Ep. 15 ?Ужесточение режима? (1/2)

No one is ever satisfied where he is.Я опять опаздывала.

Надтреснутый трезвон университетского звонка оповещал о наступлении трёх часов дня, у большинства студентов оканчивались пары, большинство студентов отправлялись по домам. У меня же ровно в три была назначена традиционная, приблизившаяся к крайнему идиотизму, встреча с преподавателем. Он знал, что последняя лекция оканчивается ровно в три, но тем не менее именно в это же время он неумолимо ждал меня в своём кабинете.

Ватага студентов кинулась бегом из кабинетов университета, у каждого из них были заранее спланированы идеи по проведению досуга. Одногруппники настойчиво упрашивали меня присоединиться к ним и сразу же после универа потусить в баре — я отказывалась. В ход шла проверенная временем отговорка — мне нужно в библиотеку, упорствовала я и никто, поверьте мне, не спешил проверять, так ли оно на самом деле. Я знала, что многие одногруппники усмехались надо мной, а некоторые показывали в спину неприличные жесты.

Стрелка минула отметку пять минут четвёртого, а я всё ещё карабкалась по многочисленным университетским лестницам. Как будто после занятий у меня нет своих дел! Как будто меня вызывают на приём к самой королеве Соединённого королевства, и для меня это непозволительная роскошь заявиться на десять минут позже! Я чертыхалась, скрепя зубами от злости.

Однако мой преподаватель скорее годился на роль короля, у него даже титул был подстать его королевской персоне. Тайни Бен. Таким недвусмысленным именем студенты нарекли преподавателя. Истоки этого прозвища для меня остаются тайной, я, как и многие другие, не спешила заглядывать в штаны преподавателя, вооружившись линейкой для измерений. Кляйн там или гросс — меня никак не колышело.Так же отлично, как и периодическую таблицу Менделеева, я знала только одно — ожидающий моего прибытия профессор находился в крайне тёплых, трепетных отношениях со временем. Педантичный, пунктуальный немец до мозга костей и кутикулы на ногтях, он бессменно носил часы на обоих запястьях, а третьи хранил во внутреннем кармане пиджака. Этот костюм он не менял, если мне не изменяет память, все годы моего обучения в университете, а то и дольше, если судить по университетской хронике. Думалось мне, в бытность свою мужчина настолько раскошелил время, что теперь каждая секунда была для него эквивалента слитку золота. А золото, как известно, не прекращает падать в цене.

Он был чудаком. Студенты относились к нему с почтительным недоверием и скрытой боязнью, хотя на вид воплощение немецкого Герра выглядел безобидно.

С без устали колотящимся сердцем и затуманенным взором я достигла его кабинета. Многие могли подумать, что мои ежедневные визиты к этому преподавателю явственно свидетельствовали, что я ходила в его фаворитках, но стабильная оценка ?удовлетворительно? по фармакологии, которую преподавал мистер Цвинге, доказывала обратное.

В смутной тревоге я отворила дверь, зная, что меня по обыкновению встретит густой запах сигарет и кофе, он будет один, ведь это время, хотя и не вписано в расписание профессора, было выкроено для меня лично. Для нашей с ним тайной встречи.

Передвигаясь по скрипучим половицам от двери к его рабочему столу, я инстинктивно туплю взор. Каждый раз я ожидаю увидеть под ногами дорогую ковровую дорожку, как в правительственных кабинетах высоких начальников, полагаю, она пришлась бы кстати к этому месту. Ощущение уплотнённой от тяжёлых башмаков ворсистости рисуется мне так ярко и красочно, что я представляю, как ступаю босыми ногами по ковровому покрытию к его пьедесталу, который он сам же воздвигнул.

Восприятие внешнего мира притупляется, реальность замыкается на фигуре мистера Цвинге у подоконника. Мужчина плечист, статен, невозмутим. Зачёсанные на лысеющем черепе три волосинки, ветвистые морщинки, расходящиеся от уголков тоскливых карих глаз, срезанный подбородок и сжатые губы. В одной руке дымится сигарета (я подавляю щекотливое жжение в горле), во второй замерла чашка с недопитым кофе.

