Часть 4. МАК И ВЕРЕСК. Гл. 1. Возвращение (1/1)

Дорога до Минбара была без происшествий - ну, если верить сообщениям с ?Белых звёзд?, то беспокоить их было уже и некому, последний из известных дракхианских кораблей был настигнут и взорван в гиперпространстве. Да, не исключено, что где-то осталось ещё некоторое количество дракхов, но, во всяком случае, их количество должно быть столь невелико, что досадить кому-то они едва ли смогут ближайшие полсотни лет, если каким-то образом не нарастят свои силы. Да и в общем это уже забота рейнджерской разведки. Эту же миссию можно было считать успешно выполненной, хотя и ценой чудовищных потерь. Потери - были ожидаемы, были, если можно так выразиться, предусмотрены планом - при тяжести и рискованности возложенной задачи, даже если б всего один член команды уцелел, чтобы вывести бомбы с Центавра, и это бы был успех. Победа - избавить Центавр от гибели, какова бы ни была цена. Победа - что всё же столько героев сумели уйти живыми. Победа - то, что те, кто не сумел, не предали, не подвели, не провалили миссию. И их жизни были отданы очень дорого… Всё это говорил себе Винтари ещё на Центавре, всё это же повторял себе в дороге, но принять смерть от этого было не легче. Он впервые в жизни потерял так много важных для него людей. Да, впервые. Смерть отца не была для него потерей - по правде, где-то внутри жило облегчение от того, что он больше никогда его не увидит. Это было новой неожиданной переменой в жизни, угрозой прочности их положения, но только не потерей. Смерть родственников тоже не была таковой - когда умирал двоюродный дед или дядя, бывало проблематично даже вспомнить его лицо, главное было вспомнить его место на фамильном древе. Эти смерти остались в памяти семейными праздниками - а чем ещё они могли остаться. Семейство пировало, вспоминая умершего, его характер, привычки, заслуги, различные истории, героем которых он был. Скорбь на таких поминках не проявлялась, скорбь - дело личное, ему место за закрытыми дверями. Нет, ему не с чем было сравнить боль, грусть, досаду, когда он услышал о смерти Селестины, Кристиана, потом других… Это были его ученики. Само это чувство ему тоже прежде не с чем было сравнить. Испытывал ли кто-то из его учителей гордость и привязанность? Может быть, и было так, но никто из них ничего такого не проявлял, не остался в его памяти. Эти молчаливые старательные ребята стали ему дороги. Их успехами он гордился как собственными. Знать, что они не сделают новых шагов в постижении центаврианского языка и культуры, не зададут ему новых вопросов, ставящих перед ним, как перед учителем, более сложные интересы и задачи, не помогут новым взглядом взглянуть на нечто давно знакомое и привычное, было мучительно. Потом - Джирайя и Милиас, соотечественники, отважные парни скромного происхождения и великой души. Он больше не мог уже сожалеть о том, что он не император. Никакими жалованными чинами, орденами, землями, богатствами не вознаградить их подвига. А Рикардо… Об этом вовсе невозможно было думать. Абсурдно, но ему казалось, видимо, что Рикардо не умрёт никогда. Таких светлых, сильных, уверенных в себе людей смерть просто не может коснуться. Наверное, это один из тех случаев, когда наружность обманчива. Он видел Рикардо всегда спокойным, всегда опорой и источником оптимизма, отвечающим шуткой на любой вызов судьбы, и не думал, чего стоит сильным их сила. Какое напряжение он, командир, отвечающий за всё дело, прятал от них всех, какой надлом он носил в себе после каждой потери. Впрочем, можно ли сказать, что у него сдали нервы? Мог бы он сам найти там и тогда какой-то другой путь, кроме как соревноваться с судьбой, ожидая подхода подмоги? Рикардо умел отдаться течению судьбы тогда, когда от него ничего не зависело, когда нужнее было сберечь душевные силы свои и окружающих, но он действовал всегда, когда была возможность хоть для какого-то, для самого малого действия. Если он знал, что есть способ остановить врага и спасти всех - он не смог бы ждать. Он всегда предпочитал самое трудное действие самому благостному бездействию в уповании на случай.

И конечно, думать о том, что будет после посадки, как их встретят, как они будут рассказывать бесчисленным жаждущим, что и как было - в дороге невозможно было совершенно. Не было просто времени опомниться. И пожалуй, они как-то так себе представляли, что их посадка произойдёт тихо и буднично, хотя с чего бы? А в первую минуту показалось, что встречать их вышел весь Минбар. Ну, весь Тузанор уж точно был здесь, Тжи'Тена и Амину было не видно из-за толпы эйякьянцев - они, наверное, уже знают и про товарищей, и про Рикардо. Это жизнь рейнджеров, конечно, они готовятся к этому с первых своих шагов в этой новой жизни. Но всё же - как давно Альянс не знал войн и военных потерь… И Ледяной город здесь, наверное, весь. Их молчание, как всегда, режет слух нормала. Вот им-то это за что? Они-то не должны были готовить себя ни к каким больше потерям. Но их чувство благодарности за годы безопасной жизни толкнуло их на это дело, в котором никак