59 - Апокалипсис по расписанию (1/2)

Он первым готов был признать, что капитан из него не ахти какой.

Вот только его голос затерялся бы

в гуле других голосов – очень

многие бы с радостью признали бы сей факт. Виной тому была его

упрямая несговорчивость, раздражавшая высоко стоящих особ. А любой человек, раздражающий

важных особ, просто не мог быть

хорошим капитаном.(Т. Пратчетт)Он был искренне рад тому, что испытывал. Что встретил Сороку, что ему удалось услышать его, почувствовать. И он не собирался вот так все оставлять. Ни за что и никогда. Он достанет этого… Сороку, этого маленького, белобрысого… Замечательного… Мало кто, видите ли,доволен весной в груди… А я хочу чтобы в твоей, живой и здоровой груди была весна! Груди теплой и дышащей, в живом и бьющемся сердце. Живом!

Аналитик сжал виски так, что перед глазами замелькали цветные круги. Только спокойно. Он только что не дал сорваться разрушительной волне в его разуме, однако это еще ничего не значит. Надо еще суметь выдержать и все последствия этого чуда.

Весна, значит… После зимы придет весна. И он даст возможность почувствовать эту весну, остался всего месяц… или даже несколько дней! Весну в сердце и весну за окном. Он поднял взгляд на монитор и сощурился.

-Если ты думаешь, что я тебя вот так просто отпущу, то ты крупно ошибаешься, Сор-р-ока...

***********************************«Ну, ИОО… Ну, птичка перелетная…» - лихорадочно соображал Геннадий, забрасывая вещи в сумку как попало.

Нет уж. От него так просто не сбежишь… Эгрегор он, сублимационное поле, ишь ты!.. Они тут, в Донецке, тоже не лыком шиты!..Он вышел в ночь, едва не прищемив полу пальто дверью, и торопливо направился по адресу, известному очень узкому кругу лиц в штабе. К Анастасии Подворчанской, девочке-видящей, живущей в городе под патронироваинем ИПЭ. План Геннадия был прост и понятен – отчего бы эгрегор, сублимированный одной Видящей не сублимировать еще разок другой? Пускай Анастасия поверит в Сороку, пускай он просто будет! Не связанный более с Лисом, будет самим собой, таким, каким он был. Его знали, его помнят. Все получится.

И черта с два ему удастся просто так скрыться от бдительного аналитического ока… А если его вытурят из штаба – ничего, Нацуме возьмет его к себе в секретари. И поддержит общеинститутское направление. Это котороена счет расстрелов без суда и следствия…Ночной город не успокаивал, как обычно, а только еще сильнее раззадоривал. Аналитик летел по темным улицам, расплескивая боевой азарт на особо крутых поворотах. Он не мог и не хотел смиряться с тем, как окончилась эта история. Он не думал о Сороке, как о мертвом. Не мог представить себе его на столе в морге.

Это его друг. Это очень важный человек в его жизни. Это – его. И он обязательно будет жить. Ему придется жить. А как – это уже его, будущего ИОО, проблемы…Вот и нужный дом. Геннадий почти взбежал по ступеням, порылся во внутреннем кармане, извлекаяуниверсальный ключ. Отпер дверь и на цыпочках прокрался в нужную комнату. Анастасия не спала, хотя и лежала, натянув одеяло почти на уши. Не исключено, что она проснулась, едва только аналитик открыл дверь. Она не испугалась приходу незнакомца – давно уже привыкла к странностям.Геннадий осторожно присел на край кровати, роняя на ковер тающие снежинки с верхней одежды.

-Я кое-что тебе расскажу – прошептал он, и Настя согласно кивнула, уставившись на аналитика во все глаза.

И он рассказал. Рассказал, как жил на свете хороший парень Сорока, и как получилось так, что его не стало. И как его друзья хотят его вернуть, и их желание рождает чудо. Как он сейчас возвращается в кабинет, отпирает дверь, и с радостным изумлением видит сидящего панибратски на столе этого паршивца – живого и здорового… Свободного.

