18. Человек, который смеется (1/1)

Миэль Сандерс не всесильна.Как бы неприятно это не было осознавать, но даже у нее бывают осечки. Такое происходит не часто, но если уж случается, то даже тогда Миэль не изменяет своим привычкам и проебывается с большим размахом. Потому что чем выше ты взлетаешь, тем больнее потом падать. Так уж повелось.И вот надо же было так глупо попасться?..Миэль никогда не признает этого перед Цезарем, да даже вслух этого никогда не произнесет, но порой её самоуверенность выходит ей боком. Когда мнишь себя искусным кукловодом и манипулируешь судьбами других людей, словно они марионетки из папье-маше, то будь готов к тому, что рано или поздно им надоест плясать под твою дудку и они разом дёрнут за нити, увлекая тебя за собой в сосущую темную бездну. А там уже барахтайся сколько хочешь, путайся в своей же собственной паутине, кричи не кричи?— все равно никто не услышит.И, наверно, это даже к лучшему, потому что рассказывать о том, что произошло, Миэль уж точно никому не собирается, даже Цезарю. Особенно ему. Сама найдет того, кто это с ней сотворил, лично вспорет глотку, а потом доберется и до остальных, кто к этому причастен, чтобы не осталось ни единого человека на этой земле, кто бы знал о том, что здесь произошло один раз, а затем стало происходить еженощно.Но Миэль должна признать, у того, кто это сделал, отличное чувство юмора. А Миэль любит хорошие шутки, даже если они злые и жестокие. Особенно если они злые и жестокие.Вот она выберется из этой богом забытой дыры, найдет этого шутника и они вместе посмеются. Правда недолго.Господи, как же ей хочется отсюда выбраться.Но ещё больше ей сейчас, наверное, хочется почесать нос.Вот только в смирительной, сука, рубашке это сделать крайне проблематично.Миэль опирается спиной на мягкую стену. Руки намертво скручены сзади грубой жёсткой тканью, ноги согнуты в коленях. Она сидит неподвижно, смотрит прямо перед собой в пустоту. Она бы считала овец, если бы могла заснуть. Но в голове слишком много мыслей. Обо всем на свете. И чуточку больше. Думать в тишине приятно. Мысли помогают ей не сойти с ума. Дурацкий каламбур. Наверное, помогают не стать ещё безумней. Здесь это легко.Миэль не знает сколько уже находится в этой психиатрической лечебнице. Время здесь условно, будто она враз стала Алисой, которая сдуру погналась за Белым Кроликом и теперь падает в бесконечную кроличью нору, где время относительно, а реальность может вывернуться наизнанку, стоит только шприцу с успокоительным оказаться в шее. Сложно ответить, который час, когда у тебя нет часов, а твоя камера-палата без окон и дневного света. Можно только догадываться, сколько времени на самом деле.Но у Миэль хороша интуиция. Все ее биологические ритмы каким-то мистическим образом подстроились под окружающую ее ужасающую действительность. Она чувствует нутром, как её время истекает, истончается, превращается в ничто. Большое, просто огромное ничто.Сейчас почти четыре утра. Миэль ждет этого часа каждую ночь. Она привыкла. Наверное. Если к такому можно привыкнуть, конечно же. Ненавидит этот промежуток и ждет его, чтобы поскорее закончился. Чтобы она снова могла жить. Беззаботно, радостно, почти счастливо из-за антидепрессантов, искажающих ее восприятие реальности.Четыре?— плохая цифра, Миэль никогда ее не любила. Ещё с начальной школы, когда это было единственное число, которое у нее не получалось выписать идеально. В четыре утра Гитлер начал Вторую Мировую. Четыре?— символ креста из Ветхого Завета, на котором был распят Иисус. Четыре?