не обойтись без телепатов. Как скоро он решится сказать им, что разделяет, хотя бы отчасти, их боль? В земле Центавра остались его ученики. Слёзы в глазах, новые серебряные нити в волосах отца и матери. Они по очереди обнимали его, Дэвида, Андо. Снова услышать стук их сердец - не об этом ли он мечтал все эти месяцы? …Как-то само получилось, что, когда врачи объявили состояние Зака и Крисанто пригодным для выписки, они все отправились в Ледяной город. Он не мог вспомнить потом, чтоб они говорили, обсуждали это, чтоб телепаты предлагали, чтоб остальные обсуждали предложенное, или же просто это стёрлось из его памяти. Наверное, это был такой редкий момент единения без слов, когда всеми владели одни импульсы, одни желания. Им всем необходимы были эти дни - дни тишины и уединения, чтобы привести в порядок мысли и чувства, осознать, что всё закончилось, что они вернулись, оплакать мёртвых, найти слова для живых. Рваный ритм этих месяцев должен был хоть ненадолго смениться тишиной. Что-то вроде медитации для тех, кто не считает себя способным к ней. Об отправке тел Милиаса и Джирайи на Центавр договорятся – как только Центавр выйдет на связь. Но уже решено, что сделает это Клайса – на корабле, подаренном Альянсом семье Арвини взамен ?Асторини?, которая останется здесь как памятник… Тут Винтари был исключительно рад, что это делать не придётся ему. С него хватило видеть их мёртвые тела, вспоминать их живыми и пытаться осознать, уложить это в голове. А от большинства погибших не осталось того, что можно б было похоронить. Только общий обелиск в Эйякьяне, только могилы в сердцах… Да, Ледяной город был именно тем, что нужно сейчас. Пронизанный звенящей тишиной, величавым спокойствием ледяных скал и молчаливостью его обитателей. Светом, белизной, холодом просторов. Теплом, норным уютом непритязательных жилищ. Выделить каждому по комнате – разумеется, не могло быть и речи, но понимая, что к традиционному быту Ледяного города они непривычны, их поселили в трёх комнатах, в трёх разных домах Йедора-Северного, предоставляя им компоноваться, как они сами пожелают. В одной полностью сосредоточилась женская часть отряда, и Мисси с ними, планируя отбыть в Лапландию позже с гостями, которых ожидали оттуда в ближайшие дни. Комната, занимаемая Дэвидом и Диусом, Брюсом, Крисанто и Иржаном, была в доме Федерико, соседнем с домом Уильяма. Это была свежевырубленная комната – минбарские мастера, помогавшие в этом непростом деле, только недавно отбыли обратно в свою деревню – для нескольких подросших детей. Сейчас происходил процесс отделки – фреска на одной из стен, иллюстрация к минбарской сказке ?Старик и Мать-рыба?, была уже почти закончена, Иржан с большим интересом присоединился к росписи других стен, глядя на него, и Винтари чувствовал, что у него чешутся руки, но в своих талантах он не был так уверен. В середине, как обычно, была установлена печь – низкая, круглая, бросающая голубые отсветы на свеженастеленные термопокрывала. Два станка – ткацкий и вышивальный – которые планируется здесь поставить, уже сколочены, сейчас проходят долгий, нудный процесс лакировки специальным составом. Между изучением общеобразовательных наук дети будут практиковаться в традиционных здесь ремёслах. Как-то незаметно переползли и в местную одежду – хотя бы потому, что отправлялись сюда многие налегке. Верхняя одежда была обычно белой – цветные комбинезоны использовались редко, по особым случаям типа встречи гостей на взлётной полосе. И как-то не хотелось спрашивать, почему – ведь казалось бы, больше нет нужды прятаться. Наверное, самому не хочется задумываться – действительно ли нет нужды… А нижняя, домашняя по-прежнему чаще была чёрной, чем какого-либо иного цвета, но всё чаще с вышитыми по вороту и рукавам, а иногда и на груди узорами. Узоры эти были немного разными в разных поселениях, Винтари знал, что на его рубашке – аляскинский узор, эту одежду привезли аляскинцы для гостей…

Днём они больше гуляли – взбирались на ледяные скалы, ходили к морю. Вечерами сидели, наблюдали за работой вышивальщиков, иногда вполголоса переговаривались. Иногда Винтари очень переживал из-за того, что не может найти слов, чтобы выразить Уильяму признательность за такое доверие и расположение. Но потом он вспоминал, что в общении с телепатами есть несомненное преимущество, выраженное тогда так просто и откровенно детьми – если у тебя и возникнут затруднения со словами, твои побуждения прочитают, причём такими, какие они есть, не искажёнными неуклюжими словесными конструкциями…Он так и не смог понять, кто же из этих печальных женщин является матерью Адрианы. Он так и не понял, всё же есть ли у Уильяма и другие дети. Он так и не понял, знал ли о ребёнке Андо. Наверняка, конечно, знал. Даже если не предполагать между ними запредельной любовной откровенности – многое ли можно умудриться успешно скрыть от Андо? Говорил ли он с ней об этом? Никто из них, пожалуй, не замечал такого… Не замечал, чтоб они склонялись к каким-то отношениям, подобным семейным, кажется, Андо к Уильяму тянулся больше… Само