Глава одиннадцатая (1/1)

—?С-с-сука-сука-сука-сука! —?хрипел Дьёрдь, обращаясь по большей части к горизонту. Он не помнил, как поднял потерянный меч, почему взял его в обожжённую правую руку вместо здоровой левой, почему не вложил в ножны, и добил ли того странного ящера. Круг его ощущений сузился, вытеснив всё кроме резей по всей руке, озноба и нехорошего звона в висках. Словно пьяный, он, пошатываясь, сделал несколько шагов во все стороны сразу, прежде чем догадался опереться на меч, как на лыжную палку, чтобы непослушные ноги не ушли дальше. Его шуба лишилась правого рукава, правая рука превратилась в один огромный ожог, все собаки в упряжке были мертвы, ближайшее человеческое жилище было неизвестно где, а из оружия были только бесполезный в такую погоду лук и очевидно волшебный меч, который нравился ему всё меньше и меньше. Дьёрдю начало казаться, что романтика дальних странствий сильно переоценена. Немного придя в себя, он оставил меч в снегу, отрыл сани, развязал немеющими пальцами мешок и стал соображать. Первой разумной мыслью было найти в снегу неподалёку брошенную шапку и вернуть её на голову. Второй?— найти плащ и с помощью ремешков и такой-то матери закрепить его на правом плече вместо рукава. После этого риск замёрзнуть насмерть отодвинулся на пару часов. Ночь, то есть именно Ночь, а не временное потемнение в небе, длится пол-года?— начал думать он, расхаживая возле саней,?— и должна настать вот-вот: в небе было то, что Хранители называют всесторонним закатом?— с какой бы стороны не было солнце, в это время года это всегда закат. А скоро он превратится в ледяную южную ночь, и станет так темно и холодно, что даже справить нужду будет рискованно. Сутки слегка плавают и точно предугадать никогда не выходит. Но раз повалил снег, значит Ночь уже близко, и в запасе часов сорок максимум. В географии Дьёрдь разбирался слабо, но, будучи сыном крупного дельца, часто встречался с торговцами и был наслышан о существовании так называемого ?полярного круга?, за гранью которого сутки длятся всего каких-то тридцать шесть часов. А позже, в ополчении, ему и самому довелось повидать, что такое действительно бывает. Собственно Удача как промежуточная цель путешествия была хороша ещё и тем, что стояла как раз за полярным кругом, а битва за новые земли произошла ещё дальше от Полюса. Более-менее утеплившись, Дьёрдь стал соображать, куда пойти. Вариантов было два: обратно или хрен знает куда, потому что человеческого жилья поблизости не предвиделось. Впрочем с ним всё могло быть и не так плохо. Ползущее по низкой дуге солнце всё ещё давало достаточно света, и короткий промежуток его пребывания на небе обещал быть погожим, так что была надежда разглядеть далёкий дымок над крестьянской хатой. Головокружение постепенно спадало. Чувствуя себя уже лучше, Дьёрдь выпрямился и стал разглядывать горизонт. С крестьянами в их естественной среде обитания он почти не встречался, но логика подсказывала, что дым дыму рознь и в разных регионах Технократии будет разным. То есть встречался-то он с крестьянами часто, но только когда служил в ополчении. В отличии от сверстников, когда вышел указ о всеобщем призыве, Дьёрдь уже был готов к этому, то есть находился в своём любимом состоянии полупанической активности?— панику вызывало резко возросшее число заказов на оружие. Иностранцы часто хвалят Хранителей за их умение превращать хаос в порядок, но только побывавший в ополчении знает, что лучше всего Хранители умеют заставлять хаос выглядеть, как порядок. Их присылали со всех концов?— мужчин и женщин, юношей и стариков, северян и южан, шахтёров и ремесленников, земледельцев и оленеводов. Дьёрдь сразу попал к недобиткам, в роту с пожалуй самым пёстрым составом. Он тряхнул головой, поймав себя на том, что отвлекается от невозможности найти чёртов дымок на горизонте. Собственно там он и узнал, что если на севере крестьяне топят дровами и хворостом, то до юга этого добра доезжает меньше, и люди вынуждены топить мхом и жиром. Насколько куцый дымок исходит от такого очага, сразу ясно, так что искать его взглядом бесполезно. —?