Смелость. Часть I (2/2)

После разговора у дерева, разбойники, пристыженные Адель и Себастьяном на перебой начали вызываться в рискованный поход. Дело чуть было не дошло до драки. В результате поехали впятером – Адель, которая за горделивым видом скрывала нетерпение встречи, Пьер, который за внешним спокойствием маскировал недоверие к своему атаману, Агни, который был именно таким, каким выглядел, хмурый старый ворюга Жак, у которого с возрастом лицо стало абсолютно непроницаемым и Себастьян, который и не скрывал, что у него трясутся поджилки. В Бравель попали без проблем. Столица ордена, а заодно и город лучших в империи оружейников встретил шайку базарным шумом и тысячами запахов свежих кож, благовоний, еды и сотен людей, бредущих по узким улочкам, выискивая товары получше.

Адель с товарищами не останавливаясь двигалась к огромному каменному замку, расположенному, как и полагается в центре города.

Когда они проезжали небольшую площадь, поэт уговорил их немного посмотреть на выступление уличного артиста, который одновременно жонглировал десятком предметов, среди которых были бутылки, дубины и даже ножи. В сумке перед ним скопилось не мало монет, в том числе и золотые. Толпа следила за ним, как завороженная. Наконец, он аккуратно поймал все вещи и замер. Раздался шквал аплодисментов. Когда они отгремели, Адель тронула певца за плечо.

— Ну и что мы останавливались. Так любой может. – Сказала она нарочито громко.

— Что ты сказала? Кто так может?! – Заорал артист

— Да любой. Фигня твое искусство. – Спокойно ответила разбойница.

— Что? Сделаешь так же? Давай, тогда сумку отдам!

— Да я с закрытыми глазами сделаю то, что ты не сможешь с открытыми, спорим?

— Давай, наглая баба, опозорь себя и своих друзей. – Оскалился жонглер.

Адель спокойно слезла с лошади, наклонилась, набрала в руку песка и дорожной пыли, запрокинула голову назад и аккуратно, тонкой струйкой засыпала себе их в глазные впадины. Постояв так с минуту, она отряхнулась и протерла себе глаза.

— Ну что? Сможешь? – жонглер стоял, разинув рот, бешено вращая глазами.Агни подцепил сумку саблей и, привязав к своему седлу, не спеша, поехал догонять уехавших вперед товарищей.

— Что значит грязная? – Анна в недоумении смотрела на такую близкую Адель.

— Значит не совсем чистая. Не прижимайся, испачкаешься. – терпеливо объяснила разбойница.

Графине было невыносимо быть так рядом, слышать ее почти мальчишеский озорной голос с легкой хрипотцой, видеть ее, чувствовать тепло ее руки у себя на груди. Поэтому она просто нежно взяла Адель за руку, подняла к лицу. С удовольствием вдохнула ее запах, прижала к щеке, поцеловала. Практически прыгнула вперед, чувствуя как тело напротив делает тоже самое, прижалась что есть сил, покрыла любимое лицо тысячью поцелуев.

Ну и как мы попадем внутрь? – Себастьян задал на удивление правильный и своевременный вопрос.

Друзья стояли прямо у крепостной стены высившейся над ними десятью метрами толстой каменной кладки.

— Просто. Возьмем и попадем. – Оптимизм Адель был неиссякаем.— Разве что на виселицу. – Пессимизм Пьера тоже.

Разбойница даже не посмотрела в его сторону.

— Собираемся здесь в полночь. Я проведу вас внутрь, верьте своему Атаману! – Она улыбнулась. – А сейчас быстренько разъезжаемся, а то на нас стража косо смотрит.

И они, не говоря больше ни слова, поехали в разные стороны. По среди пяточка перед цитаделью остался только растерявшийся Себастьян, хлопая большими глупыми глазами под пристальным взглядом стражи. Он никак не мог решить куда ехать. Потом, плюнув на все, позволил лошади нести себя в одной ей ведомом направлении, а сам занялся сложением новой героической песни.

Он легко подбирал слова, в его голове шумел грохот сражения, герои и чудовища сошлись в неравной схватке, все было так возвышенно, что он едва не слетел с неожиданно остановившейся лошади. Придя в себя, он обнаружил, что не зря доверился коняке, умное животноеприехало к корчме.Он пьянствовал до поздней ночи, спел несколько своих новых песен и пользовался невероятным успехом. Женщины с интересом смотрели на красивого певца, но он был верен своей Тамаре, мужчины одобрительно хлопали его по плечам. За выпивкой певец даже не заметил, как до встречи остался час. Самое время проветриться. Выйдя на улицу, он, случайно, задел плечом дюжего мужика.

— Ты че? Раздался гулкий бас.

— Извините… — Себастьян пропищал глядя снизу в верх на здоровенного, поперек себя шире, человека.

— Пойдем, поговорим. – Его за воротник камзола потащили наружу.

Выяснять о чем с ним хотят пообщаться, певцу совсем не хотелось, поэтому он извернулся, выскочил из куртки, и занялся тем, что умел не хуже стихосложения – бегом. За ним погнались, он слышал тяжелое дыхание сзади, в след ему летели проклятия и обещания скорейшей расправы. Но поэт этой ночью был поистине неуловим. Через полчаса беготни, запыхавшийся Себастьян обнаружил себяпосреди кладбища в гордом одиночестве. При чем он, хоть убей, не мог вспомнить дорогу, по которой сюда попал. Побродив по пустынным аллеям среди могильников подполной луной, певец стал ощутимо стучать зубами от холода и страха. В этот момент он увидел сгорбленного старика, который с явным знанием дороги уверенно шел куда-то.— Дядя, дядя, постойте. – Себастьян припустил за ним.

Старик остановился и удивленно посмотрел на него.

— Я заблудился, выведите меня, пожалуйста. – Он умоляюще посмотрел на старца. Тот ничего не ответил, только призывно махнул рукой.Они шли довольно долго. Кладбище было поистине огромным, похоже, что мертвых в этом городе было больше, чем живых. Поэт ни как не понимал, как странный человек выбирает дорогу среди лабиринта могил.— Наверное, это сторож. Знает здесь все наизусть. – Успокаивал он себя.

Тем временем впереди замаячили массивные ворота.

— Спасибо Вам большое. Без Вас я бы там и остался. – Себастьян радостно ускорил шаг. Его провожатый промолчал.

— Вы не смотрите, что у меня зубы стучат, я мертвецов не боюсь, просто замерз. – Он заискивающе уставился на сторожа. Тот немного пожевал губы и ответил на удивление низким голосом.

— Правильно, чего нас бояться.

Себастьян еще ни разу в жизни не бегал так быстро. Улицы и дома мелькали по краям сплошной вереницей. Он остановился перевести дыхание только на центральной площади. В этот момент часы на башне пробили полночь.