало бы назвать просто ?Выебон по-японски?, но владельцы решили скреативить и замазать непривлекательную правду красивым, атмосферным названием. Когда Джиён раздвинул расписные сёдзи*** и вошёл в комнату, в которой тихо звучали японские мотивы, за столом сидел лишь один Ву. Держа палочками сашими из тунца, он макал сырые куски рыбы в соевый соус и с явным наслаждением поглощал свежее традиционное блюдо. — Японцы никогда не опускают сашими полностью в соус, — сказал Ву, глядя на то, как Джиён, поклонившись, снял обувь и сел по правую руку от него. — Ну, или суши, роллы, неважно… Они осторожно макают, самую малость, чтобы не перебить настоящий вкус. А васаби никогда не кладут в качестве закуски – только добавляют в само блюдо.

— Вы многое знаете о японской кухне. — Моя сестра вышла замуж за японца, — пояснил Ву и попросил Джиёна разлить по стаканам сливовое вино. — Он повар от бога и превосходный оратор: каждый наш совместный ужин сопровождается занимательным экскурсом. Я хотел его пристроить к себе, но парень наотрез отказался вариться в нашем дерьме. — Видимо, он предпочёл варить рисовые каши. Ву засмеялся, кивнул головой и похлопал Джиёна по плечу, а тот был только рад, что негласный будущий президент оценил его, на самом-то деле, тупую шутку. Мужчина потянулся за глиняной чашей болотного цвета и сделал небольшой глоток алкоголя. Джиён повторил действо, чуть отвернувшись в сторону. Вино было приятным на вкус и совсем не жгло горло, а это значило, что напиток был качественным, произведённым с полным знанием дела. Джиён вино оценил, как и то, как помрачнел господин Ву. Мужчина нацепил на лицо маску серьёзного человека и прежде чем посмотреть на своего единственного гостя, просканировал холодным взглядом стену напротив, на которой висел огромный веер в качестве броского элемента декора. — Проведи рукой под столом. Джиён растерялся и поначалу не врубился в озвученную просьбу, но после секундного замешательства сделал, что ему велели. Он провел пальцами по внутренней поверхности стола и наткнулся на твёрдый, холодный предмет. Широкая, толстая рукоять, местами шероховатая спусковая скоба, изящный спусковой крючок, выполненный в неповторимом стиле ствол с прощупываемой гравировкой и еще кое-что – округлое и длинное, выходящее прямо из дула. Глушитель. Джиён сглотнул и посмотрел на мужчину. Тот с невозмутимым видом тискал палочками несчастный кусок лосося. — Помнишь того ублюдка, с которым у тебя была перепалка на совещании? Квон согласно кивнул, а взгляд его вспыхнул огоньком обжигающего пламени. — Я хочу, чтобы этот ублюдок сдох, — Ву положил в рот красную рыбу и жеманно вытер губы салфеткой. — Подкарауль его возле чёрного хода. Он всегда, прежде чем прийти на встречу, выкуривает сигарету. Наверняка пойдет в закоулок. Действуй без лишних прелюдий – контрольный в голову, чтобы уличные коты сожрали его никчёмные мозги. — Понял, — Джиён без колебаний дёрнул за рукоять, чтобы забрать холодное оружие, но не удержался и рассмотрел его. — Беретта 92. Классика. — Я, как и Сынхо, предпочитаю именно классику. Взгляд, который направил Ву на Джиёна, говорил лучше любых слов. Прозрачный намёк невесомой ладонью накрыл плечо молодого мужчины и уверенным жестом погладил его. Мол, всё хорошо, мальчик, ты делаешь всё правильно. Оголённая правда негласно витала в воздухе и хохотала аки сумасшедший клоун. Он знал с самого начала. — Быстро с ним расправишься и вернёшься, я буду тебя ждать, — Ву уверенно и тяжело посмотрел на Джиёна, ожидая от него только положительные ответы. — Да, господин Ву, как прикажете. — Мои люди замнут дело, никто не узнает, что этот паршивец отправился червей кормить. — Я всё сделаю, но позвольте узнать, чем эта сука разгневала Вас? Ву полез во внутренний карман пиджака и выудил оттуда фото, которые бросил на стол перед Джиёном. Тот расслабленно откинулся к мягкой спинке стула, обитого цельной кожей, и принялся