Анастасия слушала, не перебивая. Геннадий говорил как никогда убедительно, призвав на помощь все свое хваленое шпионское умение, ораторствуя, как Перикл. Он был уверен, что даже самый скептичный слушатель остался бы тронут его рассказом, не говоря уже о впечатлительной Видящей. Он и сам уже верил. И представлял, как он сейчас этому, с позволения сказать, ИОО, уши-то надерет…Настя, убаюканная его повествованием,заснула. Геннадий поправил на ней одеяло, хотя в том и не было нужды, и так же бесшумно покинул дом, не оставив за собой следов. Его переполняло теперь радостное нетерпение. Он летел обратно, притормозив только один раз – у круглосуточного магазина, прихватывая печенье и какао. Сейчас он этого Сороку…Здание штаба возникло перед ним почти неожиданно. Аналитик, позабыв про усталость, взлетел по ступеням вверх, на свой этаж, промчался по коридору, и распахнул дверь кабинета.У него на стола, живой и невредимый, без всяких видимых следов умирания сидел… сидела нахохленная сорока, и клювом чистила перья. Геннадий словно бы с размаху налетел на стену – он резко остановился, глядя на птицу. Та подняла голову, что-то крикнула по-птичьи, распахнула крылья и была такова – вылетела в окно, только занавеска колыхнулась.

Анастасия действительно поверила, и создала сороку. Самого настоящего сороку.*******************************

А потом пришло утро. И пришлось вставать из-за стола, и плестись заниматься работой, и делать вид, что все в порядке. Потому что никто не должен был знать, что объединяло связного № 49 и заведующего аналитическим отделом ИПЭ в Донецке. Потому что порядок такой.Геннадий принял отчет оперативников, посланных в Полтаву, и спустился с командующим отрядом в штабной морг. Принял по описи вещи погибшего, освидетельствовал факт смерти. Перебрал то, что находилось при студенте, нашел брошь и отвез ее Иоланте. Сообщил ей, что она отныне в безопасности, и на все ее вопросы отвечать не стал. Не смог.

Из всех вещей он оставил в ящике стола только наушники с передатчиком – ибоони слишком о многом могли рассказать непосвященным людям. А легенду выдавать нельзя, даже если это легенда мертвого связного.

Геннадий подал запрос в Москву, и, не дожидаясь подтверждения, взял билеты. Он был уверен, что ему не откажут в аудиенции. Особенно если он действительно займет место Тимофея.

Аналитик вообще не любил ничего общественного – особенно это касалось транспорта, питания и туалетов. Однако на этот раз он специально взял билеты на поезд – чтобы не думать. Чтобы отвлекаться на физические неудобства, раздражаться на попутчиков, ворчать - и не думать. Ни о чем.

Он понимал, что рано или поздно придется. Но только не сейчас. Это блокада для эмоций, чтобы не сойти с ума. Потому что теперь ему только и остается, что беседы в одиночестве с самим собой. Он сомневался, что на свете отыщется еще один такой же ИОО от Техподдержки…****************************Дорога промелькнула, как один кошмарный сон. Москва, особенно вокзал, тоже не произвели на него положительного впечатления, впрочем, они вообще мало кому нравились. Слишком шумно, людно, и тесно.Где располагается Московское отделение, он не знал. Однако ничуть не удивился, когда на выходе из здания вокзала к нему подошли двое людей в неприметны плащах, и проводили к такси. Со стороны казалось, будто они встречают его. Впрочем, так оно и было.

Он не глядел в окно, только себе под ноги. Мера безопасности, чтобы не получить дозу амнезина. Так же, аналитик знал, что ни к одному из сопровождающих он не сможет проникнуть в голову – они не дураки и знали, за кем едут.Наконец, машина оказалась на подземной парковке, и они вышли. Его проводили к лифту, оставив бумажку с номером кабинета. И так и не сказав ни слова, развернулись и ушли.

Методы Москвы, гляди-ка...