по себе это и не было б для Винтари странным – ну, кто сказал, что это была непременно большая любовь, а не мимолётная связь? Да и не каждый способен в 16 лет осознать отцовство, не каждый будет к такому готов… Себя вот в такой ситуации он даже представить не мог. Впрочем, жизнь и отношения Андо – это личное дело Андо. Лично он предпочитал предаваться таким размышлениям не на людях, а во время прогулок. Благо, здесь скрыться из пределов видимости всегда есть, куда. Пожалуй, так стоять он мог бы очень долго. Благо, традиционные комбинезоны Ледяного города – и материал, пошив те же, что у всех северных минбарских поселений, только ткани чаще всего не окрашены – были очень тёплыми. Поднимающееся над морем солнце казалось ослепительно белым, рисунок далёких скал и ледяных торосов рождал в душе странное умиротворение. В самом деле, непривычный климат Винтари даже нравился. Было в нём что-то такое… обостряющее и делающее ясными все чувства… Он снова и снова думал о Рикардо. Каковы были его мысли в последние минуты жизни? Он ведь оставлял Лаису, оставлял – уже знал об этом – племянника… И если об Андо даже судить сложно, то боль Лаисы определённо неописуема… Наверное, никак не отделаться было от мысли, что это он, своими настойчивыми уговорами разыскать биологическую семью, как-то приблизил, предопределил именно такой исход. Разум понимал - не он это сделал, это дракхи, это бомбы, это слабая мощность ?Асторини?… Но в сердце что-то противно скребло, и видимо, только время может это унять. Зачем вообще это было нужно - чтобы он всё же узнал? Только для этих безумных прощальных слов, которые потрясли каждого, кто знал их значение? Он всё равно пожертвовал бы собой, чтобы спасти их - как рейнджер, как чистый и благородный человек. Зачем нужна была эта новая рана для Дэвида, ненавидящего это старое противостояние Изначальных больше, чем подобает любому из ?орудий?? Зачем было Андо узнать о своём родственнике в момент его смерти? Сразу после Адрианы… Мог бы и позже. …Все близкие Андо погибли в огне… Мысли перешли на Дэвида. На это чувство огромного облегчения, что он жив, что с ним всё в порядке – что он обнаруживал, осознавал, как нежданный подарок, каждое утро после их старта… нет, даже в тот миг, когда он бешеным зверем вцепился в горло дракху, он и мысли не допускал, что… Мысли не допускал, нет… Это вообще, кажется, не мысли… Единый протест всего его существа… Дэвид – пожалуй, образ и откровение этой войны. Тревога за него – каждодневная, подспудная, безусловная, то самое ?господи, сохрани?, как у землян. Нет, может быть, он права не имел ждать от судьбы, что именно с ним никакого зла не случится – раз уж сам Шеридан отказался беречь его больше, нежели остальных. Но если о чём по-настоящему в кои веки хотел просить высшие силы – так это чтоб с его младшим братом ничего не случилось, чтоб они вместе покинули Приму Центавра, чтоб вместе пережили… И так бесясь на эти кошмары с огнём, он каждый раз радовался - что только кошмары. Что жив, здоров, цел. Они могли вернуться только вместе. Без него он не вернулся бы, и всей дракхианской крови не хватило бы, чтоб оплатить эту кровь. Для многих их главной силой был Андо, и это справедливо, конечно. Но для него - Дэвид. Его совершенно немыслимая для такой самоубийственной миссии хрупкость, его открытое для каждого сердце. И финал, апофеоз, боевая песня – тонкая, изящная разящая сталь… Если как-то представлять земную богиню возмездия Немезиду, то именно так… Именно Дэвид находил его там, на берегу. И, молча ли они стояли рядом, или беседовали тихо о чём-то – он чувствовал это волшебное, ни с чем не сравнимое единство, и тихо, совсем как в его давнем видении, кружились редкие снежинки. Много раз он хотел заговорить об этом – и каждый из этих раз не нашёл слов. Это восхищение – несомненное и в той же мере неправильное – так и жгло всё внутри этими невысказанными словами. Смел ли Дэвид надеяться, что ему не придётся никого убивать? О, надеяться-то он, вне сомнения, смел. И жизнь растоптала эту надежду. Да, он достойно отразил этот удар – но этот удар оставил шрам на его сердце. И когда он в глубокой задумчивости автоматически касается рукой плеча – меньшая, нормальская часть их компании думает, верно, что это память о каком-то ранении. А большая часть – знает смысл этого жеста, и старается вовремя отвернуться, чтоб выражением лиц не расстраивать, только вот смысл – об их отношении Дэвид знает прекрасно… Они убили Стража. Злая ирония в том, что только дракхи действительно понимали, что это значило для Дэвида. Они вместе возвращались в дом. Пожалуй, они и правда многому научились от людей Ледяного города – выражать самое важное, самое ценное просто соприкосновением рук. Тут вообще мало говорили - и тем более теперь, когда слова найти сложно. Только о бытовом, что неизбежно с не местными, нормалами. Довольно значительный разговор был один - когда они присутствовали при обсуждении имянаречения. За время их пребывания на Центавре в Ледяном городе родилось несколько детей. Обычно из выбора имён не делали какого-то торжественного события, но на сей раз решили дождаться Уильяма и остальных уехавших собратьев. И теперь было принято решение назвать детей в честь погибших - Адрианы и студентов Винтари. Что ж, это понятно и правильно. Пусть их имена снова звучат здесь - не в прошедшем времени, а в настоящем. Человек из Лапландии - откуда была Мисси, откуда были Вероника и Ангус - удивил Винтари просьбой написать ему имена других погибших соратников, не телепатов. – У нас тоже родились дети. Но наших собственных героев будет недостаточно. У нас было мало мужчин, а сейчас родилось много мальчиков… Как, говорили вы, звали этого юношу, возлюбленного Селестины? – Фальн, - пробормотал Винтари, чувствуя, что несколько смущается от слова ?