рассматривать снимки. Ничего не предвещало беды: на первом фото Чжи-Хо, надевая огромные солнцезащитные очки, которые делали его похожим на пидорскую блядь, заходил в некое заведение. Район показался Джиёну знакомым – возможно, место находилось где-то в центре. На вид смахивало на частный ночной клуб. А вот следующие два фото вызвали у Квона бурную реакцию, как гребанный скример из спамных видео, гуляющих на просторах развивающегося Интернета. Даже ему, человеку, видавшему и делающему много, очень много плохих вещей, кадры с грязной детской порнографией показались чем-то до одури жутким. Парень откинул две фотки обратно на стол и провёл ладонью по лицу. — Ёбаный говнюк… — покачав головой, Джиён налил себе вина, опрокинул залпом чашу и зажмурился, подавляя рвотный рефлекс. После увиденного хотелось выблевать наружу всё, что он успел проглотить за день. Спазмы так и атаковали скручивающийся желудок. — Он что, ходит в кружок тайных педофилов? Или что это, мать твою, за мерзость?! — Для тебя не станет новостью, Джиён, что люди, у которых есть всё, хотят ещё больше, — Ву развел руками. — Чжи-Хо начал беситься с жиру и искать новые способы увеселения. Наркотики и шлюхи уже не вставляли, нужна была порция чего-то поистине острого, будоражащего. Для таких ублюдков, как он, существуют другие ублюдки, которые за бешеные бабки готовы мать родную продать, но в данном случае – детей. Ходовой товар среди взрослых мужиков, чьи прихоти приобретают извращённые формы. — Я всё понимаю, сам далеко не святой, но вытворять такое с детьми… — Джиён посмотрел на снимки с лезущим наружу отвращением, — с мальчиками…

— Я не потерплю в своём окружении педофилов. Считаю, нашкодившую мразь нужно истреблять сразу, и ты сделаешь это для меня. Ву ткнул испачканными палочками для еды в сторону Джиёна, а после кивком головы указал на дверь. Парень осмотрел себя и понял, что Беретту ему спрятать некуда, так как настолько глубоких карманов у него, естественно, нигде не было: ни на джинсах, ни на пальто. Пришлось действовать по старинке и дедовским методом засовывать пистолет за спину под ремень. Топорщилось жутко, как будто у него и сзади был ещё один член, который встал при мысли о грядущем убийстве, да и по ощущениям было крайне неудобно, но цель оправдывала средства. Джиён был готов стерпеть дискомфорт ради той выгоды, что получит. Парень встал из-за стола и направился на выход. Тоненькие бумажные дверцы тихо разъехались и столь же тихо сомкнулись обратно, и Ву проследил за удаляющейся тенью. Джиён нервничал всего десять секунд, когда шёл от комнаты, где его дожидался господин Ву, по направлению к чёрному выходу, а потом успокоился, ведь никто не видел, как молодой мужчина с топорщимся сзади стволом прошмыгнул через ресторан, оставшись незамеченным. Квон подумал: он ведь так мечтал попасть в политическую сферу, но сия комната оказалась смежной с помещением, в которой царствовал криминал. Чтобы добраться до звания политика, ему следовало проплыть океаны крови убитых людей, и это был его крест, который он с гордостью нёс. Терновый венок в виде угрызений совести и всевозможных страхов оказался ему велик и спал с головы ещё в тот вечер, когда он похоронил собственного отца, ибо глядя на то, как на глянцевую поверхность гроба летят комья земли, он не почувствовал ровным счётом ничего – будто смотрел очередную сопливо-слезливую драму исключительно в качестве зрителя. Лёгким движением толкнув дверь, которая скрипнула под человеческим напором, Джиён оказался на территории задней части ресторана. Вид, открывающийся с чёрного хода, выглядел достаточно типично даже у такого роскошного японского ресторана: баки, наполненные мусорными мешками, голые стены зданий, одна из которых была кирпичной, подтекающие трубы и кондиционеры… Джиён среагировал на шуршание, повернул голову налево и увидел рыжего кота, который доедал остатки выброшенной рыбы. Бедное