Геннадий опустился на пятый уровень, вниз. Вокруг царило странное смешение хай-тека и неотесанной старины: где пластик соседствовал с необработанным камнем, например, а система пожарной сигнализации – с масками африканских духов.

Здесь было на чем задержаться взгляду, но Геннадий его задерживать не стал. Ему не было интересно – наверное, в первый раз в жизни…Оказавшись в нужном месте, он прошел в приемную – длинную узкую комнату с рядами стульев вдоль стен.На одном из них, у самой двери, сидела девушка. Когда он вошел, она вскинула голову, и поглядела на него заплаканными глазами. Не эстетично шмыгнула носом и утерлась по-детски рукавом. Сказала виновато:-Простите, дядя Гена… Это все я…**************************

-Ты Наташа? Тебя ведь Натальей зовут? – он остановился рядом, раздумывая, присесть ли рядом, или и так сойдет-Да – кивнула девушка – Наташа Величко.-Сестра Тимофея.

-Да, сестра – она сникла еще больше – Извините…-Я не сержусь-Я знаю – неожиданно отозвалась она – Это потом придет, это пока вы не сердитесь… Извините, я не знала… Я слишком поздно… Вот… - она протянула ему скомканный листок. Геннадий впился в него глазами. Перед ними замелькали буквы знакомого уже по трем предыдущим письмам послания, и снова это имя – «Цуру»««…Как же я люблю твой голос, Цуру. Меня он завораживает. Мне хочется слушать его вечно. Не потому, что он как-то по-особенному красив, и не потому, что ты умеешь им пользоваться. Возможно, это связано со слуховым восприятием. Недаром одним людям нравится одна музыка, а другим – другая. Недаром различные колебания по-разному оцениваются людьми.

Меня зачаровывает твой голос. Мне хочется слушать его часами, и идти за ним, подобно крысе за Гамельнским дудочником. Он пробуждает охоту слушать его снова и снова, еще и еще. Если ты стремишься отвлечь меня, занять меня, заставить забыть о чем-то, или обо всем сразу, пробудить желание, чтобы огонь закипел в крови, усыпить, или лишить сна – говори со мной.

Люди мало ценят то, что им дано. У них есть пять органов чувств, а у некоторых и более того – но этого недостаточно для удовлетворения их непомерных запросов. Сколько им не дай – всегда будет мало, всегда будет недостача чего-то. Обычно люди требуют информационной загруженности. Им требуется чувствовать, будто бы они все знают, обо всем поставлены в известность. А кто, как не ты, знает, насколько это невозможно?..

Они читают газеты, хотя и понимают, какую выгодную ложь там могут накропать. Каждый день им подавай уверенность в том, что где-то кому-то еще хуже, чем им. «Хотим сенсации, мы хотим сенсации, хотим смотреть на безопасном расстоянии, как возвышаются и гибнут репутации, как совершаются и тают состояния…».Они не желают погрузиться внутрь себя – потому, что это страшно. Однако внутренний мир человека похож на озеро. Сверху оно затянуто ряской, а то и тиной, однако стоит нырнуть глубже, и вода станет чистой и холодной, до ломоты в зубах. Там обнаружатся удивительные сокровища, каких не сыщешь на поверхности. Добыть их можно, только ныряя глубоко.

Люди боятся нырять глубоко, Цуру. Они боятся самих себя. А некоторым – ты только представь – неинтересно. Не представляю, чтобы тебе или мне было бы неинтересно исследовать глубины личности.Они – они живут и познают жизнь поверхностно. Щеголяют где-то нахватанными афоризмами, фразочками, смысл которых даже не всегда им понятен. Им ничего не говорят имена: Шатобриан, Фома Аквинский, Цысы. Огромный пласт знаний, накопленный их предками, им неинтересен и они легко меняют его на сиюминутное удовлетворение суетного желания. Сколько из них испытывают потребность в чтении? А сколько – в чтении действительно хороших книг, не называя их занудством, заумняком?

