Глава пятая (2/2)

Карл удалился в примыкающую к лаборатории комнату, вероятно, его. Он давно не уединялся. Вера знала, что иногда ему это необходимо, чтобы немного поесть и обработать себя.

Леопольд стоял, уперев кулаки в стол, упрямо глядя перед собой. Между старыми друзьями было некое неразрешенное напряжение, Вера давно это чувствовала, но прежде не видела смысла спрашивать. Сейчас же, когда необходимо было окончательно решить, кто будет ей союзником в грядущем, она хотела как можно точнее понять, с кем имеет дело.– Что-то не так? – мягко спросила она. – Я не хочу служить причиной раздора между вами.– Ты не при чем. Он всегда выбирает не меня, когда появляется альтернатива, – сухо сказал Куртц. – Ему всегда нравились свободомыслящие люди, рисковые, со своими идеями. Я этого лишен.– Это не так, – Вера осторожно сжала его плечо. – Он просто общительный. На самом деле он ценит тебя и всегда в конечном счете будет возвращаться. Мы закончим перевод так быстро, как только сможем, обещаю.– Мне не нужна твоя поддержка, – раздраженно сказал Куртц, сбрасывая ее руку. – Выполняй выделенную тебе работу, другого не требуется.Куртц взглянул на чертежи, горько усмехнулся, и молча вышел из лаборатории. Вера не испытывала душевной боли, но хорошо чувствовала чужую. Она улыбнулась: изъяны и способности человека безграничны в своем разнообразии: и те, и другие, могут служить человеку, стоит лишь их осмыслить и принять. Леопольд уходил, чувствуя себя подавленным и никчемным, но, если бы он открыл свои чувства Карлу, возможно, это уберегло бы его от Веры. Она все плотнее подбиралась к его израненному сердцу и строптивому разуму, чьи бунтарские идеи не способно вытравить само время. Она освободит его душу ото всех возможных пут, чтобы затем незаметно и бережно опутать своей хитросплетенной паутиной. Вера не вполне представляла, зачем он ей нужен, как поначалу не знала, чего сможет добиться, встретив двух таинственных оккультистов и присоединившись к ним. Но дорога неизменно возникает под ногами идущего. Особенно, если путь этот с рождения озаряет кровавая луна.В лабораторию вернулся Карл. Отсутствие Леопольда, как и ожидалось, не слишком омрачило его. Он поставил пластику и предложил продолжить работу. Вера развернула кодекс, Карл достал расчеты.Какое-то время они работали молча. Иногда Вера отвлекалась, прислушиваясь к ариям из Тангейзера, и виной тому была не потрясающая музыка Вагнера. Вера думала: что заставляет людей, рядом с которыми шагает смерть, но отнюдь не любовь, читать и слушать романтические вещи? Не от того ли, что любовь лишь отражение смерти, ее оборотная сторона. Огонь, который забирает души с жаром и оглушительным треском.

И спор в Вартбурге бессмыслен. Порочная или чистая, как слеза невинного, она равно опаляет несчастные сердца, дерзнувшие искать ее. И Вера, как и все, жаждала этого огня, этой боли, которой была лишена всю жизнь, но оставалась верна спасительному холоду разума.

Но музыка знала, как миновать разум и проникнуть в сердце.Вера горько усмехнулась: и как прикажете использовать этот изъян, когда ему подвержен всякий, кто не лишен слуха?

– Вспоминаете того танцора?

– О чем вы? – удивилась Вера.– Один из тех шестисот шестидесяти шести. Вы удостоили его чести танцевать с вами, прежде чем лишили жизни, фройляйн.

– Ах, это, – Вера рассмеялась. – Не знала, что вы стояли рядом. И когда это вы снова стали назвать меня фройляйн?Карл промолчал, выводя аккуратным почерком ровные ряды чисел. Дождавшись, пока он закончит, Вера мягко накрыла ладонью сжимающие карандаш пальцы.– В чем дело?– Все в порядке, я, должно быть, устал в полете, вот и говорю всякую чушь.