Останавливаюсь. Пытаюсь владеть лицом, силюсь заглушить беспредметное волнение, предзнаменование чего-то экстраординарного в нашей встрече. Будто что-то внутри меня могло глядеть в будущее.Застыла навытяжку, как прыгун в воду перед совершением неудачного прыжка.

— Красивые часы показывают время, красивая девушка заставляет о нём забыть, — свойственным полушёпотом молвит мистер Цвинге, утапливая недокуренную сигарету в остывшем от ожидания кофе.

Пожелтевшие от курения зубы обнажаются в бессмысленной улыбке.

— Я принесла, как вы просили...Замолкаю, как только мистер Цвинге уходит в воспоминания. В нём будто что-то переключается. Он часто предаётся неведомым для слушателя потайным далям, что сплело для него болезненное воображение.

— Якоб, — произносит он безразлично-деловым тоном, устремляя пустой взгляд сквозь меня. — Я заприметил его ещё на первом курсе, он показался мне сообразительным юношей, я рассчитывал привлечь его к научно-исследовательской деятельности, а он...До меня с трудом доходит, что профессор ведёт речь о моём одногруппнике Якобе Вебере.

— А что с ним не так? — нетерпеливо произношу я, профессор бросает на меня короткий взгляд и снова уходит в себя.

— Что с ним не так? — повторяет он мой вопрос. — Ты разве не заметила, чем он занимался на сегодняшней лекции?Он смотрит на меня озадаченно, проницая взором карих глаз.

— Нет, — я ответила неверно, судя по неудовлетворённому покачиванию головы мистера Цвинге.

— Он как суслик! — голос профессора взмывает до потолка, я ёжусь, — всю лекцию выглядывал с задних рядов, тянул, бедняжка, шею, чтобы увидеть... тебя.

Неожиданно я чувствую прикосновение холода к своим внутренностям. Дело плохо!

— Он беспардонно таращился на тебя во все глаза! — зло выкрикивает профессор. — Верни меня на несколько столетий назад, я бы вывел его в университетский двор к позорному столбу и на виду у всех с нескрываемым удовольствием прошёлся бы по нему розгами. Но в нынешних обстоятельствах мне ничего не остаётся, кроме как пойти в деканат и сделать запрос о назначении Якобу другого преподавателя по курсу фармакологии.

Мое сознание заполонили непрошеные имена и лица. Вениамин. Луис. Стефан. Герберт. Гус. Лиам. Зайн или Зейн. Их было так много, что всех и не запомнить. Всех этих ребят мистер Цвинге с успехом перевёл к другим преподавателям. А причина всегда одна — они выказывали излишний интерес ко мне. Той, которая не замечала внимания с их стороны, той, которая привыкла дружить с наукой, а не с парнями. То, которая в первую очередь думала об образовании, а не любви. Мистер Цвинге мастерски выполнял подпольную работу по истреблению конкурентов, но он сам никогда, даже в минуты моего ученического успеха на глазах у объятого гордостью преподавателя, не пытался занять освободившееся место, иными словами, я всего лишь была его студенткой. Будь мы в восемнадцатом веке, он был из благородной вежливости протянул мне руку на танец, лишь бы я не досталась другим, вожделеющим кавалерам. И в этом танце он бы не прильнул к моему уху, изливая водопады чувств.

— Что ж, каково время, таковы и нравы, — уныло воскликнул мистер Цвинге, возвращаясь из травмирующих его тонкую душевную организацию воспоминаний.

Профессор снова обратился взором ко мне. Я поспешила поскорее решить то, за чем собственно и переуступила порог его кабинета.

— Я принесла черновой вариант проекта. Вы просили показать вам.

— Да-да, конечно, пройдём в лаборантскую, там у меня есть увеличительное стекло, знаю я твои каракули, — широким жестом руки мистер Цвинге пригласил меня в лаборантскую, которую я называла Меккой для страстных фанатиков химии.