возлюбленный?. – Хорошо. Хорошее имя. Скоро должен родиться ребёнок моей дочери, если это будет сын, его будут звать так. И - кто ещё? Джирайя, Милиас? Они записали даже имена рейнджеров с взорванного корабля. Странновато, наверное, будут смотреться нарнские и дразийские имена у землян, но есть ли для этой публики что-то достаточно странное? Винтари уже достаточно знал о землянах, чтобы удивляться тому, что видел и слышал здесь, и достаточно знал об этих снежных жителях, чтобы не удивляться вообще ничему. Происходящие из разных земных народов - здесь были и светловолосые, и темнокожие, и с раскосыми, как у Алисы, глазами, и с широкими плоскими лицами - они были, несомненно, одним племенем. В какой-то мере живущим, как древние племена в истории многих миров - промыслами, в единении с суровой природой, и дети по сути общие, считающие родителями всех взрослых своего поселения, и непонятно, как они определяют, где чьи… И то, как они принимали пришельцев - молчаливо, сдержанно, но дружественно - в этом тоже чувствовалось что-то такое, уникальное и объединяющее их. И если спросить, что они делали там - наверное, можно ответить ?ничего?. Они - были. Просто были, осмысляя, прочувствуя свое бытие. То, что живы, что смогли, что помнят, и готовы иди дальше. Один раз Винтари принял участие в рыбном промысле - и это оставило у него неизгладимые впечатления. В море выходили на широких суднах с толстыми стенками, явно старинных - Уильям пояснил, что судна подарены минбарцами из приморских сёл, так как здесь не растёт вообще ничего и плавсредства сделать не из чего. Винтари уважительно водил ладонью по тёмному, очень плотному шершавому дереву - как ни сложно поверить, это, несомненно, дерево, но ледяная вода, видимо, закалила его почти до состояния камня. Два таких судна медленно плыли, а мужчины, стоящие на них, держали рыболовную сеть. Потом судна сходились и рыба вытаскивалась на борт. Вот тут и стало понятно, зачем на рыбной ловле так много народу - рыба сортировалась тут же и очень быстро. У маниакально бережливых к природе минбарцев даже в этих суровых широтах есть своеобразный календарь - в какой месяц какую рыбу ловить позволено, какую нет. Рыбу, которую не позволено - тут же выпускают обратно в море. Остальную же необходимо прямо здесь при помощи острого ножа, перебив шею, лишить жизни - обрекать живое существо на смерть от удушья у минбарских рыбаков считается позорным, рыба, которая мучилась перед смертью лишние минуты, не является полезной и благодатной пищей. Поэтому руки помощников мелькали в сети очень-очень быстро. Понятно, в общем, почему минбарцы точно не раса обжор. Часть из этой рыбы идёт в пищу племени, часть - на обмен на другие продукты питания, которые здесь просто никак не получить. В пищу также идут немногочисленные здешние птицы, но стрелять их можно редко, два месяца в году. И, разумеется, только лучшим стрелкам, умеющим поразить цель сразу насмерть. Настоящим праздником для поселенцев является удачная охота на камана - самого крупного хищника этих широт. Размышляя, с кем это животное можно сравнить, Винтари подходящей аналогии так и не нашёл. С виду каман, в котором не менее 100-150 кг живого веса, может показаться неповоротливым и поэтому удобной мишенью - и это самое большое заблуждение из существующих. Самец камана - а охотиться можно только на самцов - случалось, догонял даже удирающих от него на снегоходе, и его длинные, острые, как мечи, когти способны разрубить тело на куски. В драках самцы, которые не переносят друг друга круглый год с той поры, как выходят из возраста детёнышей, а в пору спаривания особенно, рвут друг друга в мясо. Иногда охотничьей удачей может быть найти тушу убитого соперником камана, но тут нужно быть осторожным - если хищник только ранен, а не убит, приближение к нему будет последним, что ты сделал в жизни. В древнем фольклоре рыбацких племён имя камана - символ смерти, и это заслуженно. В представлении, что тёмно-рыжие разводы, которые проявляются на белоснежной с рождения шкуре этого зверя с возрастом - это пятна чьей-то крови, есть резон. Взбудораженный такой рекламой, Винтари, конечно, высказался, что не отказался б принять участие в такой охоте, но Колин, брат погибшего Ангуса, сдержанно ответил ему, что присланный на Центавр расчленённый труп точно приведёт