животное совсем исхудало и выглядело болезненно. Мужчине стало жалко пушистого бедолагу, и он решил, что порция Чжи-Хо должна достаться коту, который действительно заслужил вкусные и свежие яства, в отличие от поганого ублюдка. Джиён хотел погладить уличного бродягу, но тот, заметив движение в свою сторону, перестал есть и загнанно уставился на двуногого. — Ты когда-нибудь ел человечину? — задумчиво спросил у кота мужчина и осклабился. — Сегодня у тебя будет пир, рыжий хулиган. В этот момент с внешней стороны улицы возле тротуара напротив ресторана остановился чёрный автомобиль, из которого вышел Чжи-Хо. Ему любезно открыл дверь водитель, которому велели дожидаться хозяина. Чжи-Хо сказал, что час его точно не будет, поэтому водитель может заняться своими делами. Как и говорил Ву, мужик первым делом обошёл ?Цветок сакуры?, сворачивая за угол, и остановился возле одного из высоких мусорных баков, чтобы прикурить. Он не сразу заметил Джиёна, а когда его взгляд наткнулся на другого человека, то лёгкий секундный испуг заставил его руку, в которой тлела сигарета, дрогнуть. — И ты здесь, — фыркнул Чжи-Хо, подходя ближе к Джиёну. — Что, тоже приехал задницу Ву подлизать? — Мне нравится это ?тоже?, — Джиён улыбнулся, хотя глаза застилала пелена злости. Кот уже не обращал внимания на двух мужчин и, схватив маленькими, но острыми зубками рыбину, утащил её за баки, из-за которых торчал его рыжий периодически подрагивающий хвост. — Ну, не из-за банально же уважения мы сюда припёрлись, и вежливость тут тоже ни при чём. — Ага, — Джиён непринуждённо вздохнул и положил руку на плечо Чжи-Хо. Тот удивлённо взглянул на чужую конечность, но не поспешил увернуться, — ты определённо прав, дружище, но знаешь, что тут очень даже при чём? Квон крепче стиснул плечо Чжи-Хо, а после схватил его за член и яйца сразу, сжав не очень-то и большие гениталии через брюки в руке настолько сильно, что мужчина завопил от боли и согнулся пополам, цепляясь за виновника его садистских мук. — Твой ёбаный хуй, который ты присовываешь маленьким мальчикам, — сквозь зубы продавил Джиён, едва сдерживаясь, чтобы не оторвать чужой член, но смилостивился и отпустил Чжи-Хо, оттолкнув того от себя. Мужчина поплелся назад, согнувшись в три погибели, и скулил, как несчастный пёс. — Что, не нравится? — Суканахуйблять, — простонал Чжи-Хо, кряхтя. — Джиён, ты, муд-д… мудила! — Да, знаю, зато не педофил, — Джиён сделал шаг в сторону Чжи-Хо, пнул его ногой, чтобы тот потерял равновесие, и, заведя руку за поясницу, обнажил ствол красавицы Беретты. — Познакомься с моей новой подружкой. Квон сжал руку в кулак и хорошенько вмазал ею по лицу Чжи-Хо, который не удержался и упал на грязную, холодную землю. Костяшки, с которых слезли кусочки кожи, прошлись по твёрдым зубам и рассекли верхнюю губу. Джиёну даже показалось, что он увидел, как один белый зуб вылетел изо рта мужчины и теперь валялся где-то поблизости. Молодой мужчина сел рядом с тем, кто был постарше, на корточки и продемонстрировал ему свой пистолет, сжимая и наглаживая чужой затылок. — Беретта, познакомься, это Чжи-Хо – конченная, вонючая мразь, с которой нам придётся сегодня разобраться. Чжи-Хо, это – Беретта, один из самых прекрасных пистолетов, созданных рукой человека. Ты должен быть счастлив, что удостоился чести быть приконченным из этого оружия, хотя вовсе его не достоин. — Много пиздишь, Джиён, — сдавленно и хрипло засмеялся Чжи-Хо, выплевывая сгустки крови. — Из тебя выйдет отличный политик. — Знаю, спасибо. Джиён щёлкнул предохранителем – звякнул металл о камень, – навёл дуло предохранителя на башку Чжи-Хо, прикасаясь твёрдым и холодным предметом к пульсирующему виску, и вот-вот собирался выстрелить, как мужчина сделал примирительный жест руками, желая выразить последние слова. — Знаешь, где я сегодня был? — спросил Чжи-Хо. Он подло усмехнулся и покосился масляными глазёнками на парня, слизывая сочащуюся из раны на губе кровь. — В твоём борделе. О, извините, или правильно говорить ?spa-салоне?? Впрочем, один хер, неважно. — Спасибо, что пополнил казну ?