Вздохнув с облегчением, я опустилась на стул. Обстановка лаборантской мистера Цвинге всегда действовала на меня расслабляюще. Бесчисленные реактивы, растворы, колбы, склянки, некоторые пустые, некоторые заполненные, коробочки одна на другой — всё это казалось безумным хаосом для человека, не любящего химию так, как мистер Цвинге или я. Приверженцы одной идеологии, мы разделяли небольшой заваленный сверх нормы стол, отдавая видное место и всё внимание химическим реагентам и лабораторной посуде.

Профессор со всей внимательностью и придирчивостью просматривал мою работу, написанную от руки. Ярый противник машинного текста, он настаивал, чтобы все проекты, лабораторные и контрольные студенты выполняли от руки, и, не дай Бог, лист бумаги будет содержать следы напитков, жирные пятна от фастфуда или горьких слёз.

Инстинктивное ощущение подсказывало мне, что профессор не останется довольным проделанной работой. Рассудите сами: независимо от моих усилий и стараний я всегда буду получать удовлетворительно, иначе у профессора не будет повода вызвать меня к себе на ковёр. По этой причине к письменным работам, но не к курсу в целом я относилась спустя рукава. Да, я стала посредственной студенткой, но это дало мне возможность и время раскрыть себя в других дисциплинах.

Вот как знала, что прелюдия была лишь разогревом перед главным концертом!

— В последнее время, — профессор оторвал глаза от моего небольшого трактата и устало потёр переносицу. Укоризненные нотки в его голосе приказали мне выпрямить спину и принять непроницаемое выражение лица, — я всё чаще слышу от профессора Шрёдера, что ты делаешь поразительные успехи по его предмету.

Я громко сглотнула и заморгала, будто бы это помогло увеличить расстояние между мной и профессором. В такие моменты воспитательной беседы я всегда чувствовала себя неловко, как на иголках.

— У меня начало получаться, поэтому я... — бросила все силы на предмет профессора Шрёдера — IT технологии в профессиональной деятельности. Всё это я возразила внутренним слабым голоском.

— Я настаиваю, чтобы ты...! — напирал профессор, подпрыгивая на стуле. Его голос звенел от гнева.

Он может убрать неугодного ученика, но не преподавателя, эта мысль придавала мне уверенности, я твёрдо проговорила:

— Не вам решать, мистер Цвинге.

Дрожь предчувствия сковала мне сердце, профессор всё ближе и ближе льнул ко мне своим телом, карие глаза сделались мутными, грозными, в порыве гнева мужчина сгрёб в охапку мои бумаги и продолжал заученно твердить:— Это не твоё призвание! Это не твоё призвание!

Разве я предоставляла ему полный карт-бланш, чтобы распоряжаться моей жизнью? Кто он такой, чтобы советовать, указывать мне, единолично принимать решения?..Страх перед неведомым побудил меня вскочить с места, но профессор продемонстрировал немыслимую ловкость, его рука с силой вцепилась в моё запястье. Я отступила назад, спина соприкоснулась с одним из шкафов для реактивов.

Мужчина продолжал упирать в меня свой иступленный взгляд, рука, сжимающая моё запястье дрожала, но не ослабляла хватки. Профессор дышал тяжело, его ноздри раздувались, являя жесткую растительность, произраставшую в его ноздрях. Послышался едва различимый скрежет зубов, когда он свирепо продиктовал мне:

— Твоё признание — медицина!

— Это не даёт вам право, — заголосила я, и в ту же секунду профессор разжал руку и отпустил моё запястье.

Неподготовленная к резкой смене положения, потеряв равновесие, сперва я приложилась затылком о шкаф (что-то булькнуло и изрыгнулось), меня отбросило и, была ли это подножка профессора, я не знаю, но я со всей дури полетела на пол, вкидывая и руки, и ноги, в попытке ухватиться за что-нибудь.

Загораживаясь рукой, я в страхе следила за профессором, он возносился надо мной. Тяжёлой рукой он неуклюже оперся о шкаф, и в этот момент, я зажмурила глаза и отворотилась, неопознанный объект приземлился мне на правое бедро. Завизжав от расползающегося по телу жжения, я с ужасом распахнула глаза и узрела опрокинутый бутылёк с надписью H3BO3. Концентрированная борная кислота отныне стала источником всех моих кошмаров.

