День второй (2/2)
Сколько лет уже все споры Спок и Боунз ко взаимному удовлетворению сводили к странной человеческой и вулканской природе.— Мистер Спок, шахматы? — улыбнувшись, напомнил Джим.
— Конечно, но сначала я должен убедиться, что неполадка действительно устранена. Это займет не более семи минут и сорока секунд.— Я подожду.
Он устроился в кресле и приготовился ждать — развалившись поудобнее и наблюдая за тем, как работает Спок. Так можно было бы прождать и час, и два — без проблем, сколько угодно. Завершая дела дня сегодняшнего, он отметил в планах профилактику на фазерных батареях. Из благостной задумчивости вывел вопрос Боунза:— Ты приставил к ней Джонса?— Да, но он ничего нового не накопает, — Боунз скептически хмыкнул в ответ. — Не тот уровень, но все равно, пусть приглядит.— Хочешь ее позлить?— Ну разве я могу? — невинно улыбнулся Джим.— Можешь. Не уверен, что это лучшая политика, но очень понимаю.— Спасибо, Боунз, — искренне ответил Джим. — От тебя-то чего она хотела?— Сводки, миллион вопросов, ?не замечали ли вы странного?, поставки лекарств, эта чертова криосская лихорадка и материалы по ней.— Бред какой-то. Не пойму, что ей на самом деле нужно. Все в кучу.
Со своего места поднялся Спок:— Джим, мы можем идти. И, да, у меня пока недостаточно данных для ответа на эти вопросы.Боунз по-особенному возвел глаза к потолку. Отчего-то вечерние шахматы его удивляли и даже умиляли.Едва ли это было так уже трогательно. Под настроение они превращали игру в жестокое поле боя (и именно Спок предпочитал бескомпромиссные и жестокие партии, методично отбивал атаки и шел в нападение). Но чаще просто не спеша передвигали фигуры или вовсе отставляли игру в сторону, увлекшись разговором.Этим вечером Джим устало откинулся в кресле и повернулся к очагу для медитаций, даже не глянув в сторону незаконченной партии. Мышиная возня с Корой и Гаммой-Кью, какие-то мелочи распыляли все силы — проще с фазером ползти под огнем.
Еще и Спок отмалчивался. По опыту Джима — тоже дурной знак.— Спок, я вижу, вы что-то надумали. Ваши догадки?Удивительно, но Спок стушевался.
— Если позволите, — проговорил он с непривычно-осторожными интонациями, — я бы предпочел получить хотя бы минимальное подтверждение своим опасениям.— Даже так? Могу поспорить, вы почти уверены, но почему-то не говорите мне.Когда Спок недоговаривал, это всегда плохо заканчивалось. Когда Спок что-то скрывал, все выходило и того хуже. Но без смертельной необходимости давить Джим все равно не хотел.
— Я бы оценил свою уверенность в двадцать семь процентов, — смущенно закончил Спок. — Ваши ?интуиция? и понимание человеческой психологии могли бы мне помочь, но это вопрос закрытой информации и безопасности.— Ладно, — отступил Джим. — Одно хорошо: корабль она себе не присвоила. Это было бы куда хуже, — он опустился в кресло. — ?Энтерпрайз? — моя девочка.— Справедливо будет отметить, что де-юре она сейчас моя.— Наша общая, так? Ты собственник, — когда Спок отвел глаза, сердце Джима пропустило удар. Напряжение последних дней, напрочь испорченных агентом; напряжение долгих недель, когда они вымучивали договор с Гаммой-Кью — все это навалилось, ослабило самоконтроль, и он признался в том, что знал так давно: — Не волнуйся, мы с ней любим только тебя.
— Полагаю, это единственная допустимая для меня форма полигамии.Джим развернулся. Они уже давно не то шутили, не то флиртовали, не до конца уверенные в возможности чего-то большего, мечтая о большем, не рискуя зайти дальше. Но одно дело — глядеть, не преступая черту, дружески шутить, дружески касаться. Совсем другое — сделать один шаг. Всегда, всегда оставалась чертова вероятность, что Спок имел в виду вовсе не это; между ними разница культур, воспитания, проклятых гормонов и анатомии. Все это могло значить, что Джим ошибается и видит ровно то, что мечтает увидеть. Все эти вулканские эмоции: слишком сильные, неизученные, неукрощенные. Это минное поле даже для самого Спока, а они ступают туда зажмурившись.Может Джиму надо как-то телепатически улыбнуться, чтобы быть понятым? Он поднялся на ноги. Руки сами собой норовили собраться за спиной в замок.
Они решились заговорить не о романе с работой. Джим мог бы ?не заметить? настоящий смысл слов. Не лучшее время они выбрали для признаний: оба на взводе и накрепко влипли в секретности и секреты. Он дал себе и Споку путь к отступлению:— Мы можем еще говорить о корабле.
Но Спок только коротко качнул головой:— Возможно, это стало бы для вас лучшим решением. Все вулканское, что есть во мне, допускает исключительно моногамные отношения. Кроме того, слияние разумов для меня не просто наслаждение, но и необходимость. Мы будем полностью открыты друг другу. Я понимаю, что с вашей стороны эти требования могут показаться чрезмерными, и в определенных рамках готов обсудить компромисс.
