16. Не сажайте кипарис в слишком сырых местах (1/2)
Я любил тебя больше, чем ангелов и самого,и поэтому дальше теперьот тебя, чем от них обоих.(И. Бродский)Япония, Эдо, 1868г
ОкитаПока Хиса убирала в комнате, Соджи вышел на террасу. Холодно. Холодная весна в этом году. Даже молоденькие ивовые листики тут блеклые, словно больные. И кусты в саду зеленеют как-то тускло. А может, это ему только кажется?- Что нового слышно в городе? - спросил он, когда Хиса, покончив с уборкой, вышла из комнаты.
- Дядя просит извинить, что не сможет теперь посещать вас так часто, как раньше, - с грустью сказала Хиса. Она сняла передник и, аккуратно свернув, держала его теперь в руках. У нее настоящие докторские руки, уверенные и добрые, подумал Соджи. И посмотрел на собственную ладонь.Между тем Хиса излагала новости - четко, внятно и обстоятельно, совсемкак Мацумото-сэнсэй. Она рассказала про иностранного доктора и его помощницу, упомянув о том, что ее дядя придает большое значение обмену знаниями между врачами разных школ. Мацумото-сэнсэю бы в политику идти, с усмешкой подумал Соджи. Заметив, как невесело он улыбнулся, Хиса поспешно заверила, что уважаемому Фудживаре-сану не о чем беспокоиться.
- Я вовсе не беспокоюсь, - отвечал Соджи. - Просто думаю о том, как смешно все в мире устроено - самые отчаянные сторонники изгнания иностранцев теперь щеголяют в европейской одежде, учат европейские языки...
Самых отчаянных сторонников мы уничтожили, подумал он. Икеда-я, последующие годы в Киото... Самые отчаянные сложили свои головы, остались теперь одни умеренные, рассудительные и трезвые.- Разумеется, это не имеет отношения к Мацумото-сэнсэю и к вам, - поспешно добавил Соджи.
- Дядя всегда считал, что Япония не сможет противостоять европейским и американским влияниям, если прежде не ликвидирует свое отставание в технике и технологии, - сказала Хиса с очень серьезным видом. - Наша страна умеет учиться...Достойная помощница и преемница уважаемого доктора, подумал Соджи- Да, я слышал подобное мнение, - ответил он, сразу вспомнив Яманами Кэйскэ. - Наверное, это правильно...Хиса ушла. Соджи спустился с террасы в сад, и молоденький чахлый кипарис, росший почти посередине маленького дворика, живо напомнил ему их последний разговор с Яманами. В Оцу, куда посланный вдогонку за Яманами Соджи добрался после изнурительного пути верхом и где под конец, почти теряя сознание, спешился у единственной здесь маленькой гостиницы. Там он и нашел Яманами. Вернее, тот сам нашел его, когда Соджи, потеряв последние силы, сполз по стене прямо на пол.Яманами был как всегда приветлив и мягок, все подливал разбитому дорогой больному Соджи горячий душистый чай, заботливо менял повязку на лбу. Они не говорили ни о будущем, ни о том, зачем Соджи приехал. Яманами читал своих любимых китайских поэтов и рассуждал о буддистской философии. Соджи слушал его, иногда проваливаясь в небытие и вновь всплывая оттуда под баюкающие строки стихов:Роскошной посудытяжелое злато и костьТебе не помогут,когда на душе тяжело.Соджи посмотрел тогда на простой чайник из темной глины и подумал, что тут и не слишком роскошная посуда вряд ли поможет.
Одиноко склониласьсосна на макушке бугра,А внизу по лощинехолодные свищут ветра...- прочел Яманами и запнулся на полуслове. И тогда Соджи решился спросить - не о смысле слов Яманами, а о его последнем поступке. О том, из-за чего его, Соджи, послали в погоню за бывшим старшим офицером Шинсенгуми, а ныне дезертиром Яманами Кэйскэ.- Почему, Яманами-сан?..Он был готов сейчас отдать Яманами своего коня и позволить уйти, уехать. И пусть потом делают с ним что угодно, пусть сэппуку, пусть казнь - ему осталось недолго в любом случае, доктор сказал - два-три года.- Люди, Окита-сан, делятся на чужих и на своих, - Яманами отвечал так охотно, словно только и дожидался от Соджи этого вопроса. - Своих всегда мало, но их слова и поступки ранят больнее. А всего больнее, когда свои поступают... неправильно. От чужих это можно снести, на то они и чужие, а вот от своих... Слишком больно быть частью неправедного деяния, и невозможно не быть его частью - потому что его совершают свои.Поэтому я принял решение не быть. Не быть вовсе, нигде.И Соджи понял, что все уговоры бежать, спасаться, все те слова, которые он приготовил для Яманами, бесполезны. Они продолжали говорить на отвлеченные темы, вспоминали прошлое в Шиэйкане, показательные сражения во время деревенских фестивалей.