— символ смерти в Китае и других странах Востока.Здесь же четыре утра означает начало ?слепого часа?.?Слепой час??— это время, когда отключают камеры. С четырех до пяти утра. Миэль не знает, что в это время делает служба безопасности и медики, но зато знает, что делают охранники. Они приходят к ней. По двое. Иногда даже по трое. Это их маленький секрет.В коридоре эхом отдаются звуки шагов. Миэль напрягается, живот скручивает узлом. Вот сейчас. Дверь её камеры открывается. Беззвучно, так, словно призраки вползли в комнату, ночные кошмары вылезли из-под кровати.Миэль улыбается.Криво, немного надрывно, словно смотрится в треснутое зеркало.Всегда так делает. Проще проглотить комок в горле.Сегодня их двое. Средних лет и совсем молодой, юнец. Его голубые глаза широко распахнуты, большие и невинные. Это его первый раз, может, даже самый первый день. Миэль ухмыляется, знающе и пошло. Лишь бы не показать им, как ей на самом деле страшно. Тошно. Мерзко. Хочется кричать и молотить руками все вокруг?— до кровавой каши. Вот только её руки связаны за спиной.—?Познакомься, Санчо, это Миэль Сандерс, наша лучшая пациентка,?— говорит старший, причмокивая губами. Губы у него толстые и влажные. Миэль кривится совсем чуть-чуть, мышцы едва уловимо сокращаются. Она отлично знает этого охранника. Отвратительный. Жестокий. Злорадный. Все как она любит.—?А это мой любимый охранник,?— развратно тянет Миэль и слегка запрокидывает голову, насколько позволяет мягкая стена, в которую упирается затылок. Миэль противно от самой себя, но, а что она ещё может сделать? Кричать, вырываться, пытаться хотя бы укусить? Смешно. Это уже пройденный этап. Плюс синяки и ссадины у неё, минус ухо у одного из охранников. Так, кто же тогда оказался в выигрыше?После того первого и единственного раза Миэль выглядела ужасно. Между ног болело. Лицо болело. Ребра болели. Всё болело. Пожалуй, она никогда и не с кем не чувствовала себя вот так. Не шлюхой, что вы. Куском мяса на разделочном столе. Бифштексом, наполовину хорошо прожаренным. Наполовину с кровью. Плохая шутка. Но какая есть.—?Верно, только никому больше об этом не рассказывай,?— мужчина ухмыляется, сально, противно, а затем хватает ее за подбородок, сжимая с такой силой, что губы непроизвольно раскрываются, обнажая белые жемчужины зубов, словно она породистая кобыла на выставке. Легче, парень, дареному коню в зубы не смотрят. Ха-ха.—?Ты ведь никому не расскажешь?Миэль лишь бездумно кивает головой. Не расскажет, ей некуда деваться. Слишком мерзко. Слишком не по нутру ей все это. И стыдно до слез. Потаскуха она, верно говорили однокурсники.—?Я знал, что тебе можно доверять,?— ухмыляется старший, присаживается рядом с Миэль на корточки, кладет ладонь на её колено. Она отворачивается, задыхается от беззвучных слез. Она не в силах справиться с собой, не может привыкнуть к этому кошмару. Чёрт.—?Хорошая девочка, славная,?— старший гладит Миэль по волосам, словно собаку. Она хочет отдернуться, но не может?— сидит спиной к мягкому и терпит это издевательство. Он резко хватает Миэль за ноги, стаскивает с неё одним рывком штаны и белье. Она закрывает глаза. Может, если стиснуть зубы, прикусить язык, удастся не кричать, удастся хоть на секунду представить, что рядом с ней Цезарь. И это ещё одна причина, по которой она ничего ему не расскажет. Никогда.—?Стой, что ты делаешь?! —?чужой надтреснутый от страха и возмущения голос раздается совсем рядом, и Миэль удивлённо распахивает глаза, слегка ёрзает, стараясь выглянуть из-за мужчины, чтобы рассмотреть получше этого благодетеля. Охранник тоже поворачивается и смотрит на младшего, который прервал все веселье. —?