Glaswen (Баккас/Кана) (1/1)
В конце месяца у него день рождения, думает Баккас. В конце месяца — ему уже двадцать девять. В конце месяца — десятая годовщина её смерти.В этом баре подают самое отвратительно пойло, какое можно только представить. Но он всё равно ходит сюда каждую неделю, чтобы опять «случайно встретиться». Совсем как пятнадцатилетний мальчишка, посмеялся с себя Баккас.Два месяца назад его случайно занесло в этот дешёвый бар — что ж, ноги были не виноваты, что голова была мертвецки пьяна. Тогда он и увидел Кану. И сколько не пытался, никак не мог понять, что она находит в здешней выпивке. Но когда он на следующую неделю оказался в этом баре и снова встретился с ней, то ходить по средам сюда стало привычкой.— Ты меня преследуешь? — игриво спрашивает Кана.— А ты как думаешь? — Баккас садится рядом.— Думаю, что да, — и смеется.Ах, вот оно что, вспоминает он.— На моей родине есть старинное изречение: «Чтобы не стать пьяницей, достаточно иметь перед глазами пьяницу во всем его безобразии».— И? — спрашивает Кана, явно не понимая, к чему он клонит.Баккас лениво зевает:— Вранье всё это, — и поднимает чашу с вином, уставившись куда-то позади Каны.***
Его голос еле слышен во всем этом балагане. Вокруг слишком много незнакомых пьяных людей, неприятно много мужчин, неприятно много вина. Наконец он проталкивается через толпу к комнате отца и захлопывает дверь.— Ха-ха… ах!Баккас в полумраке почти не различает силуэты, но в одном он уверен — там его мать. От злости и растерянности он застывает на месте, и глаза со временем привыкают к темноте. Он смотрит то на мамины вспотевшие загорелые руки и плечи, которые при свете одинокой свечки завораживают своим блеском, то на тёмные волосы, обычно ниспадающие с плеч тяжёлыми локонами, теперь — запутанные в чужих руках, то на задранное черное платье. От отвратительного хлопающего звука тошнит.Она же в ответ смотрит бесстрастно, без малейшего намёка на причастность, на то, что сам мир и её собственная жизнь ей не безразлична. А потом заливается хохотом, обнимая незнакомого мужчину.Баккас дёргает дверь, и с третьей попытки она поддается. А дальше он и не помнит, как его уносит далеко прочь от дома. И возвращается лишь годы спустя.Он застает её там же, в отцовской комнате. Одну. Она рыдает, свернувшись на голом дощатом полу, и пьёт дешевое вино из горла. Она не сразу замечает его, а когда поднимается, то спрашивает:— Кто?.. — зрачки ненормально мечутся из стороны в сторону, и на щеках горит лихорадочный румянец.Баккас смотрит: на ненормально худые плечи, на недорогое в пятнах от вина и пыли белое платье, на изношенные красные туфли, на сбившуюся прическу с некогда шикарными черными волосами, на усталую улыбку и затуманенный взгляд. Он молча разворачивается и уходит. Тогда он напивается в первый раз.***
Баккас улыбается, и Кана кривится в ответ.— У тебя отвратительная улыбка, — она пьяно грозит пальцем. — Весь вечер угробил своим настроем.Он пожимает плечами. Кана в бешенстве выпивает залпом кружку пива и просит повторить. Бармен лениво потягивается и, зевая, исполняет просьбу.Баккас следит за Каной: за тем, как она откидывает волосы назад левой рукой, как щурится при каждом глотке и как облизывает после губы.— Ты во мне так дырку проделаешь, — отворачивается она и просит счет.— Вот уж нет, — отвечает Баккас и, пока забирает у неё счет, незаметно проводит по её волосам.Что за чёрт.