69. Глупости и угрозы (1/1)
— Ты можешь хоть раз не выставлять себя героем, а?!Голос амазонки звенит где-то на грани ультразвука, и Трисгиль морщится. Так и не сумев нормально залечить последние раны, – и хоть бы к знакомому клирику заглянул! – он снова бросился в бой, едва только потребовалась его помощь.
И сейчас, чудом уцелевший и жутко уставший, он валяется на траве, пытаясь не слушать вопли Ваэллион, которая, к его неудовольствию, вновь принялась его воспитывать.— Могу, — шепчет он, и амазонка удивлённо затихает. — Но не сегодня.И поток визгливой ругани продолжается.Трисгиль усмехается. Сегодня он снова сбежал в бой, не оправившись от последнего сражения. С задачей-то справился, но на теле добавилось несколько новых ран, выглядящих совсем неважно. А сил на их исцеление не осталось. Совсем. И нет никого рядом, слишком уж отдалённое от города место.Длинный неровный порез на боку отзывается болью, и пилигрим быстро бросает попытки встать. Он опять лежит на траве – и снова уцелел он только благодаря какому-то чуду.
Трисгиль вздыхает судорожно, потому что в теле разливается неприятная пьянящая слабость, а пальцам становится холодно. И сердце бьётся совсем медленно – пилигрим почти не слышит его стука.
В глазах стремительно темнеет.Так приходит смерть?Трисгиль посмеивается совсем тихо, едва слышно. Он совершенно не чувствует боли в ранах, хотя точно знает, что силы, поддерживающие его, не смогли бы регенерировать тело так быстро. А персонального рычажка, убивавшего боль, у него и не было никогда.Видимо, да.Перед глазами у него полная темнота, и впервые пилигрим думает, что лучше бы он умер прямо сейчас. Потому что это будет чертовски обидно, но хотя бы не так больно, как… тогда.Он закрывает глаза.***— Придурок…— Да не то слово.— Очнётся – убью на месте!— Если очнётся.— Такое ощущение, что он просто хотел умереть.— Хотел же когда-то. Ты глянь на шрамы.— Идиот.— Хоть раз бы не лез, коль не просят, а! Молодёжь…Десятки разных голосов проносятся мимо. Трисгиль прекрасно слышит их, но совершенно не желает отвечать. Они правы. Все до единого. Да, он просто ненормальный ребёнок, который, не сумев однажды расправиться с собой лично, в итоге предоставил это право другим. Да, он любит геройствовать, когда это действительно нужно, а нужно это почему-то всегда. Да, он…— Проснись уже, — чей-то совсем тихий, но очень знакомый голос прокрадывается в сознание. — Геройствуй дальше, ругайся на нас, можешь даже кактус мой снова выкинуть… — пилигрим мягко смеётся где-то в мыслях: теперь он точно знает, что это Ваэллион. — Только проснись…В памяти поочерёдно всплывают моменты, когда сознание ненадолго пробуждалось. Сначала чей-то крик, потом слова, напоминающие ругань, на незнакомом языке. Пустота. Молочно-белая, противная, как будто горькая… И чьё-то прикосновение. Горячие капли, падающие откуда-то сверху.— Выкину, — тихо произносит Трисгиль. — Выкину я твой кактус.— Солнышко, я тебя под замок посажу, — ласково обещает Ваэллион, сжимая его руку в своей. — И Лео рядышком будет. На цепи. Вы оба идиоты.— Он-то что натворил?— А у него почти полное магическое истощение. Так бывает, когда от храма, рядом с которым чуть не помирает любовь всей твоей коротенькой жизни, остаётся лишь горстка пыли.
Трисгиль усмехается и открывает глаза. Вид у амазонки крайне недовольный, она с удовольствием отхлестала бы кого-нибудь кактусом, но, увы, это грозное оружие пилигрим выкинул почти месяц назад, а новое ещё недостаточно окрепло.— Ещё раз увижу, что ты свалил воевать, не долечившись… — Ваэллион ненадолго замолкает, а потом хмыкает. — Знаешь, что я сделаю? Я на тебя Вольферту пожалуюсь! Понял меня?— Понял-понял, не угрожай мне, — посмеивается пилигрим, — я в ужасе, правда.Амазонка довольно улыбается.