— Кислота! — закричала я, обращая просьбы о спасении к мистеру Цвинге. Он недвижимо следил, как я по-змеиному извивалась на полу в тщетных попытках предотвратить ожог. Сцепив зубы, с выступившей испариной на лбу, я отдирала ткань брюк от кожи.?

— Снимите штаны! Черт, как же больно! Снимите штаны!Широкоглазый от удивления, мистер Цвинге разинул рот и обомлел. Я было собралась ещё раз прокричать ?Снимите штаны?, но осознание ударило словно током — насколько двусмысленно это звучало.

Профессор едва заметно улыбнулся, обвёл меня коварным взглядом и склонился надо мной, упирая руки в колени. Подавленная болью и страхом, я не испустила больше ни звука. Перед глазами представился образ профессора, который все годы обучения воздерживался и ждал, когда же я попрошу его снять штаны (может, это был знак наконец-то сменить костюм) и он бы претворил в жизнь то, что видел и читал в иностранных журналах, запрятанных в энциклопедические справочники.

— Помогите мне снять штаны, пожалуйста, — пропищала я в оцепенелом ужасе.

Нас всегда учили: при ожоге кислотой рану следует промыть холодной водой. Но мои брюки...В бездыханной тишине мистер Цвинге неотступно сверлил меня взглядом. Смутно я осознавала, что он не собирается помогать мне, но и устраивать стриптиз он тоже не намерен.

В ушах раздался его густой, обволакивающий сознание смех:

— Поджаренный бочок! Поджаренный бочок! — грудь профессора сотрясалась от истерического смеха. — Бедрышко на косточке. Поджарили! Поджарили! — бесстыже смеялся он, его рассудок крошился в безумии.

Я удостоилась чести заглянуть за вечно опрятную и собранную оболочку профессора-чудака. За лацканами пиджака поселился ошеломляющий недуг, над ним не властно время, он живет своей жизнью в независимости от тандема минутной и секундой стрелок — профессор был болен. Его диагнозом не было одиночество или отшельничество во имя науки, он сам стал рабом того страшного состояния, которое мы шёпотом губ нарекаем ?психическая болезнь?. Но как давно он это скрывал и почему именно при этих обстоятельствах правда выплыла на поверхность?

— Поджаренный бочок! — напевал мистер Цвинге, похлопывая себя по бёдрам. Каждый хлопок звучал как бой по ритуальному барабану, сопровождающему процесс жертвоприношения.

— Снимите штаны! — не унималась я.

А потом билась, выгибалась, корчилась на полу почем зря.

Боль была невыносимой.

...

Кошмар, наползающий едва ли не каждую ночь, с тех пор как я поселилась в мрачной школе, заполонил моё сознание, вытеснил реальность и все чувства и безжалостным предательским способом зомбировал одной единственной фразой ?Снимите штаны?.

Выныривая из теснящего душу и леденящего внутренности сна, я ощутила лёгкие, практически невесомые прикосновения к лицу. Чья-то ладонь неотступно соприкасалась с моей правовой щекой, потом левой, потом опять правой до тех пор, пока я с глубоким вздохом не распахнула глаза.

Мигающие зелёные огоньки.

В глазах двоилось, едва ли я была в состоянии сконцентрировать фокус на грозно высящемся надо мной силуэтом. Пришли первые признаки жизни: голова нещадно болела, тело как заведённое дрожало от кошмарного сна, сердце неслось вскачь, а зрение по-прежнему не прояснялось.

Раздался мрачный, но успокаивающий голос:

— Всё в порядке. Это всего лишь кошмар. Успокойся, — моя дрожащая ладонь потонула в чьей-то огромной, широкой руке.

Моргая по-совиному, я медленно приходила в себя. Смертельная вялость ворочалась в каждой клетке тела, в каждом сантиметре покрытого тонким слоем пота тела.

Рядом со мной вырисовывался силуэт Доктора Гарри Стайлса, именно он стал свидетелем моих кошмарных агоний и бесстыдной просьбы снять штаны. Именно его я видела в последний раз, прежде чем со мной сделали что-то, именно его я вижу после факта случившегося.Мужчина осматривал меня бегающими глазами, не решая на чём остановить внимание. Он выглядел по всем меркам обеспокоено и озадаченно. На нём был белый халат, два кармана, в них он прятал руки, на шее стетоскоп, в глазах тревожное волнение.

