Моё детство (1/1)
Признаться, я бесконечно рад возможности наконец-то взяться за эту тему. После недавних событий, заставивших всё наше могучее общество встать на дыбы, словно ослепительная в своей грандиозности морская волна, покой наконец-то вернулся на Горацио-прайм, и теперь у меня есть достаточно времени, чтобы рассказать. Обладая великолепно точной памятью, я мог бы изложить эту историю во всех подробностях, и описать даже мельчайшие свои победы, подобные мелким сияющим крупинкам в рыхлой глади золотоносного ила, радующим глаз старателя и в общем, и каждая по-отдельности, но мне не хотелось бы утомлять нас слишком долгими описаниями. Хватит с вас и основных моментов, этого будет вполне достаточно, чтобы понять, как я пришёл к тому, что имею теперь. Вначале было трое. И здесь мне придётся несколько упростить свой рассказ, чтобы не повредить объективности. Я родился двенадцатого августа 1756-го года от основания Единой Империи. Забавно, кстати, наблюдать, кто и от чего отсчитывает время: например в империи Мезари, которой Единая Империя пришла на смену, вообще отсчитывали время от рождения какого-то религиозного лидера, которого уже все давно позабыли... Но я отвлёкся. Я родился на планете Райа, по праву считающейся центром Империи, в городской агломерации Вулкан. Представьте себе стройные ряды иссиня-серых небоскрёбов и промышленных зданий; скромный цветок в подлеске не знает, насколько далеко тянется лес, а узнав, ужаснулся бы. Титанический каменный лес, постоянно затянутый зеленовато-свинцовым смогом; даже доступный всем мыслимым и немыслимым ветрам, Вулкан остаётся затянут этой дымкой настолько, что верхушки башен почти никогда не видны.
Уже тогда, сорок лет тому назад, глядя в это уродливое подобие неба, я тянулся к прекрасному. Не в силах пока сотворить красоту, я искал её везде, где мог и не мог найти, и подолгу смотрел в свинцово-зелёные тучи. Я изобрёл для себя игру: мысленно разделять этот жуткий цвет на составляющие. И когда у меня начало получаться видеть одновременно два неба - благородно-свинцовое и болотно-зелёное - я пошёл дальше. Следующим этапом игры было облагородить цвета: болотную зелень я превращал в изумрудную, а свинец, словно докосмический алхимик, - в золото. Уже тогда было предопределено, чем я буду заниматься: алхимическим преобразованием уродства в красоту. В память об этом и из почтения к пятилетнему себе я сделал зелёный и золотой своими цветами. В каком-то смысле отравленное бесконечными рядами горячих цехов и исцелённое моим благим вниманием небо Райи теперь всегда со мной. Вулкан - один из промышленных центров Империи: у Империи вообще почти все центры - промышленные. В своём повествовании я совсем легонько коснулся верхней части агломерации, а нижней части коснусь, пожалуй, ещё легче, как яблоневый лепесток, унесённый спасительным порывом ветра от кучи с дерьмом. Грязь, нищета, порок, криминал; аккомпанемент к этому цирку уродцев составляет механический лязг заводов, шорох шин, выстрелы, крики, и несущиеся из рупоров на каждом столбе речи о том, что вместе мы можем быть кем захотим, и дойти до любых звёзд. Итак, вначале было трое: Офелия, Гамлет, и Горацио - сестра, брат, и я. Наша мать, героический на самом деле человек, родила нас троих одновременно, едва выжила и после такого испытания серьёзно сдала. Отец же наш в это время даже не знал, где мы находимся, и был озабочен не её судьбой, а попытками уйти от полиции. Насколько мне известно, ему это так и не удалось. Сейчас, смотря на фотографии родителей, я, способный проникнуть в любые тайны, не могу понять, как у таких заурядных людей родились такие прекрасные дети. Тем более я не могу понять, как у этих заурядных людей мог родиться такой прекрасный Горацио.
Возможно, кто-то может обвинить меня в излишнем себялюбии. Если такой человек действительно есть, я, будучи в хорошем расположении духа, а также стремясь рассказать всё без утайки, поспешу обрадовать эту мерзкую помойную гиену: до определённого момента истинное положение вещей было скрыто от меня так же, как и от него, и я считал себя настоящим уродом. Дело в том, что я родился с тяжёлой формой гидрокефалии, и в первые дни мой податливый череп, ещё не принявший эту идеальную сигарообразную форму, выглядел действительно ужасно. Семья наша была бедной, и осиротели мы рано, что превратило нас троих в маленьких уличных волчат, так типичных для Райи.