Так… Так нельзя, это неправильно!Он?— Санчо, кажется, его так зовут?— стоит, широко расставив ноги, его пальцы слегка подрагивают, и он беспрерывно кусает губы. В светлых голубых глазах читается ужас и отторжение, протест против того, что сейчас произойдет.Губы Миэль начинают подрагивать от едва сдерживаемого хохота. Это и правда забавно, потому что из них двоих в смирительную рубашку закована Миэль, и она же сейчас смотрит на него, как на душевнобольного.—?Слушай, парень, не порть развлечение,?— мужчина недовольно цокает языком,?— За те копейки, что нам здесь платят, я не собираюсь отказывать себе в удовольствии трахнуть эту шлюху как следует. Се ля ви, Санчо. Не хочешь?— можешь валить, я тебя насильно здесь не держу.?В отличие от меня?,?— мысленно говорит Миэль. Её так и подмывает пошутить, но она сдерживается.Санчо задыхается от возмущения, смотрит на Миэль с какой-то обречённостью и беспомощностью, а она только закатывает глаза и кивает головой в сторону выхода. Вали, мол, быстрее начнем?— быстрее закончим, то же мне, благодетель нашёлся. Парень быстро разворачивается и поспешно выходит, борясь с тошнотой.Забавно, Санчо означает ?святой?. Чтож, посмотрим, насколько хватит его святости. Сегодня он ушел, но не факт, что не вернётся завтра. Мальчишки такие ветреные в наше время.—?На чем мы там с тобой остановились?.. Ах, да… —?охранник резко переворачивает ее на живот, впиваясь грубыми пальцами в бедра и тянет их вверх, заставляя Миэль встать на колени. Руки все ещё связаны, поэтому она не может найти опору и ей приходится упереться в пол щекой. Она слышит, как звякает ширинка форменных брюк, чувствует, как теплая головка чужого члена проходится между ягодиц, дразня, оттягивая неизбежное, а затем входит в лоно с мерзким хлюпающим звуком.Миэль не может сдержать стона, но потом поспешно закусывает щеку, чтобы охранник не получил слишком уж много удовольствия. Он наваливается на неё полностью, впивается зубами в загривок, словно кот, который спаривается с самкой. Миэль поплотнее сцепляет зубы, к горлу подкатывает рвота?— это слишком даже для нее.—?Зачем ты сдерживаешь себя? Это не доставит удовольствия ни тебе, ни мне,?— зубы разжимаются, разгоряченный мужчина шепчет ей на ухо, а затем прикусывает его. Слишком сильно. Наверное, будет кровить. Миэль ничего не отвечает, только жмурится от отвращения. Со стороны охранника раздается раздраженный рык, и он отстраняется. Слышится глухой шорхающий звук, а потом левую ягодицу обжигает болью.—?Кричи, Сандерс, кричи.И Миэль кричит. Что ей ещё остаётся.***Миэль может просчитать ситуацию на несколько шагов вперёд, только в этой ситуации она вовсе этой своей способности не рада. Парнишка возвращается, как она и предполагала, приходит к ней спустя несколько дней. На удивление, один.—?Привет,?— он смущённо здоровается, глядит на неё из-под челки своими своими невозможными голубыми глазами. Точно святой с иконы, словно ангел, спустившийся в бездну к демону.Миэль приветливо улыбается, провокационно разводит ноги шире, мышцы ноют, но она не подаёт виду.—?Уже и не чаяла тебя увидеть вновь, Санчо,?— тянет она, облизывая губы. —?А почему без друзей? Неужели я им наскучила?Миэль обиженно поджимает губы, точно ребенок, которого лишили сладкого, а парень столбенеет, замирает испуганным кроликом, что и не понятно теперь, кто из них пастырь, а кто зверь, которого нужно стеречь.—?В отпуске,?— коротко отвечает он и сглатывает. Несмело проходит вглубь камеры, затворяет дверь.