13. Молчащие горы и свежая кровь на свежем снегу (1/2)
Швейцария, 1867гИрен
Це не твоя земля? не твоя любов("Океан Ельзи")А горы вокруг молчали. Ирен перепробовала уже все - напевать вспомнившуюся песенку, которую они пели в пансионе, болтать с веселым румянощеким и крутоусым возницей, приветствовать улыбкой каждый выкатывающийся из-за холма поселок или деревеньку. Тщетно. Горные пики, черно-белые, туманные сейчас, немо возвышались за круглыми покатыми холмами, и не было того приветственного гудения, не слышимого никем, но для Ирен тем не менее столь же явственного, как теплое молоко и мягкий серый деревенский хлеб, которое она ела сегодня утром на завтрак в маленькой придорожной гостинице. Горы отказывались говорить с ней.Лоран собирался в далекое путешествие - на сей раз он отправлялся сам, хотя одному из основных пайщиков большой торговой компании было совершенно не обязательно плыть на другой конец света. Однако остальные компаньоны были люди пожилые, степенные и на подъем тяжелые. Да и прошлое морского офицера иной раз отзывалось ностальгией - Лоран со слегка преувеличенной меланхолической тоской в голосе говорил жене, что слух его страдает без скрипа мачт, гудения парусов под ветром и плеска волны в скулу корабля. Ирен в ответ шутила, что мачты и паруса вряд ли страдают ответной ностальгией по лейтенанту Перье. Теперь Лоран собирался плыть в Китай, откуда ему надо было отправиться ненадолго в Японию - у его компании что-то не ладилось с поставками оружия клану Сацума. "Твоим соотечественникам нельзя верить", - говорил Лоран. "Только в отношениях с круглоглазыми варварами", - поддевала в ответ Ирен. Лоран делал скорбную мину, не портившую, впрочем, его красивого лица, и возводил очи горе. "Ну, что ж, мадам Перье, вы остры на язык, зато мне с вами не скучно", - говорил он. И это звучало так, будто ее награждали орденом Почетного легиона.Теперь Лоран был занят сборами, улаживанием тысячи и одного неотложного дела, и Ирен почувствовала себя одиноко. Чтобы развеяться, она решила съездить в маленький швейцарский городок, где поселились после ее замужества мать с отцом.
Они не одобрили Лорана Перье. Отец расспросил было о его службе, о компании - и легкомысленные, пересыпаемые истинно галльскими шуточками ответы ему не понравились. Мама почти все время молчала и отводила взгляд. "Ты не вытянешь, - сказала она как-то раз Ирен. - Будешь тянуть-тянуть и в конце концов проклянешь тот день, когда решилась выйти замуж". Ирен не понимала, что в ее выборе не устраивает маму:Лоран был честен - настолько, насколько вообще мог быть честным коммерсант, - добр, образован и достаточно умен. Он любил ее. Была в нем, пожалуй, излишняя приземленность в сочетании с излишним же легкомыслием, можетбыть, именно это не нравилось маме. Но, в конце концов, не всемже быть мечтателями и мыслителями, как папа. Кроме всего, Ирен любовалась Лораном, как картиной в музее, в его красоте было что-то возвышенное.И вот прошло три года. Ирен не желала признаваться себе, но за три года жизнь ее словно опустела, и даже красота Лорана перестала казаться возвышенной, а напоминала теперь олеографические открытки с видами, какие небогатые путешественники покупают во множестве и рассылают всем родным и знакомым. Брак, он как корзина роз - постепенно увядает, сказала она себе недавно. И смирилась с этим без горечи. Им с Лораном было по-прежнему легко вместе, он занимался коммерцией, она изучала медицину под руководством доктора Джастина Локвуда, друга Лорана. Теперь Джастин должен был уехать вместе с Лораном, но заверил, что Ирен не останется без руководства - он написал письмо своему старому учителю, голландцу, и тот с радостью согласился взять шефство над женой друга своего ученика. По крайней мере, я буду занята, в сотый раз сказала себе Ирен. Праздные богатые молодые женщины вызывали у нее холодное брезгливое отвращение.И вот теперь Ирен решила навестить родителей, прежде чем провожать Лорана и ехать затем в Голландию. Она смутно надеялась на места, что так хорошо запомнились с тех ее детских лет, которые Доннелы провели в Швейцарии, и со времени пребывания в пансионе; надеялась, что те самые горы и темные высокие ели вернут ей полноту жизни, душевное равновесие и покой. Но горы теперь молчали, и на душе полнее и спокойнее не становилось.***
Первая радость от встречи уже отхлынула; после обеда, за которым не умолкали разговоры и расспросы, отец удалился в свой кабинет, а Ирен и мама вышли пройтись. Майский легкий ветерок доносил запахи луговых цветов и трав, шевелил ленту на шляпке Ирен, выбил прядку волос из маминой прически - и Ирен впервые заметила, что прядка словно инеем подернута. Мама стареет, подумала она, опустив голову и старательно рассматривая пыльную деревенскую улочку у себя под ногами.- А почему ты не едешь с Лораном? - вдруг спросила мама.