– Повторяю, я не хотела задевать вас, герр Крёнен. Я была разозлена Ильзой и сказала, не подумав. Мы достаточно работали вместе, чтобы я успела заметить, как тяжело вам жить в собственном теле. И вы абсолютно правы, однажды все это потеряет смысл, как и все в этом мире.

Я помню об этой мимолетности и незначительности всегда, и даже когда во мне на некоторое время побеждают человеческие слабости, танцуя с человеком, которого я лишу жизни через полдня, я всегда помню. Это придает особую остроту всякому удовольствию, осознание бессмысленности, дозволение существовать вне смысла.

Меня тешит мысль, что конец еще не настал, вас эта мысль гнетет. Но я пытаюсь помочь ему свершиться, а вы жаждете жить. Вы чувствуете в этом противоречии чудовищную ложь?– Да.– Тогда мы еще вернемся к этому разговору. А сейчас предлагаю отдохнуть. Перелет был долгий.Вера медленно убрала руку и внимательно посмотрела на Карла, он смотрел на нее, но за окулярами, как всегда, не видно глаз.

– Так вы танцуете только с теми, кого собираетесь убить? – сказал он с улыбкой в голосе.Вера рассмеялась и отрицательно помотала головой. Карл явно собирался сказать что-то еще, но его перебил Куртц, идущий через лабораторию в дальнюю комнату.Воспользовавшись этим, Вера перевела разговор на бытовую тему: где бы ей расположиться для отдыха. Карл предложил выбрать любую кровать в боковых комнатах и, сославшись на полное отсутствие сил, Вера ушла, зная, что Карл не станет продолжать перевод без нее.

Время пролетало легко и беззаботно. Каждый день они проводили за переводом, музыкой и беседой. Иногда им составлял компанию Куртц, хотя и чувствовавший себя третьим лишним, часто по истечении первого часа разговора убирал свой защитный барьер из сарказма и циничных шуток.Двадцать девятого сентября, в пятницу, они передали перевод Распутину. Меньше чем через месяц они должны были собраться в день солнечного затмения, в черных одеждах, окрасив кожу черной краской(что было совсем необязательно для Карла, ведь каждый сантиметр его тела и без того был покрыт черной тканью), затем, выложив вулканическим песком линии, математически описанные Карлом, нужно капнуть вражьей крови на обсидиановое зеркало, задымленное от разожженных вокруг костров. Только после этого Распутин должен выпить кровь врага и тем самым заключить договор с Тескатлипокой.

Распутин, удовлетворенный результатом их работы, сказал, что они вольны делать что вздумается до двадцать третьего октября.Вера давно решила, чем развлечет себя в честь завершения работы. Верный посыльный их маленького общества без вопросов исполнил ее маленький каприз, доставив помимо насущных вещей платье, туфли и губную помаду и теперь Вера вертелась перед зеркалом, разглядывая непривычно нарядное отражение.Синий всегда особенно шел ей, делая цвет серо-голубых глаз насыщеннее и темнее. Она успела забыть об этом, роясь в пыли старых книжных страниц. Вера заколола темно-русые волосы и отошла от зеркала.

– Не знал, что ты возишь с собой платье и туфли, – удивился вошедший в комнату Карл. – Но это кстати, ведь сегодня мы празднуем.– Это Цинко привез. Я подумала, что после проделанной работы неплохо бы отдохнуть и выбила два билета на ?Тангейзер?. В Берлине.