к войне. К такой охоте нужно долго готовиться, не каждому можно выйти против такого хищника и хотя бы надеяться вернуться с пустыми руками, но живым. Потом было возвращение в Тузанор. Церемония прощания… Винтари понимал, что это и естественно, и необходимо – официальное заявление, торжество окончательной победы над давним врагом и чествование тех, благодаря кому эта победа состоялась. Хотя он чувствовал, что не только он не подготовился бы к этому событию и за год, не нашёл бы подобающих слов, не нашёл бы достаточно сил. Эти дни в Ледяном городе чуть притушили огонь отчаянья внутри, но было их мало, слишком мало. Но столько, сколько нужно, не дал бы никто. Потому что нужно бы навеки похоронить эту боль под безмолвной толщей снегов, как сделали это телепаты. Потому что он не рейнджер, его никто не учил расставаться, терять. Хоронить. Эти люди - могли научить. Они делали это много лет, и все эти три дня он чувствовал именно это - их руки, вводящие и его на их тропу. Там, среди безбрежного снега, у кромки тёмной, тяжёлой ледяной воды он нашёл свою могилу и свою колыбель. Он рождался здесь другим - осознающим свои переживания и чувства, знающим, что такое любовь и что такое боль. …Никакой прессы, официальных представителей миров, кроме Минбара. По крайней мере сейчас это было бы неразумно – операция была тайной, они нарушили суверенитет Центавра, чем меньше подробностей выйдет за пределы их круга – тем лучше. Огромный зал здания Альянса в строгих, торжественных траурных тонах был полон исключительно тех, кто так или иначе знал и волновался об исходе операции – друзья, коллеги, родственники, главы рейнджерских школ, старейшины кланов. Почти все виденные лица Винтари узнавал, либо мог догадаться, кто это такие. Речи Шеридана, Маркуса, Зака, белоснежные жреческие одеяния, чёрные рейнджерские и воинские, рука Дэвида в его руке, Тжи’Тен, обнимающий Амину, Уильям, Андо, Ада рядом с матерью.... Вручение Звёздного креста – воинской награды Альянса. Имена… встающие перед глазами лица – живые, улыбающиеся… хотя некоторые улыбались уже из-за черты… Он знал – обычно рейнджеров не награждают. Нет смысла награждать за выполнение повседневного долга. Это не исключало словесной похвалы и благодарности, но орденов – не было. Однако в этой операции совместно с рейнджерами участвовали и обычные люди. А проводить разграничения, награждая одних и не награждая других, было бы вовсе неловко и неэтично. Голос Шеридана гулко метался под высокими сводами. Не все награждённые могли принять награду лично из рук президента. Но казалось, вместе с эхом звучал их тихий шёпот… – Зак Аллан… Тжи’Тен… Энтони Карлстаун – посмертно… Табер Тасевил… Эмилия Эстерман – посмертно… Страшно оно, конечно, вот это ?посмертно?. Слово короткое, но и слово ?смерть? в большинстве языков, говорят, короткое. Иногда как взмах клинка, иногда как тихий горестный вскрик, обрывающийся вечной тишиной. Смерть кажется нормальным, естественным ходом вещей, пока не умирает кто-то, кто не был тебе безразличен. В этом его детство было, конечно, счастливым - и в этом было несчастье дня сегодняшнего. Он не мог принять, не мог смириться. А лицо Табер так непроницаемо торжественно. Она потеряла самых дорогих для неё, отдала их за то, во что верила - это жертва больше, чем собственная жизнь. И таков каждый рейнджер, никто и ничто не встаёт для них выше долга. Неужели Дэвид выберет это? Или он уже выбрал, ещё тогда, на том совещании… – Гаррисон Бин – посмертно… Далва Касига… Уильям Ларго… Селестина Лиаль - посмертно… Адриана Ларго – посмертно… Смуглое лицо Далвы непроницаемо. Гаррисон Бин, второй врач отряда Зака, был её давним хорошим другом. А перед мысленным взором Дэвида стоял закатный пляж, звон их беспечного смеха. Выжил только он. Волны смыли с песка их следы, поглотили отзвуки их голосов. Только стены пещер хранят знаки, оставленные Селестиной, и будут хранить их, наверное, тысячи лет, если какая-нибудь безбожная рука не сотрёт… – Вероника Дель Торо – посмертно… Ангус МакЭбердин – посмертно… Но есть хотя бы что-то, что искупает для них понесённые потери. Долгожданный дом для беглецов - его ведь тоже защитили все эти отданные жизни. И их имена всё же прозвучат в этом новом доме - у малышей Ледяного города. И даже имена чужих для них нарнов, дрази, центавриан… Да, они услышали. Они приняли. Первые сто человек планировали отправиться к ?