2. Три по цене одного (1/1)

Цезарь очень наблюдателен.Он наблюдает, анализирует, просчитывает варианты и ищет подвох во всем, что его окружает.Но Миэль Сандерс?— это ящик Пандоры, никогда не знаешь, что внутри, какая из ее личин доминирует на сей раз. Она словно переключается между режимами, функционирует то в одном, то в другом, делая это естественно и легко. Самая талантливая из актрис. Она не играет, она живёт, и в ней живут десятки личностей.Цезарь не знает, как к этому относиться. Он пытается радоваться тому, что, по крайней мере, три ипостаси из многих его любят (если это слово вообще применимо к этому монстру в брючном костюме).Мориарти-Миэль-Ми.Они совершенно разные, мало в чем похожие. Нужно время, чтобы перестать быть одним и начать быть другим.Мориарти острая, как бритва, гибкая, как удавка, и опасная, как змея, которая так до безумия уместно оплетает ее левое запястье черной сажей татуировки. Она впивается ногтями Цезарю в спину, нажимает, ведёт вниз, оставляя алые полосы своими острыми наманикюренными коготками. Она всё время переворачивается, меняет их местами так, чтобы оказаться сверху, седлает бёдра своего телохранителя. Она хочет всё контролировать?— глубину толчков, их темп, самого Цезаря. Руки Мориарти сжимаются у того на горле, глаза становятся дикими, опасными. Она склоняется ниже, кусает в плечо больно, отчаянно, как смертельно раненное животное.Она зовёт его ?Мор-р-р-ран?, словно в насмешку над его давней шуткой, и хрипло рычит, кончая, рвано выдыхает, сильно зажмуривая глаза и кусая губы.Миэль плавная, манерная, мурлычащая.Развратная.Она льнёт к мужчине, тянет ?Це-е-езарь?, растягивая гласную, заставляя свой голос звучать гипнотически обволакивающе, и оплетает его руками и ногами. Миэль трётся бесстыдно, откровенно, она стонет в голос, не скрывая ни одной своей реакции и позволяет делать с собой все, что душе угодно. Каждый раз Цезарь боится, что сломает её тонкие птичьи ключицы, слишком сильно сомкнет пальцы на тщедушной шее в отместку.Но даже не смотря на то, что в Миэль нет той безумной ярости и отчаянной злобы, которая есть у Мориарти, её не так-то просто сломать. Она гибкая и текучая, как ртуть, и такая же ядовитая, и она будто всем своим видом просит: возьми меня.И чем жёстче и грязнее, тем лучше.Миэль сопротивляется, о да, это часть игры, признанная обоими, она знает, как нравится Цезарю вздергивать вверх оба ее запястья, прижимать их одной рукой к стене, а другой достать из кармана пистолет.Холодный и тяжелый кусок металла. Совершенная смерть, на вкус Цезаря.Он ведет дулом по виску, и она дергается, мушка оставляет царапину, неглубокую, но мгновенно наливающуюся кровью. У нее такая тонкая кожа, что каждый раз он думает, что порвет её на лоскутки.Ствол скользит ниже, и Миэль сама открывает рот, не может не открыть, зубы лязгают о металл, и Цезарь совсем не заботится о том, чтобы быть осторожным. Холодное смертоносное дуло выводит замысловатые узоры на обнажённом теле, и Миэль судорожно всхлипывает и выгибается, когда чувствует холод металла у себя на клиторе, а после довольно прикрывает глаза и прижимается к Цезарю всем телом, утыкаясь носом куда-то в шею.Ми?— третья позиция в нотном стане и самая слабая струна камертона. Он всегда отстраненная, смотрит безразличными глазами, словно не понимает, что он вообще забыл в её постели. Она молчалива, от неё не дождёшься истерично-визгливовго хихиканья или низкого обволакивающего смеха. Единственное, что от неё можно услышать?— свистящее ?С-с-сезар? на выдохе, тихое и едва различимое, словно исторгается из лёгких из последних сил. Она лежит на боку, слегка подогнув колени к груди, и буравит пустым взглядом стену в кромешной темноте. Цезарь лежит рядом, обнимая одной рукой и прижимая к своей груди, и позволяет использовать вторую руку вместо подушки. Она лежит неподвижно, но Цезарь прекрасно знает, что она не спит, а потом вдруг дышит часто-часто, почти судорожно, словно в припадке. Плачет. Но никогда не поворачивается к нему лицом, не позволяет увидеть слез.И только спустя некоторое время все же перекатывается на другой бок и утыкается лбом в чужую грудь, сплетая их пальцы в замок.Гандия давно перестал разделять вещи на правильные и неправильные, чёрные и белые. Реальность всегда оказывается другой?— разноцветной и выпуклой, иррациональной, не поддающейся законам логики. Некоторые вещи нужно просто принять.И когда по утрам он просыпается рядом с боссом, Цезарю интересно только, кто именно вскоре проснётся рядом с ним.