Несколько секунд мы изучали друг друга глазами, я всё ещё была где-то на грани сознательного и бессознательного, пребывая между явью и сном, Доктор же просто был ошеломлен услышать из моих уст... Стыдливо я скосила глаза на свои шорты, уголки губ Доктора Гарри Стайлса дёрнулись, руки в карманах зашевелились.

Отрезвляющим лекарством после прихода в сознание для меня стала гнетущая атмосфера. Я оказалась в смотровой Доктора, мне не составило труда узнать это помещение, так как я была здесь ни раз. До сих пор я не видела ничего кроме пары глаз и белого потолка с ослепляющими лампами. Рядом со мной тикал или гудел какой-то прибор. С трудом я повернула голову, шея хрустнула, как надломленный багет. Поверьте мне, на своём веку я повидала практически все медицинские приборы, но только не этот. Машина напоминала электрокардиограф, но точно не была им.Дикий страх навалился стремительно, оттесняя былую усталость, когда я осознала, что я нахожусь в кресле, такие используют дантисты или садисты для пыток над жертвами. Мои ноги были пристегнуты к этому креслу, а стоящий рядом Доктор Гарри Стайлс проверял какие-то шкалы того самого неизвестного прибора.

Затем человек в белом выпростал из кармана (в моих глазах заплескался ужас) всего лишь портативный фонарик, оттянул мне верхнее веко и пронзил светом. От резкой вспышки я ослепла на пару секунд. Отложив фонарик, Доктор посчитал мой пульс, проверил рефлексы, пощупал холодными пальцами правое бедро и голень. Вытянув шею, я ахнула: по всей правой ноге расползся багрово-фиолетовый синяк. Вероятно, я упала, но где и когда я сказать не могла.

Пока Доктор, повернувшись ко мне спиной, записывал что-то в медицинский планшет, я снова обвела взглядом помещение смотровой. Сердце во мне замерло, оставляя место пустоте. От моей вены тянулась капельница, раствор был прозрачным, а бутыль без этикетки.

Безжалостная, мучительная участь коснулась меня своими гниющими пальцами.

Возможно, мне повезло — я осталась жива. Но что произошло в промежутке между моим выходом на балкон и заточением на кресле оставалось Докторской тайной.

Пациент, вы в надежных руках.

От рефлекторно возникшего страха и ужаса закружилась голова, прошиб озноб, меня замутило. Я почувствовала себя счастливым обладателем морской болезни.

Капитан (Доктор Стайлс) намеренно топил судно.

Со злостью в мозгу выстроились в очередь и загремели вопросы, которые я немедля озвучила:

— Что произошло? Где я?

— На пятизвездочном курорте в Майами, где же ещё? — выпалил Доктор.

— Где я, черт возьми!

Невозмутимый Доктор посуровел, взирая на меня ярко-зелёными глазами. Непокорная прядка упала на лоб.

— Что со мной случилось? Что это? — я указала взглядом на капельницу. Доктор не ответил. Приблизился. Возвысился надо мной. С этого ракурса я видела, как его адамово яблоко подымалось и опадало, разомкнутые губы пропускали набирающее частоту дыхание. Он напомнил мне потерявшего разум мистера Цвинге.

Озноб ушёл, мне стало вдруг жарко, щеки запылали лихорадочным румянцем, комната дрожала и сжималась. Ярость внутри меня перекипала через край.Я закричала:

— Что вы сделали со мной? Что ты сделал со мной? Ты Доктор или кто?

Взгляд, полный неприязни, прошиб меня насквозь. Тяжёлые руки подняли меня с кресла, он схватил меня за плечи и затряс. Сквозь зубы Доктор сурово процедил:— В том, что с тобой произошло, полностью твоя вина.

Проворачивая в свинцовой голове отрывки случившегося, я не нашла ни одной веской причины, которая позволила бы им приковать меня к креслу, усыпить, одурманить, ввести что-то внутривенно, истязать меня неизвестностью.