Солярису? уже через месяц. А пока можно было только с некоторым удивлением наблюдать небывалый наплыв жителей Ледяного города на континент… Здесь, в одном только этом зале, их было более пятидесяти. Не удивительно, что здесь был Уильям – помимо, закономерно, участия в церемонии прощания, они с Алисой Белдон занимались подготовкой будущего переселения, снаряжением корабля. Не удивительно, что здесь была Мисси – она тоже получала свой орден… Удивительно было то, что в Тузанор она приехала – жить. – Я, конечно, долго не могла определиться… Я и там нужна. Но я подумала, что было бы неправильно изолироваться… теперь… Пожалуй, именно это и было главным удивлением. О даре Айронхарта многие сперва подумали, что это исцеление – от зависимости и её последствий. Нет. Айронхарт пробудил в Мисси недоступный прежде дар. Теперь она обладала пси-способностями без приёма наркотиков. И поскольку главной составляющей этого дара было даже не чтение мыслей, а целительство – она намерена была развивать и использовать этот дар, отдав его на службу людям. - Он прочитал во мне, кажется, даже больше, чем когда-либо смогла бы я сама. Это лучший подарок из возможных. Знаете, так бывает иногда в детстве, от ощущения, что родители прямо прочитали твои мечты, даже не те, о которых ты писал Санта-Клаусу, а те, которые... настоящие... И понимаете, вот теперь, когда я знаю, что есть кто-то, кто знает Мисси целиком и полностью, досконально - мне спокойно... Потому что всё правильно. Потому что бог должен быть добрым. Винтари думал о том, что, возможно, они наблюдают сейчас первые шаги зарождения новой цивилизации. Конечно, это переселение не будет быстрым… Но сколько оно продлится? Все ли они уйдут туда? Как воспримут эту идею те, что живут на Земле, присоединятся ли?Кто-то наверняка останется, не пожелав расставаться с друзьями и родственниками-нормалами… В конце концов, теперь, после уничтожения Пси-Корпуса, жить им стало гораздо легче. Наверное, полного разделения телепатов и нормалов всё же не произойдёт… Присоединится ли Андо – он почему-то не думал. – Ада Бранкнер… Несколько человек бросилось, вместе с матерью, помогать ей, и хоть это было объективной необходимостью – она выглядела донельзя смущённой. Она никогда не смущалась, там – никогда… А сейчас, чувствуя, как восторженные и почтительные взгляды сошлись на её хрупкой фигурке, обвязанной платком голове, всё ещё закованных в колодки ногах (врачи говорят, шансы на полное восстановление очень хорошие, но ступни пока нечувствительны)– краснела и смотрела в пол. Стать героиней в 12 лет – как оказалось, это совсем не сложно… – Диус Винтари… Он вздрогнул, услышав своё имя. Ему-то, ему-то за что? Он сражался всего лишь за свой мир. Как Дормани и Тевари, как все те, кто погиб при Мальдире и Канне…Да, он шёл в составе рейнджерского отряда, шёл тайно, не объявляя Центавру своего имени… Он был одним из многих, и его кровь, пролитая в песок поля финальной битвы, неотличима от чьей-либо другой. Он шёл по слову его, с заветами его… Принимая из рук Шеридана орден, он чувствовал происходящее каким-то странным сном. Всё было как-то слишком... правильным, слишком соответствовало его желаниям, подумал в этот миг он. "Бог должен быть добрым, - как-то некстати вспомнились слова Мисси. И продолжение, - иначе всё не имеет смысла". – Дэвид Джеффри Шеридан… Никакого изменения интонации. Шеридан никак не выделяет сына, и Дэвид принимает награду как любой из солдат. С тем же плохо сдерживаемым смущением и сквозящим сквозь него тихим ликованием. Так же спускается обратно в зал, кажется, не видя перед собой дороги, едва не спотыкаясь на ступеньках. А Винтари почувствовал шевеление некоторой нотки самодовольства – что они все, что приветствуют его сейчас, могут знать о том, как там всё было, что именно называется героизмом? Перелёты, с пересадками с транспорта на транспорт, в грузовых трюмах, среди бочек с горючим и контейнеров с запчастями, долгие пешие переходы, когда расстояния были небольшими, и привлекать транспорт агентов было нерационально… Временные штабы в цехах заброшенных заводов, в подземельях старых храмов, в школах, домах неравнодушных-сочувствующих... Испещренные метками и стрелками карты, самодельные передатчики для связи с агентами Арвини, перекусы на ходу, на ходу же отрабатываемые техники ухода от шпионов, которые потом снятся во сне… – Амина Джани… Лаиса Алварес… Рикардо Алварес – посмертно… Иржан Каро… Милиас Нерулия – посмертно… Тела уже были отправлены на родину. Да, официальное заявление Центавра было – ещё в то время, когда команда гостила в Ледяном городе, но содержание до них долетело и туда. Озвучил заявление не лично император, а премьер-министр – видимо, Виру Котто зачитывать это не очень-то хотелось. Центавр совершенно не заострял внимание на дракхианской оккупации и бомбах. Совершенно. Вместо этого они обвинили Альянс в том, что он ?неосмотрительно перенёс свои военные действия на Приму Центавра? и потребовали компенсации разрушений. Удивительно, правда, было даже не это. А то, что Шеридан не стал возражать, напоминая, как было на самом деле, а перешёл к обсуждению размера и порядка выплат. – Нда… Узнаю манеру всё изворачивать. А ничего, что ни одной ?