– Родерику повезло, – усмехнулся Карл, прохаживаясь по комнате до окна, за которым открывался вид на серую пустошь. – Ты сегодня особенно хорошо выглядишь.– Спасибо, – Вера подошла к нему и встала рядом, наблюдая за тем, как облака медленно плывут по ясному небу, а солнце освещает далекие серые горы и лежащую у их подножья жухлую траву. – Пора сменить обстановку, этот аскетичный вид угнетает.Карл молча смотрел в окно. Окинув его изучающим взглядом, Вера усмехнулась.– Родерик здесь, к слову, ни при чем, я надеялась на вашу компанию, герр Крёнен.Он повернулся к ней, Вера видела собственное отражение в бездонной черноте окуляров и с трудом удержалась от того, чтобы поправить волосы. Карл должен проникнуться этим мигом, моментом признания и принятия.– С удовольствием, – коротко ответил он. – Жаль, ты не сказала прежде, я заказал бы у Цинко что-то поприличнее. У меня остался мундир времен моей службы, но не думаю, что это будет уместно.– Вы и так хорошо выглядите, – улыбнулась Вера, поправляя ему вовсе не нуждавшийся в том ворот рубашки.

В комнату вошел Куртц, в руках он нес две бутылки вина.– Вот вы где, – улыбнулся он, но, заметив наряд Веры, осекся. – Куда-то собрались?– В оперу, – виновато ответил Карл.– Так и думал, что однажды вам не хватит патефона, – усмехнулся Куртц. – Ты готов к излишнему внимаю? Враг не дремлет.Карл постучал большим пальцем по кобуре люгера.– Тогда желаю хорошего вечера, – улыбнулся Куртц, помахивая бутылкой вина. – А меня ждет хорошая выпивка. Надеюсь, завтра вы разделите вторую со мной.– Прибереги ее для дня затмения, Леопольд, – сказал Карл. Они пожали друг другу руки и Куртц ушел к себе, на прощание кивнув Вере.В самолете Карл покинул ее на время полета, заняв место второго пилота, так что у нее было время отбросить всякие мысли о грядущем, о своем плане, который шаг за шагом вел ее ко все более невеселым событиям.

Они в самом деле заслужили отдых, несколько часов нормальной человеческой жизни.

На него, конечно же, все смотрели. Все началось еще на входе, мужчина в противогазе вызывал тревогу у посетителей и у охраны. Вера со свойственным ей хладнокровием сумела не только успокоить взволнованных людей, объяснив, что ее спутник болен и всякая зараза, летающая в воздухе, ему опасна, но и пристыдить их. Поддельные паспорта развеяли последние сомнения охраны и их благополучно впустили внутрь.Вера шла с Карлом под руку, чтобы он чувствовал близость своего союзника, чтобы подчеркнуть, что все, что вокруг враждебно. Она единственная, кто способен его принять.Опера, полная рассуждений о любви и добродетели так же служила цели пошатнуть его и без того хрупкие убеждения и верность Распутину.Но он слышал ее бессчетное количество раз, потому Вера не слишком много ставила на ее эффективность. Звучали новые голоса, но либретто все то же.Карла действительно не слишком интересовала история, текст. Он был влюблен в музыку, в голоса. Все время, что они добирались до самолета, он только и говорил об этом. О голосах, чистых и звонких, как горный хрусталь и родниковая вода, пронзающих душу и наполняющих ее неземным. Он говорил с подлинным восхищением и завистью.