Его невозможный, невероятный вулканец. Педант и зануда. Это ?слияние разумов?, конечно, давно беспокоило. Скорее всего, он готов был показать себя Споку целиком, хоть в нем и было много темного и грязного, но как быть с тайнами, тайнами не его, Федерации, секретами, которые он просто не имел права раскрыть? Он верил, что Спок не станет специально искать, но что, если случайно, только случайно он увидит?
Как избавиться от назойливой пульсирующей догадки о том, что происходит на корабле сейчас? Насколько близок к ответу Спок? Если Джим сможет не думать, этого ведь должно хватить?— Думаю, я готов на это, — он усилием воли заставил себя не скрывать волнение. Каким же голым он себя чувствовал без привычной маски! — Открытость, моногамия, я понял. Это так важно, обсудить все детали сейчас?— Да. Наши разумы соединятся узами, и должен быть уверен, что вы понимаете последствия. Не полагайтесь на мой самоконтроль. Вы должны знать.
Ловить взгляды Спока, угадывать его жесты и намерения, разглядывать украдкой, чтобы не спугнуть — все это будоражило кровь, волновало, гнало по телу жаркую лихорадочную пульсацию. Не думал он, что закоротит так быстро. Он-то собирался признаться своему невероятному вулканцу в одной из увольнительных, если представится случай — а он бы точно представился. Не дешевая романтика, но что-то грандиозное, достойное их обоих.— С тобой я буду примерным, — Джим до сих пор не решил, как это правильно называть, — партнером. Исключительно добропорядочным.— Это необходимое условие для вулканской пары, — невозмутимо подтвердил Спок.
От этой серьезности зудело в руках, слабели колени, ныло в паху и звенело в ушах — все сразу. Чуть нервно он хмыкнул:— Что-то еще?— Вы уже знаете, что вулканский союз — это слияние разумов. Разрывать такое единение крайне сложно и крайне же болезненно. Моих родителей вы уже знаете, но логично будет представить вас им и матриарху как моего консорта. Вы принимаете все риски и последствия?— Вы мне точно брачный контракт зачитываете, — нервно хмыкнул Джим.— Так оно и есть. Вы мой партнер, единственный. Если бы я желал одного лишь физического удовлетворения, я мог бы удовольствоваться простым совокуплением, но только не с вами. Решайте. Пути назад не будет.Джим подумал. Несколько лет дружбы и осторожного сближения — у него действительно было время подумать. И он в себе был уверен (пусть и бились в голове эта нелепая секретность и смутные догадки — но когда у него не было тайн?).
Он решительно кивнул — и тогда Спок медленно протянул к нему руку словно в молитвенном жесте. О вулканских поцелуях Джим читал и с готовностью потянулся навстречу, малодушно закрыв глаза, ожидая узнать в этом простом касании рождение мира…
Но он не почувствовал ни-че-го. Было прикосновение, сухая теплая кожа и давно ожидаемое тепло. Но никаких вулканских мыслей в голове, никакой телепатии, хотя бы чего-то слабого и едва заметного, не говоря уж об искрах и фейерверках. Как будто школьнице наобещали небо в алмазах и сияние пояса Т'Амика. Было приятно, честное слово, приятно, ему бы большего и не нужно было, он рад был и этому, но Спок…Неуверенно Джим приоткрыл один глаз. Спок сосредоточенно прижимал пальцы к пальцам, закрыв глаза и словно чего-то выискивая. Нащупывая, но не находя.
А после уже Спок открыл глаза, и в них были боль и обида. Джим мог только гадать, что в нем так разочаровало вулканца. И подозревать, что это он оказался недостаточно телепатически, мать его, чувствителен.— Спок? — шепотом позвал он.
Тот ответил не сразу.— Я решился на связь с человеком, поскольку мне был интересен ваш неупорядоченный, но эффективный разум. Понимал, что вы вряд ли услышите меня, хоть это и тяжело для вулканца. Но я жаждал союза с вами. Вчера мне показалось, что я услышал ваш ментальный ответ. Но…— Что — но? — похолодел Джим. У Спока ?но? всегда были вескими.— Но в вашем разуме я увидел только искры любопытства и интереса. Не более. Будь вы телепатом, я бы назвал это ?бестактностью? и ?жестокостью?. С вами я могу объяснить это только тем, что вы не чувствуете ко мне ничего. Скажите, — Спок замолчал, собираясь с силами, — зачем?— Что? Зачем что? — в какой момент все пошло настолько не так? Может, стоило оправдаться — но Джим не знал, в чем. Оправдываться просто так, не зная за собой вины — унизительно и бессмысленно. Этого он делать не собирался. Даже ради Спока. Тем более ради него.— Я не соврал ни единым словом. Ни единой мыслью, — выпрямился он (держать спину чего бы это ни стоило!). — Все, что я мог вам дать, вот оно. А вы не пожелали взять, — горько закончил он и, из последних сил сложив таал, вышел из комнаты. Свет в коридоре обжигал, был слишком ярким, слишком тусклым. От этого покачивались стены и болели глаза. Другой причины не было.