Белой звезды? на Приме Центавра не было, и сражение вели их же корабли? – Оставь… Они столько времени терпели унижение и даже не могли об этом заявить, попросить помощи. Для них это сейчас стресс тяжелейший. Если с ними сейчас начать препираться – они снова замкнутся и впадут в изоляционистскую истерию – от которой на самом деле народ устал. Им хочется вернуться на большую сцену, но по возможности сохранив лицо. На самом-то деле они всё понимают. Но это правда, им действительно сейчас нужны средства на восстановление – помимо даже военных разрушений, дракхи основательно истощили их ресурсы за эти годы… У них не должно быть новых поводов уйти в изоляцию – которая теперь погубила бы их совершенно. А большинство миров Альянса признало, что устранение дракхианской угрозы являлось приоритетной задачей, финансирование восполнения понесённых нами потерь они берут на себя, увеличат отчисления для рейнджерских баз – и у нас появятся средства помочь Центавру. …О чём вы задумались, принц? – О том… Сильно ли большой общественный резонанс вызовет моё вступление в анлашок, или от меня уже всего ожидают. Крисанто Дормани подал заявление практически с больничной койки. Даже как-то неловко от него отставать. – Понимаю… Но хотелось бы, чтоб и вы понимали – в том числе недавние события показали, что не обязательно быть рейнджером, чтобы стоять на страже. Не хотелось бы, чтобы вами руководили ложные соображения, чтобы вы совершили ошибку… Улыбка, которой Таллия встретила вошедших, была практически похожа на настоящую, живую улыбку. – Мисси пришла помочь мне, - сказала она утвердительно. – Я совершенно не уверена, что у меня получится, - улыбнулась в ответ Мисси, - я ещё только учусь пользоваться этим всем… Но я по крайней мере попытаюсь. Незрячий взгляд Талии по-прежнему был страшен. Но врачи-телепаты сделали действительно многое – она разговаривала, пыталась сама одеваться и расчёсываться, и у неё почти не бывало больше тех приступов, когда она бессвязно кричала – чаще не голосом, а мысленно, ментально, и в её бреде, достигавшем сознания Сьюзен и девочек, плавились и искажались стены лабораторий Пси-Корпуса, лица Бестера и его помощников, других ?пациентов? по соседству. Она даже что-то вспоминала – из той, прежней жизни. А сейчас она лепила из пластилина – большая пачка лежала перед ней на полу, уже на четверть превращённая в различные фигурки, пальцы слепой работали удивительно ловко. – Сьюзен принесла мне розы. – Нет никаких роз, Таллия. – Это просто мои духи… Зак… То есть, мистер Аллан подарил… – Нет, Сьюзен принесла мне розы. – А, Таллия, ты имеешь в виду, что я подумала о розах? – Те розы, что ты подарила мне на ?Вавилоне?. – Ах, это… Увы, не подарила. Я только думала об этом… Удивительно, что ты это откопала. Это ж было секундной мыслью, которую я тут же сердито отмела… Хотя наверное, они понравились бы тебе. Такие необычные – крепкие бутоны, оранжевые с алой каймой. Утром того дня, когда ты… – Превратилась в другую, злую Таллию? А в твоих мыслях ты как будто подарила их… И я улыбалась… Но злая Таллия ничего не знала об этом. Мисси облизнула сухие губы. – Таллия, скажи… сейчас – ты чувствуешь в себе другую Таллию? Больная пожала плечами – скорее, нервно дёрнула. – Не знаю… кажется, нет. Когда они в нас залезали – она приходила в бешенство… она пыталась бросаться и на меня, и на них. Она думала, что она им своя, что они не должны её трогать… что она сама могла помочь им найти то, что они ищут. Но она больше не была для них так ценна, как раньше. Она поняла, что для них ценнее мои секреты. И поэтому ненавидела меня, и хотела уничтожить всё, что от меня осталось. А они из-за этого уничтожали её, потому что она им мешала… Сьюзен вздохнула. К ?другой Таллии? она испытывала смешанные чувства – жалости, ненависти, негодования, брезгливости. Конечно, она не виновата в том, что её создали, что заставили занять место того, кто был ей дорог, кто имел все права на жизнь… Искусственная личность чаще всего слабее изначальной, и массированной ментальной атаки ей не выдержать. Как бы хорошо ни работали мастера из Пси-Корпуса – они не Господь Бог… Пожалуй, особенно жаль её было именно по итогам, финалу её жизни. Она так верила в Корпус, создавший её, считала себя нужной, ценной… А её перемололи и выкинули, когда её миссия провалилась. Секреты Айронхарта интересовали их больше. – Таллия, ведь она, другая Таллия – не владела телекинезом? – Нет. Я не знаю, почему так. Наверное, Джейсон сумел так надёжно всё спрятать. Защитить не только от обнаружения, но и от возможного использования… Мудро… Когда к Таллии ?подселили? ?вторую Таллию? – Мисси не могла определить, и никто б уже не смог. Но наверное, уже после Айронхарта, он ведь почувствовал бы… Но если смог защитить свой дар – почему же не защитил от возможности подобных манипуляций? Хотя, это, наверное, обратило бы уже слишком много внимания… – Таллия, но ведь и сейчас… ты не пользуешься телекинезом. Сьюзен уже не раз благодарила за это доброго бога. Если б Таллия, в её нынешнем состоянии, им пользовалась… Даже представлять не хочется, что бы было. – Не могу. Мне… больно. – Больно? – Там… у них… я немного им пользовалась. Я убила несколько других там… Они громко кричали, их сильно мучили, пытаясь что-то у них узнать… я прекратила их страдания. Они очень рассердились. Они сделали мне очень больно. Мисси видела, что было – ментальные иллюзии, очень страшные ментальные иллюзии. Жестокое убийство всех, кто был Таллии дорог – Айронхарта, Сьюзен, друзей и учителей из детства в Корпусе, к которым она была привязана… Она, конечно, понимала, что это иллюзия, что Айронхарт ушёл, и им не достать его, что Сьюзен – на ?