- Кажется, это было вскоре после того, как сгорела усадьба Сэги Комона, - припоминая один из фестивалей, сказал Яманами. Соджи ничего не ответил - напоминание об усадьбе Сэги и обо всем, что было с нею связано, отозвалось тогда мешающим ощущением сродни камешку, попавшему в таби. И Яманами, как всегда чуткий, больше и словом не упомянул усадьбу Сэги и ее обитателей.- Окита-сан! - сказал ему Яманами, когда они собирались ехать вместе обратно в Киото. - Возьмите, пожалуйста, этот пустячок. Просто на память.
Он тогда подарил маленькую костяную фигурку Сиванму. И Соджи не удержался от шутки:- Благодарю, Яманами-сан. Может, она поделится со мной персиком бессмертия?Шутка вышла неудачной – Яманами, который прекрасно знал о его болезни, смущенно опустил голову. Весь путь до столицы они проделали в молчании; а когда они въезжали в Мибу, Яманами вдруг остановил коня и, повернувшись к Соджи, проговорил:- Учитесь быть одиноким, Окита-сан. Вам это очень пригодится. Вы такой же жадный глотатель жизни, каким был когда-то и я - самая счастливая, наверное, порода людей. Жаль, что я поздно это понял.
- Да что там, Яманами-сан, - Соджи попытался говорить весело, но веселого тона не получилось, - мне и глотать-то уже почти...
"Нечего", хотел он закончить, но закашлялся. Яманами, не говоря ни слова, протянул ему фляжку. Переждав, пока Соджи отдышится, он сказал участливо и мягко:- Послушайте меня, Окита-кун, и можете не верить мне сейчас - просто запомните то, что я вам скажу. Мертвецам иногда дано провидеть будущее, потому я и говорю вам об этом так уверенно. Вы свидитесь с нею.
- С кем, Яманами-сан? - притворился непонимающим Соджи. Однако Яманами ответил легкой улыбкой - в непонятливость Соджи он не поверил.
А через два дня Яманами не стало… Быть кайсяку, помогающим уйти из жизни без лишних мучений – последнее, что мог сделать для него Соджи.
Потом он часто разглядывал крохотное круглое личико доброй богини, ее веер - непонятно отчего, но это навевало спокойствие. Зимой, после ликвидации отряда Ито Кашитаро он едва не потерял подарок Яманами - сначала столкнулся на безлюдной улицес пятеркой рвущихся отомстить за Ито, потом у него был приступ со странными видениями, а когда с помощью Сайто он вернулся в казармы, фигурка Сиванму бесследно исчезла. В тот день шел сильный снег... А спустя пару дней Сайто умудрился где-то отыскать фигурку Сиванму, принес снова слегшему Соджи и молча вложил в руку. Молчун Сайто, с неожиданной нежностью подумал Соджи.…Зазнобило, хотелось свернуться клубком. Он вспомнил окончание стихов, прочитанных тогда, в Оцу, Яманами, и улыбнулся.А наступит зима -как жестоки и иней и лед,Только эта соснаостается прямою весь год.Почему же в суровую стужуне гнется она?Видно, духом особымкрепки кипарис и сосна.Кипарис и сосна, повторил Соджи про себя и посмотрел на кипарис. Деревцу тут неуютно; и кто только додумался посадить кипарис в таком сыром месте?К полудню вышло солнце. Стало гораздо теплее, и Соджи решил пойти прогуляться - не в сторону больницы, в а противоположную, в безлюдные заросли у реки. Однако не прошел он и полусотни шагов, как услышал пронзительные детские голоса, визг и смех. Одна из тропинок выходила к каменистой отмели - той самой, которую он видел с дороги. И поваленное дерево - вот оно. Несмотря на прохладную погоду, стайка детишек возилась на берегу и мелководье....Сперва дети дичились незнакомого взрослого, кроме того, их пугали мечи у пояса Соджи. Но когда демонстративно не обращавший на них внимания незнакомый самурай вырезал лодочку, пристроил к ней мачту с парусом из клочка бумаги, торжественно извлеченного из-за пазухи, и пустил в воду, недоверие как рукой сняло. Очевидно, умение вырезать лодочки в сознании детей не вязалось с людьми, которых стоит бояться. И напрасно, подумал вдруг Соджи.
- А летуцьку умеес делать, роши-сама(1)? - подошел к Соджи самый маленький и, наверное, самых храбрый из ребятни. Было ему на вид лет пять, и всю одежду его составляли фундоши и коротенькая грязная юката.
- Вертушку? Это дело не быстрое, - стараясь говорить серьезно, ответил Соджи. Поискал подходящую деревяшку, и, не найдя, отколол кусок от поваленного дерева, на котором и пристроился. Малыш-заказчик уселся рядом, время от времени ковыряя в носу, озабоченно разглядывая собственный грязный палец и сопя для солидности.