—?Так, значит ты один у меня остался? —?разочарованно спрашивает Миэль, строит из себя дурочку. —?И надолго?—?Неделя,?— отвечает он и усмехается. Миэль смотрит на него, чуть склонив голову на бок. А парень не так глуп, все прекрасно понимает. —?Сможешь отдохнуть.Санчо садится у противоположной стены, отзеркалив ее позу, сцепляет руки в замок перед собой, перебирает большими пальцами, напряжённо молчит, а затем неожиданно спрашивает:—?Скажи… Ты ведь не сумасшедшая, да?—?Ну, это с какой стороны посмотреть,?святоша,?— непринужденно говорит Миэль. —?Каждый из нас безумен по-своему. Кто-то убивает людей, кто-то трахается со всеми без разбора, а кто-то… Кто-то любит белый шоколад. Представляешь, бывают и такие психи.Миэль не сдерживает смешка, отстраненно замечая, что Санчо тоже несмело улыбается. Миэль закусывает губу до крови. Цезарь любит белый шоколад. Белый шоколад и крепкий черный кофе, на который даже смотреть горько, не то что брать в рот. Именно за это Миэль его психом и назвала, шутила, конечно, и вот, шутка наконец себя исчерпала.Они молчат ещё немного, каждый думает о своем, а потом Миэль все же разрывает тишину, голос ее звучит максимально устало.—?Как ты понял?—?По глазам.Санчо смотрит на нее во все глаза, но там нет ни похоти, ни желания. Только простое человеческое безграничное сострадание. Точно святой, мать его.—?Почему ты здесь?—?Слишком много на себя взяла,?— коротко говорит Миэль. —?А карма?— та ещё бессердечная сука, так что теперь все берут меня.Санчо только качает головой и горько усмехается.—?Эй, ну ты чего, смешно же,?— фыркет Миэль и устраивается поудобнее. —?Улыбнись, святоша, ты же знаешь, без улыбки ты полностью не оденешься.—?Откуда эта фраза? Что-то знакомое.—?Не помню, кажется, из какого-то мюзикла… Любишь вообще мюзиклы?..Они говорят о всяких мелочах вплоть до конца слепого часа, а потом он уходит, с явным сожалением, но так надо. Долг зовёт, как говорится.Так продолжается несколько дней, он приходит к ней, они разговаривают, каждый раз он подсаживается к ней ближе, словно набираясь смелости. Миэль позволяет. Все равно хуже он ей уже не сделает, а она давно ни с кем не говорила, кроме самой себя, разумеется. Миэль даже приятно немного, хотя наивность парня в некоторых вопросах безмерно раздражает. И однажды она понимает одну простую истину.Парень влюбился.Миэль смеётся, растягивает рот в улыбку до ушей, запрокидывает голову до хруста позвонков.Наверно, в его юной ветреной голове она никто иная как принцесса, которую заперли в высокой башне, охраняемую злыми огнедышащими драконами. Картину, в принципе, он увидел верно, только в одном просчитался.Никакая Миэль не принцесса.Парень имел глупость влюбиться в дракона.Настоящий осел.Но его нельзя в этом винить, это элементарная человеческая психология. Он видит в ней жертву, а человек на подсознательном уровне становится на сторону более слабого, если, конечно, в нем остались ещё хоть крохи человечности. В Санчо остались. И это его погубит. Скорее рано, чем поздно.***Миэль нежно прижимается губами к чужим губам, трётся носом о чужую щеку и ласково улыбается. Санчо неопытен, девственник ещё, наверное, и это распаляет Миэль ещё больше. Его пальцы едва касаются ее кожи, словно она сделана из тончайшего китайского фарфора и он боится ее разбить.Девушка отстраняется, он смотрит на нее смущённо, на щеках играет румянец.—?Ну и долго ты будешь на меня смотреть, Санчо? —?игриво спрашивает она и бодает лбом его плечо.?— Вечность бы смотрел,?— выдыхает он и заправляет волосы ей за ухо. —?