Красного Дракона?, я тебе премного благодарен. Только вот бабки от тебя придётся хорошенько почистить. — Не за что, — Чжи-Хо засмеялся. — Хочешь узнать, что я там делал? И с кем? Джиён, оказавшись в замешательстве, изменился в лице. Надменная улыбка быстро сползла с его лица, уступая место нескрываемому удивлению, смешанному с маленькой, малюсенькой такой каплей страха. Сердце заколотилось быстрее, ударяясь о вибрирующие рёбра, а после, ухнув, упало в пятки. Стало жарче, хотя на улице стоял минус. — Кажется, её зовут Сора? Самая юная из твоих шалав, почти ребёнок… Маленькая такая, нежная, — Чжи-Хо продолжал улыбаться, обнажая окровавленный ряд зубов с промежутком в виде чёрной дыры. Значит, Джиёну не показалось. — Сначала я поимел её в рот, трахнул в жопу, а потом вылизал её сладкую киску. Знаешь, мне кажется, я её немного порвал. Она плакала, скулила и даже пыталась меня ударить, плохая девчонка. Ты должен преподать ей хороший урок, чтобы впредь не грубила клиентам. Что происходило дальше, Джиён помнил как в тумане. Сначала он схватил Чжи-Хо за шиворот, ударил его несколько раз лицом о землю, после проехался коленом по животу, пнул по почкам (много раз пнул) и лишь после этого, выпрямившись, нацелился на голову и выстрелил. Раздался глухой звук, как будто лопнул шарик, и брызги крови, словно благодаря взмаху кисточки художника, попали на разъярённое до невозможности лицо Джиёна. Нельзя глумиться над трупами, но он со всей силы ударил ногой по лицу Чжи-Хо, сплюнув на него. Он смотрел, как из обожжённой по краям дыры поднималась тоненькая струйка дыма, смотрел, как на земле растекается лужа тёмной крови, но мозгов не видел. — Ву велел, чтобы были мозги. Словно пребывая в гипнозе, пробормотал Джиён, и, схватив тяжёлое мужское тело под мышки, усадил мёртвого Чжи-Хо возле стены. Он приставил дуло ко лбу и, даже не моргнув, выстрелил ещё раз. Ещё одна тлеющая дыра, ещё одна порция свежей, горячей крови, пахнущей металлом и солёной на вкус, и, наконец-то, выплюнутые на кирпичную стену мозги. Восстанавливая дыхание, Джиён провёл тыльной стороной ладони по лицу, продолжая сжимать в руке пистолет, и обернулся, чтобы посмотреть на кота. Тот управился с рыбой и теперь вылизывался, сытый и довольный. — Кс-кс-кс! Рыжий кот, вопросительно муркнув, поднял приветливо хвост и побежал к подзывающему его человеку. Джиён улыбнулся, погладил зверька, который тёрся об его ноги, и подтолкнул его к мозгам, которые принадлежали Чжи-Хо, но пользы никакой ему не приносили – так хотя бы кошак полакомится. Животное заинтересованно обнюхало окровавленную слизь, присело и принялось поедать остатки человеческого разума. — Приятного аппетита, — Квон сунул Беретту обратно за ремень, потрепал кота за шёрстку и скрылся за дверью. К его возвращению в забронированной комнате помимо Ву уже находились и другие гости, включая Сынхо. Тот травил пошлые анекдоты, которые всех веселили, и чувствовал себя очень даже вольготно среди благодарных слушателей. Когда сёдзи разъехались в стороны и на пороге появился Джиён, взгляды, обращённые на него, заставили брызги крови на его лице вспыхнуть и обжечь кожу. — Добрый вечер, — спокойно сказал Квон, снял обувь и, подойдя к столу, сел рядом с Сынхо, бросив быстрый взгляд на пустующее место с краю. Ву прочистил горло, кашлянув, и лёгким движением руки поправил свои очки, напомнив Джиёну о Сынхёне – тот тоже любил так делать. Неизменная привычка. — Что, ел картошку в Макдональдсе? — хохотнул Сынхо и протянул своему помощнику чистую салфетку. — Весь в кетчупе испачкался. — Нет, пристрелил кассира, который обсчитал меня. Секундная пауза, и все, включая самого Ву, засмеялись. Интересно, подумал Джиён, они всё знают? догадываются? или же наивно верят, не представляя, что