Работа была в самом разгаре, когда со стороны дороги, беспечно проламываясь сквозь заросли, появился человек. Еще издали Соджи разглядел его европейский костюм и высокие сапоги. Похоже на то, что он когда-то видел на том переводчике, Хьюскене, но одежда этого иностранца выглядит чуть по-другому. Наверное, круглоглазые так же подвержены моде, как шимабарские девицы.Иностранец с хозяйским видом подошел к реке, не обращая внимания ни на Соджи, ни на детей, тронул сапогом воду и брезгливо сощурился. Они смотрят на нас как на дикарей, подумал Соджи. Так же как мы на них. Он не прекращал вырезать лопасти вертушки, следя за иностранцем из-под полуопущенных век, короткими быстрыми взглядами. Если Изуми... если Ирен сейчас жива, она могла выйти замуж за одного из вот таких. Круглоглазых, высоких и носатых. На взгляд женщины этот иностранец, наверное, красив.
Вертушка была готова. Соджи раскрутил ее между ладонями и выпустил - бережно, как птицу. Вертушка взмыла вверх, а дети (и иностранец вслед за ними) подняли головы, стараясь проследить за ней – тонкой, теряющейся в пронзительной голубизне неба.Ветром вертушку относило все дальше от реки, она стала опускаться и приземлилась возле самых ног иностранца. Один из детишек, мальчик лет девяти, щуплый, с торчащими передними зубами, побежал было за игрушкой, но, оробев, остановился в пяти шагах от круглоглазого, не зная, что делать. Иностранец внимательно посмотрел на него, потом на других детей, которые застыли в напряженном ожидании. Соджи заметил движение ноги - мужчина, верно, собирался наступить на упавшую вертушку. Его тяжелый сапог сейчас превратит тонкую деревяшку в щепки и обломки... И Соджи положил руку чуть ближе к рукояти меча, наблюдая за иностранцем так же внимательно и сосредоточенно, как когда-то за движениями врагов.
Иностранцы туповаты, но этот, очевидно, что-то такое почувствовал. Опасность. Угрозу. Нога его, едва поднявшись, опустилась на место, и он отступил на пару шагов, с недоумением рассматривая спокойно сидевшего Соджи и детей.Видно, он и сам не понял, что его так испугало, но, стараясь сохранять независимый вид, повернулся и удалился тем же путем, каким пришел.Дикарь, вздохнул Соджи. Солнце уже клонилось к западу, пора было возвращаться.*** ИренДоктор Мацумото, стараясь ступать как можно тише, вышел на галерею.
- К этому должен привыкнуть каждый врач, Ирен-сан, - сказал он.
Рюхэй, молодой торговец, еще неделю назад с такой радостью говоривший о том, как вместе со своей невестой будет любоваться цветением вишен, сегодня скончался. Он перестал вставать с постели три дня назад, болезнь алчно пожирала его легкие. Ирен вспоминала, как жалобно смотрел он на них с Джастином сегодня утром - снизу вверх, пытаясь отдышаться от очередного приступа. Его совсем мальчишеское лицо, когда-то круглощекое, сейчас страшно исхудало – торчащие скулы, обтянутые бледной кожей, запавшие глаза с горячечным блеском, тонкие губы точно облипли вокруг зубов. Он почти не ел, только пил воду и напоминал теперь скелет, обтянутый сухой как пергамент кожей. Рюхэй теперь лежал почти неподвижно на спине, устремив казавшиеся огромными глаза в потолок. На лице его не было ни страдания, ни страха, ни печали – только тихое терпеливое ожидание. Он поминутно кашлял сухим, стонущим кашлем и все говорил о своей невесте.- Сырой воздух, - сказал Джастин по-английски, - способствует быстрому прогрессированию болезни.
- Сэнсэй! – Рюхэй попытался встать с футона, но тело его не слушалось.- Лежите, лежите, Рюхэй-сан, - Ирен заботливо поправила его одеяло. - Я принесла лекарство, с ним вас не так будет мучить кашель.- Вы так добры ко мне, Ирен-сан, - проговорил, тяжело дыша, Рюхэй, - и вы тоже, Дзасутин-сэнсэй. Спасибо, что заходите навестить.
Он поглядел в окно.- Весна, - медленно проговорил он. - Моя невеста так любит весну! Вы не знаете мою невесту, Кэи? – повернулся он к Джастину. - Она сейчас гостит в Эдо у своей тетушки.- Она такая красивая, такая же красивая как вы, Ирен-сан! Если я умру – что будет с нею? Я даже не могу ее увидеть, а ведь она так меня любит. А я ее еще больше. Если бы она была здесь, я бы разом выздоровел. А она гостит у тетушки. В Эдо теперь много знатных людей, что как они увезут мою Кэи? - речь Рюхэя стала бессвязной, он впал в беспамятство.- Отдохните, Рюхэй-сан, пожалуйста, отдохните. Все будет хорошо.
Наконец больной затих, его грудь тяжело вздымалась и опадала, словно каждый вздох стоил ему неимоверных усилий.