Ты такая красивая.—?Ох, да ты романтик? —?Миэль вскидывает бровь и мягко смеётся, хитро смотрит на парня, смешинка застряет между радужкой и зрачком. —?А, может, просто не знаешь, что делать дальше?—?Все я знаю,?— фырчит он немного обиженно.—?Нет, не все. Ты не знаешь, чего бы мне хотелось.—?А чего ты хочешь?—?Обнять тебя, святоша.Миэль заискивающе заглядывает в его растерянные голубые глаза и закусывает губу. Парень колеблется немного, но потом его сердце все же берет контроль над разумом, и он ее развязывает.Миэль с блаженством растирает затёкшие мышцы, едва ли не мурчит от удовольствия, а Санчо терпеливо ждёт награды. И получает ее. Миэль обхватывает его своими руками, жмется теснее, трётся об него, заставляет лечь на спину и покрывает поцелуями.Улыбается.Могла бы быть кошкой, да только слишком уж сильно походит на гиену.Санчо не может сдержать громкого стона, когда Миэль пускает его в себя, и закусывает руку до крови, чтобы не кричать. Миэль отнимает его руку ото рта и нежно целует укусы, снижает темп, склоняется к его лицу.—?Прости, не хотел тебя пугать.—?А ты и не напугал. Знаешь способ, как никогда больше не кричать, святоша? —?томно выдыхает Миэль в его губы и впивается в них поцелуем. Идёт ниже, спускается по подбородку, ласкает языком кадык, слегка прикусывает.А потом сжимает челюсти со всей силы, подаётся назад и тянет окровавленный кусок плоти за собой. Санчо бьется в конвульсиях под ней. В ней. Страшно хрипит, но закричать не может. Из рваной раны на горле сочится кровь, вытекает быстро, образует небольшое озерцо на полу. Миэль смотрит в его глаза, в которых постепенно угасает жизнь, и с каким-то затаенным злорадством наблюдает, как на последних минутах к парню приходи осознание.Миэль Сандерс вовсе не жертва. Жертва здесь только одна?— он сам.—?Помнишь, ты сказал, что хотел бы вечно смотреть на меня, Санчо,?— говорит Миэль и гладит его по слипшимися от крови волосам, смотрит в голубые, невинные, мертвые глаза. —?Я исполнила твое желание, не люблю оставаться в долгу, знаешь ли. Говорят, что в зрачке убитого навсегда остается лицо его убийцы. Наслаждайся, святоша. И улыбнись. Ты же знаешь, без улыбки, ты полностью не оденешься.Миэль засовывает пальцы мёртвому парню в рот и заставляет приподнять уголки губ. Встаёт с него, раздевает, затирает кровь на форменной куртке, чтобы было не так заметно, переодевается. Планировку она примерно помнит, охранники, которые знают ее в лицо, в отпуске, у нее ещё пол часа до конца ?слепого?. Все должно получиться.—?Пока-пока, святой-великомученик! —?прощается он с мертвецом, а затем запрокидывает голову и смеётся. —?Дьявол, да я сегодня просто в ударе!Миэль выходит через черный ход и, оказавшись, за воротами, вдыхает полной грудью.Доброе утро, мир!***Джей нутром чует, что что-то здесь не так. Нет, Миэль всегда была себе на уме, она и раньше могла пропасть невесть куда, а потом заявиться домой с самым невинным видом, словно ничего не произошло. Вот только на этот раз ее загул затягивается неприлично долго, на целых две недели с лишним, а когда она возвращается, то вид у нее не невинный от слова совсем.Она скорее похожа на труп, который восстал из могилы. Синюшная кожа, темные, свалявшиеся паклей волосы, запекшаяся кровь на странного вида форме и улыбка, которая все никак не сходит с лица.И вот угораздило же ее поцапаться с Цезарем именно сейчас! У них всегда так, сначала они ссорятся, а потом Миэль отправляет его в другую страну, якобы на задание, на деле же она это делает, чтобы остыть, выговориться своему верному психологу и быть готовой к конструктивному диалогу.