произошло несколько минут назад? — Звонил секретарь Чжи-Хо, — Ву принял наполненную вином чашу от одного из мужчин, — сказал, что он не сможет присутствовать на сегодняшней встрече. Какие-то дела в районе Итэвон. — Итэвон? — переспросил Сынхо и закинул руку на спинку стула, на котором сидел Джиён. — Опасное местечко, кругом кишат иммигранты низших слоёв. — Надеюсь, с господином Чжи-Хо ничего не случится, — Джиён отсалютовал чашей и поймал на себе сразу два взгляда – Ву и Сынхо, которые говорили об одном и том же. Весь остаток вечера, даже не пролетевшего, а проползшего подстреленной черепахой за нудными разговорами, Джиён находился в непривычном для него состоянии – он переживал и накручивал себя. Тревожные мысли тасманским дьяволом метались в голове, мощно отталкиваясь от стен, наворачивая бесконечные круги. Ему нестерпимо хотелось сорваться и помчаться в ?Красный Дракон?, чтобы лично убедиться, в каком состоянии находится Мин Сора. Он надеялся, что ублюдок Чжи-Хо нарочито напоследок изрыгнул самое гадкое, что мог услышать в тот момент Джиён, чтобы насолить ему, но интуиция, вытираясь мокрым носовым платком, ныла и дрожала в нехорошем предчувствии. Мужчина понимал, что по всем правилам приличия, если он хотел зацепиться за юбку Ву, чтобы находиться в непосредственной близости, что было бы ему очень даже на руку, он обязан отсидеть званый ужин до тех пор, пока все не начнут собираться по домам, и когда этот момент, наконец-то, произошёл, Джиён наспех протёр губы и руки сухой салфеткой, откланялся и, сообщив, что его ждут неотложные дела, рванул прочь из ресторана. Он запрыгнул в машину, завёл мотор и довольно-таки резко вырулил на дорогу – послышался визг, сопровождающий трение шин об асфальт, а также нецензурное негодование пешеходов, которых едва не ?поцеловал? чёрный Мерседес. Джиён мог бы надерзить в ответ, но поток всех его чувств в данной ситуации был направлен исключительно на один-единственный источник раздражения. Его бушующие эмоции, как планеты, кружили вокруг притягивающего, как магнит, эпицентра волнения. Фантазия, незнающая границ, вольно разгулялась и выдавала такие образы, которые могут разве что в страшном сне привидеться.

Последний раз Джиён так лихачил на дорогах, когда увозил Сору из ночного клуба – теперь он снова нарушал все правила дорожного движения из-за этой девушки. Абсурдность его поведения заставила Квона усмехнуться самому себе. Он, как отбитый мудак, мчался на всех парах к проститутке, которую жёстко поимели. Почему? Зачем? На эти вопросы ему было страшно ответить, страшно признаться самому себе в той правде, которая уже давно выжидала своего коронного часа. Поэтому он играл в нечестную игру и довольствовался самообманом. ?Просто я не терплю, когда портят мой товар?. Автомобиль затормозил у входа в ?Красный Дракон?, причём затормозил резко, словно водитель и не планировал останавливаться, но внезапно передумал и свернул к расчищенной от снега дорожке. Яркие фары дерзко блеснули в свете уличных фонарей и погасли. Джиён вышел из машины, хлопнул громко дверью, включил сигнализацию, которая весело блямкнула, и, стараясь сохранять видимое спокойствие, зашёл в принадлежавшее ему заведение. На первый взгляд всё как обычно: администратор была погружена в свою работу, Сынхён наверняка сидел в своём кабинете, дверь которого была закрыта, а свободные девушки привычным для них образом балдели и отдыхали от траха с мужиками в чистом, светлом холле. Джиён подошёл к стойке ресепшн. Девушка тут же отбросила все свои дела и всё своё внимание направила на босса. — Господин Квон, — она поклонилась. — Где мадам Ким? — Она на втором этаже с одной из девушек, — администратор, имени которой Джиён даже не удосужился запомнить, указала рукой по направлению к лестнице. — В какой именно? Уточни, у нас их дохера. — ?Бали?, — девушка испуганно сжалась. Какая ирония: в комнате ?Бали? Сору сказочно ебали****.