- Он вполне способен поехать без меня, он уже большой мальчик, - отшутилась Ирен. Но мама на шутку не поддалась.- Мы вообще способны на многое, - ответила она. - Жить среди диких зверей, питаться падалью на необитаемом острове, выжить в одиночном каменном мешке. И твой папа никогда не был маленьким мальчиком и вполне способен был поехать сам и в Африку, и в Индию, и в Японию, не так ли? Но если вы можете быть врозь, зачем тогда вы?.. - она не договорила, перебив себя: - Или есть... серьезные препятствия?- Я не собираюсь пока заводить детей, если ты об этом, - принужденно засмеялась Ирен. Ее размягченное встречей настроение ушло, и сейчас она ощутила привычную за последние три года внутреннюю твердость, которая порой так раздражала ее мужа.- Лоран считает, нам пока стоит пожить для себя, а ему - прочнее встать на ноги, прежде чем заводить ребенка.Мама поправила теплую вязаную шаль на плечах и низко склонила голову, так что Ирен теперь не видела выражения ее лица.- Конечно... это дело ваше. Если есть выбор... - проговорила она едва слышно. Ирен закусила губу - зачем мама вообще говорит об этом? Конечно, у нее-то выбора не было, у них с отцом своих детей нет,вот и пришлось взять сироту-инородку... Наверное, теперь жалеет.- Я жалею, что позволила тебе уехать тогда из Японии, - сказала вдруг мама.
- Я так тебе мешала? - Ирен спросила это почти со злостью.
- Напротив, - не замечая ее тона, мягко и ласково сказала мама. - Ты ухаживала за мной, ты привела того милого молодого доктора Локвуда, он мне очень помог. Мои пальцы двигаются, - мама, будто иллюстрируя свои слова, плотнее закуталась в шаль, и пальцы в тонких серых перчатках сжали ее края. - Я могу держать ложку и даже завязывать шнурки на ботинках, но...
- Но играть presto из 14-й сонаты Бетховена ты не можешь, - холодно продолжила Ирен. - И теперь обвиняешь меня. Конечно, я ведь наполовину японка, а усадьбу подожгли японцы... - Ирен!!..- Прости...
- Господи, это ты, ты прости, моя девочка! - мама вскинулась как-то по-птичьи, и шаль за ее спиной взлетела под ветром, будто серые крылья. - Я только хотела сказать, что и без того страшно задолжала тебе - за ту радость, за то счастье, которое ты мне... нам с папой дарила. И я... я несостоятельный должник, я вижу, что тебе... и ничем, ничем не могу помочь...Она неожиданно опустила голову и заплакала - тихо, мелко по-старушечьи дрожа, потом суетливо достала из-за обшлага платочек и поспешно утерла слезы.
- Идем домой, Бланш обещала приготовить сегодня ревеневый пирог со сливками, - сказала она почти спокойно.Ирен казалось, что она вдруг окаменела. Лишь с большим усилием она заставила себя двинуться. И только когда она подходили к дому, она обняла маму за плечи, уткнулась в ее серую шаль - и словно не было прошедших лет, и словно она снова была маленькой девочкой, выплакивающей свое детское горе. А одновременно с тем она ясно, как наяву, ощутила, как ее лицо прижимается не к мягкой шерсти маминой шали, а к простому темному хлопку косодэ, и она плачет, плачет отчаянно, вот так же - и тяжесть будто отпускает ее на волю. А ладонь - не нежная, белая и прохладная мамина ладонь, привыкшая к клавишам фортепиано, и не серая замша печатки, как сейчас, а смуглая, жесткая рука, успевшая привыкнуть к рукояти меча, - осторожно гладит ее по плечам.***
Лоран былизумлен до крайности, когда Ирен категорично заявила, что отправится с ним. А потом ее ждала еще одна неожиданность - Лоран вообразил, что она решила ехать лишь для того, чтобы не расставаться с доктором Джастином Локвудом. Ирен стоило больших усилий убедить его, что она желает побывать в Японии, а не в обществе доктора Локвуда.
- Я женился не на женщине, а на каком-то самурайском мече, - воскликнул Лоран полным отчаяния голосом, поняв, что решение Ирен ехать с ним тверже гранита.
- Если вас волновало мое происхождение, мсье Перье, об этом следовало думать до свадьбы, - ледяным тоном ответила Ирен. - Самураи к моему происхождению отношения не имеют.***Япония, Киото, 1867гСайтоЗиму он вообще не очень любил. Особенно зимнюю ночь, напоминавшую всегда черную без единой отметины кошку с желтоватыми лунными глазами.