Вот только сейчас что-то отклонилось от привычного сценария.Что-то произошло.Что-то очень-очень плохое.И он определенно выяснит, что именно. Начать, пожалуй, стоит с формы.Он работает оперативно, но чем больше Джей пытается во всем разобраться, тем больше ему это все не нравится. Миэль, на следующий же день едет в больницу, торчит там до самого вечера, хотя парень прекрасно знает, что ее в места, где обитают люди в белых халатах, силком не затащишь. Он выясняет, какому заведению принадлежит эта форма, и волосы на его затылке встают дыбом. Им нужно поговорить. Но разговора не получается.***—?Джей, ты слишком загоняешься,?— говорит Миэль, поправляя ему галстук. Затягивает узел чересчур сильно, словно хочет удушить. —?Как говорил мой школьный турник, будь проще и люди на тебе подтянутся!Она смеётся своей же шутке, но Джею не до смеха.—?Ох, ну, чего ты такой хмурый, Джей? Без улыбки ты кажешься голым,?— она цокает языком и недовольно смотрит на него, а потом вдруг неожиданно берет за руку и утягивает в танец, напевая песню из бродвейского мюзикла в такт:Hey, hobo manHey, Dapper DanYou've both got your style(Эй, хобо,Эй, щёголь,У каждого из вас свой стиль.)But Brother, you're never fully dressedWithout a smile!(Но, братец, ты одет не полностьюБез улыбки!)Она кружит Джея в безумном танце, так что он едва поспевает за ней. Сжимает его руку до ломоты в костях, все так же улыбается, только взгляд заметно холодеет.Your clothes may be Beau BrummellyThey stand out a mile?—But Brother, you're never fully dressedWithout a smile!(Твоя одежда может быть Бо Браммельной,Бросаться в глаза за милю.Но, братец, ты одет не полностьюБез улыбки!)Она внезапно замедляется, мелодия становится лирической, Миэль поднимает его руку, кружит вокруг своей оси, точно партнёршу, резко отпускает, но упасть не даёт?— молниеносно оказывается за спиной, тесно прижимает к себе и тихо напевает уже в самое ухо.Who cares what they're wearingOn Main Street or Saville Row,It's what you wear from ear to earAnd not from head to toe, that matters…(Плевать, что там носятНа Мэйн-Стрит или Сэвил-Роу.Главное?— что ты носишь от уха до уха,А не с головы до ног, только это важно…)На последних словах Миэль проводит острым ноготком прямую линию Джею от самого кадыка до паха, и на секунду ему кажется, что будь у нее в руке нож, то она бы его выпотрошила без сожалений. Джей сглатывает, чувствуя горячее дыхание на своей шее.So, Senator, so, Janitor,So long for a whileRemember, you're never fully dressedThough you may wear the bestYou're never fully dressed without a…(Что ж, сенатор, что ж, дворник,До скорых встреч.Помни, ты одет не полностью,Пусть даже ты и носишь самое лучшее,Ты одет не полностью без…)Песня снова набирает темп, становится саркастичной и угрожающей. Голос Миэль дрожит, скачет туда сюда, она начинает фальшивить, берет слишком высокие ноты, а потом и вовсе срывается на крик.Цезарь возвращается домой уставший и злой, однако с порога чувствует, что что-то не так. Ему стыдно это признавать, но он ощущает себя подростком из фильма ужасов, который по дурости решил зайти в дом с привидениями.Атмосфера изменилась.У всех на лицах застыли какие-то неживые испуганные улыбки, все какие-то зашуганные и непривычно тихие. Особенно Джей.Он как будто действительно блуждает по дому, где все вымерли и не осталось ничего человеческого.