Джиён хлопнул ладонью по гладкой поверхности стойки и направился вверх по лестнице. Мощным толчком он распахнул двери, ведущие на второй этаж, и за несколько широких и уверенных шагов достиг нужной комнаты. Стучаться боссу не пристало, поэтому он бесцеремонно ворвался внутрь. Он ожидал увидеть слёзы, вызванные не только физической болью, но ещё и душевной, он был готов к женской истерике и виду покалеченного хрупкого тела, но вместо этого его взгляд наткнулся на Сору, которая, набросив на себя длинный шёлковый халат, прикрывающий её наготу, сидела на маленьком диванчике и курила косяк. Девушка смерила Джиёна не просто холодным, а леденящим, отсутствующим взглядом, словно смотрела не на человека, а на безжизненный предмет, коим сама являлась в те скверные минуты. Мадам Ким копошилась в углу комнаты и складывала в чёрный пакет испачканные вещи девушки и полотенца, видимо, для стирки. — Это что такое? Джиён подошёл к женщине, вырвал из её рук шуршащий мешок и выудил оттуда первую попавшуюся вещь, которой оказался порванный бюстгальтер. Нетрудно было догадаться, что предмет нижнего белья принадлежал именно Соре, судя по маленькому размеру чашечек. Мужчина грозно нахмурился, сведя брови вместе, и сунул руку глубже, доставая оттуда бежевое полотенце. Он повертел махровую ткань и обнаружил на ней засохшие пятна крови. Рука крепко стиснула полотенце, прежде чем швырнуть его обратно. Что там было ещё и в каком состоянии – Квон больше не желал видеть. Больше всего он боялся увидеть трусики (хотя любопытство активно щекотало его), уже представляя, в каком виде они могли ему предстать. — Что здесь произошло? — спросил мужчина и, проведя ладонью по лицу, сложил руки на бёдрах. Он вопрошающе смотрел то на Кьюнг-Су, которая явно растерялась, и на Сору, которая явно потерялась. — Я, блять, должен знать, что творится в моём, сука, борделе. — Творится то, что должно твориться, — Сора подняла взгляд на Джиёна и вымученно улыбнулась. — Трахают шлюх.

— Джиён, — мягко начала мадам Ким, откладывая на пол пакет с вещами, — приходил… плохой клиент. Он нехорошо, грубо обошёлся с Сорой, но мы ничего не могли поделать, потому что нам запрещено вмешиваться в процесс работы. — Процесс работы?! — Джиён повысил голос на женщину, испепеляя её взглядом. — Калечить мой товар – это процесс работы, по-твоему?! Кьюнг-Су, ты обязана присматривать за девочками и следить, чтобы хуйланы-клиенты не причиняли им вреда. Квон подошёл к Соре, схватил её за руку, поднял с места и распахнул халат. Его взору открылось худощавое тельце, усыпанное багрово-жёлтыми пятнами и множеством кровоподтёков, распустившихся после засосов и, если не ударов, то сильных шлепков. Будто метки, оставленные извращённым насильником. Ареолы и соски припухли и раскраснелись, как и губы (на нижней виднелась небольшая ранка с запёкшейся кровью), коленки были стёрты, а на внутренней стороне бедра Джиён увидел засохшее семя. Он поморщился, отвернулся и пожалел о том, что Чжи-Хо нельзя воскресить, чтобы садистски замочить снова. Сора ухмыльнулась и запахнула халат обратно. — Неприятно смотреть на выебанное тело, правда? — Сора, не выражайся! — сделала замечание Кьюнг-Су. — Думаю, в моём случае я имею право выругаться. — Он больше не придёт сюда, — Джиён шмыгнул носом, потянулся к тлеющему в руке девушки косяку и мощно затянулся, ощущая лишь каплю расслабления – такой же кайф, как Ибупрофен для заядлого наркомана. Он встретился с направленным на него взглядом Соры и провёл