Посмотри на книжные полки сейчас – что увидишь? Переиздания классиков скромно занимают один угол, а далее – глаза разбегаются. Фантастика, фэнтези, детективы, любовные романы… И ты полагаешь, каждый автор индивидуален? Как бы не так. Коллеги по цеху зовут их килобайтщиками – оттого, что они ваяют свою нетленку, неохватную по объему и скудную по смыслу.

Четыре слова Ларошфуко стоят дороже главы о нравственности эльфов Заокеании. Как говориться, не трудно придумать зеленое солнце, а трудно придумать мир, где оно было бы естественно…»

Начало письма, по которому можно было установить что-то конкретнее, чем просто философские мировоззрения – вот что аналитик держал сейчас в руках.

-Как оно оказалось у тебя? – удивился он-Брат не вел дневника, но делал периодически записи – пояснила Наташа – Там, где жил, в общежитии ДНУ. Он встречался с Оксаной, и в той же группе был Андрей, которому Оксана нравилась. Потом брат и Оксана расстались, но она на Андрея все равно не смотрела. И тот подумал, что они всех провели, и все равно вместе. Чтобы проверить это он как-то стащил у брата блокнот. Тот старый был, листы выпадали, поэтому утащил всего несколько страниц. Ничего, конечно же, не понял… Кое-что Андрей носил с собой. Это то, что Вероника, Бэл и Лаари нашли, когда спасли его от петли. Кое-что лежало у него дома, и это нашли посыльные Ханя, которые, в отличие от него самого, знали русский язык, и прихватили вещдоки с собой. А кое-что оказалось у Илоны – она подозревала Андрея, и сама стащила у него листок, чтобы убедится. Она неплохо относится к Оксане, и с братом дружила… - Наташа снова шмыгнула – Но если смотреть по частям здесь плохо что-либо понятно. Я просто знала, где у брата заначка. Она не дома, а в гараже.-У вас гараж есть?-Отец техник, брат техник, как гаражу не быть? Только от дома до него минут пятнадцать ходу, ваши люди там не были… А я знала, мы с братом дружно жили…Я только потом додумалась поискать в его тайнике. Простите меня, пожалуйста…-За то, что полезла?-Нет. За то, что раньше не поняла… Если бы не я, брат был бы жив. И вы, и я – мы не были бы… одиноки.-Твой брат и сам был одинок. Ты читала его конспекты?-Нет – испугалась Наташа – Он не привозил их домой…

-Он был один.-Он любил вас. Поэтому не был. Видите? – она ткнула в какое-то место письма – « Мало кто становится счастлив уже просто от того, что в душу пришла весна. Мало кому нет разницы до результата и важен сам процесс»… Видите? Ему важно было знать, что вы есть и с вами все в порядке. Больше ничего.И она заплакала, уткнувшись в сложенные ладони. Геннадий прекрасно понимал, что плачет она не только и не столько по брату, сколько по тому, что сказка окончилась. Что наступила жестокая реальность, и надо с ней считаться.

-Как вы могли быть близнецами, если он эгрегор? – неожиданно спросил аналитик-Брат был очень на меня похож. Я всегда хотела быть не одна в семье, и чтобы мы дружили, а не как обычно… И он… Я никому не говорила, никогда… Я не знала!..-Конечно, ты не знала – вздохнул аналитик, потрепав девушку по макушке -Я понимаю. Скажи мне, а что ты делаешь здесь?-Я сдалась – Наталья опустила глаза – Институту. Я виновата, и я опасна. Пусть лучше так будет, чем… А вдруг еще с кем-то так выйдет?!Геннадий подумал, а не оставили ли эту несчастную барышню здесь специально для него? Чтобы он послушал ее и впечатлился перед встречей с, так сказать, Мориарти всего плана?..-Ступай, умойся – вздохнул он – Таких зареванных даже в плен не берут-Вы добрый – слабо улыбнулась онаАналитик отвернулся и пошел к двери. Сейчас он очень сомневался в сказанном.**************************************Его ждали. За обычным офисным столом, заставленным скоросшивателями, сидел человек неприметной внешности. На крышке стола находилась табличка-домик с именем и фамилией, дабы посетителю было легче ориентироваться. На табличке значилось: «ГлебНикитович Шуйский, Отдел Ликантропии и Вурдалачества». И никакой должности. Более чем красноречиво…

Хуже всего, что он не был злодеем, этот Глеб Шуйский.С первого взгляда, с первой встречи, с первых минут ее, Геннадию стало ясно, что перед ним образованный, грамотный, толковый специалист. Не самодур, не маньяк, жадный до власти, готовый жертвовать другими во имя своих амбиций.