А потом он встречается с Миэль лицом к лицу в полутьме одного из коридоров. Она идёт танцующей походкой, зажав в одной руке красную бархатную подушечку в форме сердца, в которую воткнуты несколько десятков окровавленных больших игл.—?Ты что, вуду решила заняться? —?подозрительно спрашивает он вместо приветствия, когда Миэль подходит почти вплотную.—?Не-а, просто мы с моим любимым охранником играли в Испанскую Инквизицию,?— довольно сообщает она и широко улыбается. —?Кстати, пока ещё не доиграли.—?Чего это тебя саму понесло грязную работу выполнять? И что ещё, за ?любимый охранник??—?О, Цезарь, это долгая история… Которую мне лень рассказывать, так что давай сойдемся на том, что ты у меня не единственный,?— насмешливо тянет она и перекидывает игольницу из одной руки в другую, словно это мячик. Колет пальцы, но как будто не замечает этого, не чувствует боли. Взгляд какой-то пустой, отстраненный.—?Я так по тебе соскучилась,?— неожиданно восклицает она и отбрасывает иглы, не глядя, себе за спину, а потом бросается к нему и душит в объятьях.Именно душит, не обнимает.Все происходит как-то быстро, смазано. Ни Цезарь, ни Миэль не успевают ничего понять, но вот они уже на полу, она разрывает его рубашку и припадает к шее, точно пиявка, впивается зубами. Это подразумевалось как поцелуй. Это должно было быть поцелуем. На самом деле Миэль не хотела делать с ним ничего такого, просто что-то щёлкнуло в голове, вырубило свет, лишило способности мыслить ясно.Цезарь рычит, пытается сбросить ее с себя, но это только подливает масла в ещё не успевшее угаснуть пламя. Они переворачиваются, Миэль оказывается под ним, но ее это не останавливает. На ее лице нет ни ярости, ни злобы, только какой-то нечеловеческий голод. Она извивается змеёй, кусает за бок до крови, треплет чужую плоть, как собака, захлёбывается кровью. Раздирает когтями спину, Цезарь пытается перехватить её руки, но теряет равновесие и снова оказывается снизу. Миэль забирается на него, застывает на груди фантомом сонного паралича.—?Помоги,?— шепчет она едва слышно, и на этот раз на ее лице отражается гримаса страдания, борьба яростная и жестокая?— словно демоны и ангелы бьются ни на жизнь, а на смерть.Миэль широко раскрывает рот и припадает к шее Цезаря, вдыхает его запах, сдавленно мычит, дышит рвано и часто, будто вот-вот заплачет.Но челюсти так не смыкает.Она упирается лбом в паркет и тяжело оседает на тело Цезаря, все мышцы расслабляются, а она сама постепенно забывается в горячечном бреду, растворяется в пустоте.Ангелы победили.***—?Так ты расскажешь мне, что произошло? —?тихо спрашивает Миэль, напряжённо вглядываясь в лицо Цезаря.—?Нет,?— сдавленно выдыхает он. —?Какая уже теперь разница, главное, что сейчас все хорошо.Цезарь осторожно прижимает Миэль к себе, ласково гладит по щеке, оставляет невесомый поцелуй на виске. Миэль нервно кусает губы, смотрит в пустоту перед собой, а потом все же несмело позволяет себе расслабиться.—?Возможно, ты и прав,?— соглашается она, но в ее голосе все ещё чувствуется неуверенность. —?Некоторых вещей, наверное, лучше не знать.Миэль устраивается поудобнее на его груди и прикрывает глаза, а Цезарь хоть немного, но чувствует облегчение, хотя понимает, что это далеко не конец. Миэль все ещё будут мучать ночные кошмары, преследовать неясные тени. Она будет подрываться ровно в четыре утра и слоняться по дому тенью отца Гамлета. Миэль все ещё будет пытаться укусить его побольнее в порыве особой страсти, но он и слова ей не скажет.Этой ночью Миэль Сандерс впервые удается уснуть без снотворного и антидепрессантов. Цезарю Гандие впервые за все это время удается уснуть, только обняв Миэль Сандерс.