аналогию с выброшенным щенком, которого мучили живодёры, и теперь он превратился в озлобленную на весь мир зверушку, забывшую, что такое ласка и любовь. Так и хотелось почесать за ушком, угостить косточкой и забрать к себе, чтобы подарить заботу и тепло, но Джиён, как последний садист, пнул ногой несчастный комочек, который даже не визгнул, ибо уже привык, потому что так было проще ему самому. Он убедился в том, что Чжи-Хо не врал, убедился, что Сора, хоть и покалечена, но жива, и большего ему, наверное, не было нужно. — А кто ему запретит? — спросила Сора. — Я уже запретил, — отчеканил Джиён. — Кьюнг-Су, сколько понадобится времени, чтобы Сора пришла в себя? Я имею в виду тело. Девушка громко засмеялась и покачала головой. Ну конечно же, он имеет в виду тело! Не душу же, мать её! Кого, нахер, будет заботить проёбаная душа жалкой малолетней шалавы? — У Соры тонкая и чувствительная кожа. Боюсь, процесс заживления затянется. Более того, у неё трещины на… анусе, — мадам Ким с сожалением поджала губы и самым сочувствующим взглядом посмотрела на Мин, которая в упор смотрела на Джиёна, выжигая на нём блядскими глазами дыру. — Возьми деньги из бюджета и купи все необходимые лекарства. Мази, крема, не знаю, там… Врача позови. Короче, сделай так, чтобы она как можно скорее снова была в строю. Я не хочу терять бабки. — Конечно, мы всё сделаем. Джиён бросил взгляд на дикую кошку, растянувшуюся на диване, стиснул зубы и вышел из комнаты. Он хотел как можно скорее отсюда уехать, потому что вид Соры вызывал в нём обострение тех чувств, которые и без того били в нём кипящим фонтаном, но знакомый голосок сзади заставил мурашки пробежаться табуном по его спине и рукам. Сора вышла следом за ним и остановилась в коридоре. — Неужели тебе настолько плевать на людей? — спросила она громко с нескрываемой детской обидой. Она поджала губы и выжидала ответа. — В тебе есть хоть капля человечности? Ты меня загнал в угол, в котором мне душно, в котором я загибаюсь, и сегодня, когда этот выблядок поимел меня, как… как…

— Как шлюху? — Джиён обернулся и оскалился. Сора нашла в себе силы не заплакать. Она стойко держалась, несмотря на боль, пробирающуюся сквозь дрожащее тело в заляпанную спермой, кровью и грязью душу. — Детка, но ты же и есть шлюха, всё просто, — мужчина развёл руками и подошел ближе к Соре, улыбаясь. — Ты моя, ясно? Моя кукла, которая никуда не денется. Что ты так на меня смотришь? Злишься? Злишься…

Джиён материл себя, как только мог. Он ненавидел себя за те слова и то отношение к девушке, которую гнобил и поливал грязью только ради самообороны. Сора не подозревала, что атаковала его и пробиралась под кожу, зато он прекрасно это знал, понимал и твёрдо ощущал.

— Зачем ты приехал? — Мин скрестила руки на груди и прищурилась. — Чтобы добить? Растоптать окончательно? Джиён, ты сволочь – я это знаю, – но я не знаю, почему ты настолько меня ненавидишь. — Потому что мне нравится, когда ты страдаешь, — мужчина наклонился к уху девушки, опаляя кожу горячим дыханием, положил ладони на её талию и крепко сжал, осознавая, что делает ей больно. Он чувствовал, как тряслась Сора, и слышал, как она постанывает явно не от удовольствия. — Мне приятно быть причиной твоих мучений. Считай меня конченой мразью, ублюдком, последним паршивцем. И прикрой свой блядский халат. Джиён отошёл назад, посмотрел на обнажённую женскую грудь, которую Сора поспешила прикрыть лёгкой тканью, и развернулся, чтобы уйти. Убежать. Скрыться. Как можно скорее.