Вавилоне?, и её есть, кому защитить… Но видеть пытки, глумление, смерть от этого было не легче. Возможно, тогда же она потеряла зрение. – Сьюзен, ты не бойся. Если хочешь идти – иди, мы с Мисси справимся, - почувствовав некоторое недоумение Мисси, Таллия пояснила, - Сьюзен боится оставлять меня одну. Но сейчас ей надо идти, у неё есть дела. Я не обижу Мисси, Сьюзен, Мисси не обидит меня. А когда ты вернёшься, я буду немного здоровее. Я не хочу стеснять тебя всё время. ?Не хочу тебя стеснять?… Как-то так же она говорила тогда, в те дни… Когда из-за поломки системы вентиляции в её комнате переселилась в комнату Сьюзен… Не стесняла, господи помилуй, совсем не стесняла. Неожиданно, учитывая, какими их отношения были в самом начале… А, совершенно даже внезапно, спасала от одиночества, которое раньше казалось желанной и нормальной независимостью. А потом та бутылка шампанского, и разговор по душам – разговор по душам с телепатом, кто бы сказал год назад… и первые робкие соприкосновения рук… В этом понимании между двумя женщинами, в этой установившейся хрупкой, утончённой близости слишком много такого, что вообще никакими словами не объяснишь. Дверь за Сьюзен закрылась. Много ли это значит – она всё равно услышит, когда Таллия позовёт… Но Таллия знает, чувствовала, как всё это время Мисси осторожно ?ощупывала?, сканировала её, определяя фронт работы, знала, что предстоит коснуться очень многого болезненного. И то, что Таллия пыталась хоть как-то уберечь Сьюзен от этих картин – определённо, было хорошим признаком. Мисси уже знала, что каждый телепат-целитель представляет свою грядущую работу – сознание пациента – по-разному. И это не важно, не имеет значения, как представлять – главное найти лучший способ сделать то, что нужно сделать. Мисси видела сознание Таллии лоскутным покрывалом. Точнее – разорванным на множество очень мелких лоскутков, и частично уже восстановленным телепатами-минбарцами. Это очень и очень сложно – ведь нужно не просто соединить эти куски, сшив даже очень тонкими и прочными нитями, частыми стежками, а связать ниточку с ниточкой. Кое-где врачи, правда, именно скрепили наскоро – чтобы успеть больше. Чтобы её, а значит, и Сьюзен с детьми, не мучили кошмары, чтобы она могла понимать, что ей говорят, чтобы не пыталась, во время приступов, нанести себе какое-нибудь увечье. Сейчас можно было, понемногу, начать соединять их как следует. Объём предстоящей работы немного пугал, но Мисси решительно взялась за дело. Тут и там встречались чёрные дыры, которые при приближении начинали ужасно вопить – память о манипуляциях ?специалистов? Пси-Корпуса. Правильно ли назвать их палачами – Мисси не знала, но именно так и хотелось назвать. Она пока не знала, как лучше всего поступить с этими дырами, и для начала закрывала их защитной плёнкой – воспоминания Таллии будут уже не такими красочными и живыми, что-то сродни эпизодам просмотренного фильма. – Ты молодец, Мисси, ты быстро учишься… Наверное, это так странно – не родиться телепатом, а стать им. – Не знаю… Я мало думала-то об этом, на самом деле… Мне просто любопытно было, хотелось узнать, как это. А потом… просто поняла, что больше без этого не могу. Многие, попробовав один раз, пугаются, и больше не пробуют. Но кто попробовал хотя бы два раза – обычно втягиваются. А многие телепаты рады бы избавиться от своего дара… Люди разные. Таллия какое-то время улыбалась молча. – А ты маму помнишь, Мисси? – Свою маму? Да особо нет… Она умерла, когда мне лет шесть было. Меня папка один воспитывал. Мужик он был хороший, но весь в работе, времени ему на меня не хватало, вот я и путалась где и с кем попало. А когда он помер – совсем ушла бродяжить… – А сейчас ты хочешь дом? Дом с Заком? Девушка покраснела. Ну, издержки общения с телепатом и сумасшедшим в одном – предельная откровенность, непосредственность, чуждая тактичности… – Пожалуй, да, я хочу этого, Таллия. – Значит, ты с нами на новую планету не полетишь… ?С нами?… Конечно, благое пожелание Айронхарта, чтобы Таллия первой ступила на его планету, не сбудется, вообще неизвестно, сколько времени пройдёт, прежде чем она будет… достаточно в порядке… Наверное, он мог бы и сам исцелить её – гораздо быстрее и лучше, чем любой из тех, кто делает это здесь. Но миру, каким он его создал, с теми законами, которые он ему положил, Таллия, с её неконтролируемыми кошмарами, пожалуй, опасна. Если уж дракхи едва не натворили там чего попало… Пожалуй, это правильно, это естественно – она должна отправиться туда если не полностью здоровой (ещё неизвестно, возможно ли это), то хотя бы максимально… – Зак… больше не боится? – Чего? А… - Мисси хихикнула, - телепатов? Да похоже, нет, больше не боится. Много имел с ними дело за последнее время. Говорит, это, видимо, судьба его. – Нет. Он больше не боится рыжих демонов? ?Рыжих демонов?… Надо ж было так выразиться… В причудливой логике и образности Таллии не откажешь. Чего ж не ангелы, а демоны? – Нет. Больше не боится.