Глеббыл невысок, сухощав, взгляд имел настороженный, но без страха. Современная одежда смотрелась на нем несколько чужеродно, как будто бы он не привык ее носить. И так могло бы оказаться и в действительности. Геннадий, девяноста процентов рабочего времени проводящий в свободной мантии,мог его понять.

Глеб сидел за столом, сцепив перед собой сухие пальцы и глядя на собеседника – достаточно прямо, чтобы не вызывать подсознательной агрессии, но достаточно замкнуто, чтобы не давать повода для сближения.

Хороший специалист.

-Добрый день – кивнул он, и получилось это у него глуховато - «тобрый тень»-Добрый день – эхом откликнулся аналитик. Он до сих пор был словно немного оглушенный.Он явился сюда, в Москву, для собеседования – а на самом деле, он был уверен, чтобы утвердиться на должности или окончательно быть с нее снятым.

-Зачем?.. – вырвалось у него. Голос дрогнул. Он прочистил горло, и уже более уверенно повторил – Зачем вы это сделали?-Ради общего блага – спокойно отозвался Глеб – Дело не в интригах – он не добавил « в которых я по-всякому понимаю больше вашего» или « которые вы там, у себя, так любите», но Геннадию показалось, что слова эти все равно прозвучали.

-Объясните – потребовал он все тем же опустошенным голосом – Это был живой человек. Это был мой друг, в конце концов…-Это не был, как вы выражаетесь, «живой человек» - Глеб сделал едва уловимое движение головой, выражая отрицание – Он, как вам уже известно, был эгредором, сублимационным полем. И существовал от силы полгода, даже немного меньше этого срока.

-Все равно. Он думал, чувствовал, он… любил. Он был живым.

-Нет. Он всего лишь копия с наших представлений о ком-то. В данном случае – о Лисе. Подсознательно мы всегда подозревали, что слишком яркий цвет волос этого наемника не может быть естественным. Поэтому Тимофей был блондином. Но параллельно с этим мы вполне верили в веснушки – поэтому у Тимофея они были.– Шуйский говорил, а Геннадий в его «мы» снова слышал «вы», как будто говорящий отделяет себя от общего потока. А тот, между тем, продолжал:-Так же, мы были уверены в его необыкновенной технической одаренности. Втом, что за его поступками прячется некий «печальный клоун», типажное сочетание масок. Тимофей был именно таким – закомплексованным, интровертичным, никем не понимаемым шизоидом. Таким, каким большинство считало Лиса. Разница между ними была бы в том, что Лис не такой.-Вы откуда знаете?-Я долго наблюдаю за этой историей. Я застал еще те времена, когда тот, кого называют Лисом, только появился в Институте. У меня было время разобраться.

Нацуме слышал, как тщательно его собеседник подбирает слова, чтобы речь его звучала максимально корректно. И, тем не менее, в ней слышалась отчужденность.

-Это мы, своими мыслями и представлениями, создали Тимофея таким-Кстати, почему он Тимофей? И почему Сорока?- Тимофеем его в семье назвали. Вы уже ведь поняли – его «сестра» такая же, как ваша Анастасия Подворчанская, генератор эгредоров. Она всю жизнь хотела брата-близнеца. Мы вывезли Тимофея из РФ в Полтаву, поселили в семье Сорок, оформили все документы, создали фотографии, нужные записи в соответствующих инстанциях. Все были свято уверены, что он был в этой семье всегда.