Вера улыбалась: может, она и не добилась ровно того, чего хотела, но доставить такое удовольствие Карлу было в радость.– То противоречие, о котором ты говорила, – начал Карл, когда они вернулись в резиденцию, но все еще были наедине.– Да?– Оно неизменно преследует каждого человека. Наша природа двойственна, так было, есть и будет всегда. В тот или иной момент мы лишь подчиняемся одной из половин. Мгновения, когда человек находится в гармонии единичны, и происходят лишь тогда, когда что-то дополняет его, уравновешивая чаши весов. Я в постоянном разладе с самим собой, но едва ли хотя бы один человек может похвастаться иным, – он замолчал и посмотрел на Веру, но она лишь отрицательно покачала головой, хотя в душе была согласна с ним. – Я часто обсуждаю это со своим другом. Он живет здесь, но об этом не знает никто. Цинко и Леопольд думают, что я избавился от него после одного инцидента, а Распутин и вовсе не знает о его нахождении здесь. Они идейные враги, но я надеюсь однажды примирить их. Доктор фон Клемпт такой же свободомыслящий человек как я и ты, ему пришлось несладко и его характер скверен, но я хотел бы познакомить вас.– Я польщена таким доверием, – кивнула Вера.– Я не в состоянии разрешить эту ситуацию без взгляда со стороны. Мне слишком дороги все, кто вовлечен в этот конфликт. Ты все же новый человек со свежим взглядом.Карл провел ее в дальнюю комнату с неприметной дверью и отпер замок ключом.– Герман, это я, – тихо сказал он. – Я привел своего нового друга, будь, пожалуйста, предельно деликатен.– Только если это не новый прихвостень этой русской свиньи, – усмехнулся голос в темноте.Карл щелкнул выключателем, и Вера смогла разглядеть говорившего. Это была голова пожилого мужчины, заключенная в банку.– И как зовут девчонку?– Вера Вальцова, – спокойно ответила она.– Еще одна русская, – фыркнула голова. – Карл, неужели заморозка повредила твой чудесный мозг? Так позволь мне в нем покопаться, я избавлю тебя от нездорового влечения к недолюдям.– Герман, прошу тебя, – твердо сказал Карл. – Ты помнишь, что случилось в прошлый раз, когда ты нагрубил моему коллеге?– Коллеге? Эта пигалица еще и твоя коллега? И что она умеет? Иголку на пластинку ставить?Вера рассмеялась и, взяв стоявший у стены стул, поставила рядом со столиком, на которым покоилась банка. Сев, она приблизила лицо к стеклу и внимательно посмотрела в глаза фон Клемпта.– И что же вы такого предлагаете Карлу, от чего не в восторге Распутин? – спросила Вера, запоздало заметив, что впервые назвала Карла по имени.

– То, до чего твой крошечный мозг не способен дойти за всю твою никчемную жизнь, – придя в себя рассвирепела голова. – Зачем ты ее привел?– Она единственная из моего окружения способна тебя вытерпеть, – устало отозвался Карл.– Что поддерживает в нем жизнь? – спросила Вера, рассматривая голову, как диковинный препарат в Кунсткамере. – Раствор, в котором он плавает?– Да, и его нужно хотя бы иногда менять. Одна из причин, по которой я не могу бросить его.– Лжец, – хрипло пробормотал фон Клемпт. – Лжец и слабак. Я мог бы жить без тебя. В Бразилии у меня осталось достаточно оборудования, чтобы поддерживать в себе жизнь, а заодно захватить мир, который вы, недоумки, решили уничтожить. Ты мог бы увезти меня туда и никогда больше не навещать. Но ты, бесхребетный мальчишка, знаешь, что без меня потеряешь последние крупицы воли, растворяясь в воле твоего хозяина. Где тот гордый ученый, не признающий ничьего авторитета, с которым я когда-то работал? – воскликнул Герман. – Сними противогаз, может, ты и вовсе не Карл Рупрехт Крёнен?– Довольно, – одернул его Карл. – Ты становишься все более невыносимым. Старческий маразм?– Если ты хочешь помочь, девчонка, не дай ему идти и дальше по рабскому пути служения Распутину. Лучше пусть волочится за юбкой, чем ползает на коленках перед безграмотным крестьянином.– Думаю, я увидела достаточно, – вставая со стула, шепнула Вера Карлу. – Смените раствор старику и возвращайтесь.

– Не хворайте, доктор, – громче проговорила она, покидая комнату под раздраженное ворчание Клемпта.Убеждения Карла оказались еще более шаткими, чем ожидалось, а его сентиментальные чувства к коллегам, друзьям, наставнику заставляли усомниться, что перед ней все еще убийца, за верную службу нацистской Германии в свое время удостоенный рыцарского Железного Креста, а ныне исправно служивший жаждущему апокалипсиса монстру. Но именно таким человеком являлся Карл, вмещающим в себе любовь и ненависть, нежную привязанность и жестокость. И она надеялась, что в ее власти будет склонять весы его души в нужную сторону.