Вскоре распростился я и с братом. Державший в нашей маленькой тройке неоспоримое лидерство, Гамлет почти сразу взял на себя роль нашего защитника. В Единой Империи - этом обществе победившего капитализма - всё упирается в деньги, а заработать хоть что-то серьёзное, вкалывая на заводе, не выходит. Уже в возрасте восьми лет Гамлет был на побегушках у местных барыг, и получал с этого неплохие для нашего уровня деньги. К несчастью у его нанимателей были соперники; к ещё большему несчастью эти соперники тоже не чурались поручать мелкие грязные делишки детям из бедных семей, и слуги разных господ закономерно конфликтовали. Будь я тогда способен обнаружить свои лидерские качества, этих чумазых отчаявшихся мальчишек можно было бы объединить в своего рода профсоюз: кто знает, возможно я мог бы стать королём преступного мира. Однако судьба повернулась по-другому, и вскоре нам сообщили, что Гамлета поставили, что называется, на перо. Помню, мне в тот день снился брат: лёгкий и полупрозрачный, он стоял на пере, как на доске для сёрфинга, и катался по ветру, словно по волнам... Не стану перечислять, каким издевательствам я подвергался в школе. Мне неприятно вспоминать это. Кроме того многие из тех, кто ещё не осознал моё нынешнее совершенство, могут подумать, что я предпринимаю малодушные попытки вызвать жалость к себе. Поэтому я ограничу дальнейшее описание тех безрадостных лет одним эпизодом, ставшим для меня исключительно важным. Даже брыкаясь и кусаясь изо всех сил, я мало что мог противопоставить своим одноклассникам. Тогда негативные аспекты гидрокефалии ещё давали о себе знать: головокружение, боль и мигрени были моими постоянными спутниками, и хотя свойственная мне в те дни тоскливая ярость прекрасно помогает давать отпор, в плане самозащиты я безнадёжно проигрывал. Страшнее всего было (и лучше всего закаляло) ещё и то, что пресловутое "братство неудачников" не помогало мне.
Не то чтобы они не предлагали помощь: лузеры должны держаться вместе, и они были бы только рады новому человеку на своей стороне. Но был на Райе тот, кто презирал их ещё больше, чем школьные хулиганы, и этим человеком был я. Тогда мне казалось, что один только взгляд в их сторону сулит недомогание; даже легчайшее касание, казалось, было способно передать мне какую-то страшную инфекцию, и где-то с середины первого учебного года я стал очень внимательно следить за собой (то есть по мнению большинства - стал невозможным чистюлей). Впоследствии я узнал, что опасения мои были не напрасны, когда мне стало известно подлинное значение так популярного в этой среде слова "зашквар". Как я уже говорил, хулиганы имели надо мной почти полную власть. В один из дней мне было уготовано нечто особенное: я был не только избит, но ещё и брошен в какую-то тёмную подсобку. Едва я пришёл в себя, включился яркий неоновый свет, сверху из динамиков зазвучал гиений смех (это не метафора - они действительно потрудились зациклить сэмплы смеха гиен), а подсобка оказалась уставлена зеркалами. Намёк я понял сразу. Кое-как приведя себя в порядок, я уже собрался отвести душу на зеркалах.
Зеркала стояли вокруг меня двумя концентрическими кругами, и зазоры между зеркалами внутреннего круга были закрыты зеркалами круга внешнего. Понятия не имею, почему они поставили зеркала именно так, но честно говоря я должен поблагодарить их за эту идею. Спасибо вам, господа хулиганы: надеюсь, ваши жёны изменяют вам с кем-нибудь хотя бы чуточку менее уродливым, чем вы. В ту пору я ещё не мог полностью использовать ресурс своего гениального мозга, но сам этот ресурс уже был, и изредка прорывался на волю, как вино из переполненной чаши. Едва я занёс руку, чтобы разбить одно из зеркал внутреннего круга, в зеркале внешнего круга отразился кто-то непохожий на меня. Прекрасное видение заставило меня застыть и оглянуться, а оглянувшись я увидел, что та же неизвестная фигура теперь отражается во всех зеркалах.
Стоящий в них человек был прекрасен. Его вытянутая голова идеально гармонировала с вертикалями зеркального проёма, создавая две новые вертикали; одежда его была зелёной и золотой, и плечи его укрывал зелёный с золотой оторочкой шёлковый плащ. Он стоял ровно, опустив расслабленный руки и горделиво приподняв голову, величественнее всех царей, которых я только мог увидеть в учебнике по истории. И тогда я всё понял. Позже, гораздо позже, Офелия причитала, что в тот день я сошёл с ума. Многие вторили ей. Но я знал, что случилось в тот день на самом деле. Я увидел, что лежит по ту сторону зеркала.