Ладно… зайдём с другого конца. Субэкатара. Откуда бы он ни пришёл, не может быть, чтобы он не останавливался на ночлег хоть где-нибудь. Как он его нашёл, пока не важно, главное?— откуда он вышел. Дьёрдь взял меч в левую руку и поискал глазами то место, где приземлился его противник. Он ещё раз увидел уже подмерзающие трупы собак, разбросанный снег там, где схватился с ящером, большую проталину там, где отправил его в полёт, и канаву, которую ?бывший старший хронист? пропахал саженях в шести от неё. Самого Субэкатары видно не было. —?Ты издеваешься? —?спросил Дьёрдь у пустого места и повертелся, ища драккена глазами. Не нашёл. —?Ты, бля, издеваешься?! —?проорал он. Это казалось Дьёрдю несправедливым?— он привык к тому, что мёртвые остаются мёртвыми, а если и не остаются, то хотя бы дают убийце сдачи. Подойдя к тому месту, где драккен упал в снег, Дьёрдь не нашёл следов ног. Субэкатара не встал и не ушёл, а просто исчез. Пальцы судорожно сжались на рукояти меча словно сами собой. Дьёрдя душил гнев, последнее время?— всё чаще и чаще. На краю сознания мелькнула догадка: дело не столько в ситуации, в которую он вляпался, сколько в мече. Меч откровенно злил и подначивал, как пьяный друг, норовящий затеять драку. Постояв и отдышавшись, Дьёрдь наконец догадался вернуть меч в ножны. Стало легче. О странном ящере он решил тоже пока не думать?— тем более если он пережил направленный взрыв, возможно ночлег ему и не требовался. Ожоги Дьёрдь получал часто?— кузнецу этого не избежать. Мать быстро отучила его от веры в ?народные? методы типа сметаны, масла, снега и мочи. Вот только в отличии от людей рангом пониже, она всегда могла позволить себе держать запас лекарственных трав или просто перейти улицу, чтобы посетить травника. Дьёрдь хорошо помнил горько-острый отвар из ромашки, ивы и мяты, которые быстро снимали боль, и которых у него с собой не было. И никогда ещё ожог не был таким обширным. Боль не давала успокоиться. Дьёрдь откинул плащ за спину и подставил руку холодному ветру, но боль не утихала. Холод в этом отношении вообще ведёт себя ужасно: сначала он снимает боль, а потом пальцы начинают отмерзать, и снова становится больно. Лишь слегка ослабив боль и продрогнув, Дьёрдь снова выругался, и не прекращая тихо материться, обмотал руку плащом, как некогда мать обматывала его ожоги марлей. Он понял, что боль теперь будет с ним всегда, и принял это. Следующей проблемой было движение. Дьёрдь снова начал беспокойно расхаживать?— неподвижность всегда его злила. Впрягаться в сани самому не хотелось. После воспоминания о маминых припарках в голову, словно специально, начали одно за другим лезть другие о воспоминании о доме, где тепло и сухо, где всё просто и понятно, и всегда есть, чем заняться. Ветер не снимал боль, а только морозил, память не успокаивала, а только ранила. Дьёрдь пнул неподвижные сани, уселся и, не имея ничего лучше, просто позволил воспоминаниям и сожалению заполнить себя. И тут же вспомнил сказку про Покорителей Полюса. Речь в ней шла о реальных событиях, но впервые он услышал о Покорителях лет пяти от роду, и для него это была именно сказка. Покорители так и не вернулись, но среди прочего в сказке говорилось, что, потеряв собак, они наловчились поставить сани на парусный ход. Не теряя времени, Дьёрдь подскочил и принялся за работу. В ход пошло всё: верёвка, собачья упряжь, палатка, запасная одежда?— всё, что он мог найти. Дьёрдь не постеснялся даже освежевать собак ради кожи для паруса?— долговечной его шайтан-арба и не задумывалась, а собакам уже было всё равно. Ветер дул на север, что было ему только на руку. Где-то через час Дьёрдю уже пришлось догонять стремительно ускоряющиеся сани. Скоро он понял, что управлять парусными санями легко - по крайней мере на ровной открытой местности.

В тяге парус по ощущениям не уступал собакам. Теперь при постоянном ветре Дьёрдь имел все шансы прибыть в Удачу, как запланировал. Он расслабился и лишь лениво подруливал, натягивая и припуская нехитрые снасти.