— Вина в том, что я боролась за свою жизнь? — спросила я бессильным голосом.

Доктор не смог что-либо ответить или возразить, так как в этот момент снаружи раздался топот тяжёлых ботинок. Дверь в кабинет Доктора с лязгом распахнулась и кто-то ступил внутрь.

Снова спрятавшись за личиной неприступной отстранённости, Доктор продиктовал:

— Чтобы ни звука.

Сверкнув белым халатом, он покинул смотровую. Как будто бы я могла встать с этого проклятого кресла.??

Обратившись в слух, я смогла распознать грозный голос Главноуправителя школы, будто бы Гитлер вещал в рупор прямо над моим ухом.

— Наша отличавшаяся ученица уже пришла в себя? — задал он вопрос Доктору, который не удосужился сообщить мне диагноз, оставив терзаться в недосказанности. Замалчивание правды — привычная вещь в стенах этого заведения.

— Только что, — бесстрастно оповестил Доктор Гарри Стайлс.

— Я бы хотел её увидеть.Внутри меня клубком сплелись противоречивые чувства — раз сам директор пожаловал навестить пациента, как истолковать его визит. Мне страшно. Я не знаю, но могу догадываться, что именно он является законодателем мод в школе. Ежели и наставники, и Доктор поднимают на учениц руки, логично того же ожидать и от Гитлера.

— Боюсь, пока рано. Она ещё не полностью пришла в себе. Я считаю...— Я считаю иначе! — попробуй поспорь. — В сторону, Стайлс!

Не в ладах с самой собой, борясь с состоянием болезненности и отчётливыми признаками внутренней неурядицы, я выдернула капельницу и, как уж, начала ползать по скользкому от собственного пота креслу, силясь высвободиться из зажимов на ногах. Но сколько бы я ни старалась, шаги становились всё громче, а жалкие стоны и бульканье, вырывавшиеся из глотки, не спасали патового положения.

Обессиленная я рухнула в кресло. В смотровую прошёл Гитлер. Бросил на меня взгляд, в котором не было ни удивления, ни интереса, а только отцовское понимание и расположение. Внешнее спокойствие начальника было настолько хрупким, что если присмотреться, можно было увидеть напряжённые скулы, дорожку пота, уходящую под плотный воротник-стойку и кулаки-оглобли.

Директор навис надо мной. За его спиной расположился Доктор, приставив указательный палец к губам, он велел мне молчать.

— Ваше содержание нам дорого обходится, — пробасил он, едва двигая губами. — Мы рассчитываем на вас. Наша организация возлагает на вас большие надежды. Надеюсь, вы нас не подведёте.

Произнеся речь нудным прокурорским тоном, Главноуправитель крутанулся на пятке и обратился к Доктору:

— Доктор же позаботится о своём пациента, так ведь?

В лице Доктора не было ни кровинки, он сделался белым, как стены в смотровой, едва шевелящимися губами буркнул ?кнечно? и поторопился проводить нежданного гостя.

А где же пакет с фруктами и соками? Хотя бы шоколадка? Где все обещанные блага цивилизации??

Мужчины ушли прочь, напоследок многозначительно переглянувшись, но не спешили расставаться в кабинете Доктора. Гитлер, воспользовавшись своим начальственным положением, решил отчитать Доктора. Назидательным тоном мужчина проговорил:

— Стайлс, надеюсь, вы знаете, что делаете. Мы не можем в будущем допустить возникновения подобных недоразумений.?

— Такого больше не повторится. У меня всё под контролем.

Со слепым поклонением в голосе отрапортовал Доктор.

— Рад это слышать. В противном случае имейте в виду вы и чертов Скарсгард будете отвечать собственными... — Гитлер перешёл на шёпот, я не смогла разобрать, что поставлено на кон в случае отклонения от курса всеобщего повиновения.

Мужчины некоторое время посовещались, щебеча тонкими голосами, в заключении Гитлер намеренно громко огласил:

— Вольно!

Я подпрыгнула на кресле, с головы до ног обливаясь потом. Духота, стоящая в смотровой, лепила грязную одежду к телу. Мне сделалось противно от самой себя, но не только из-за моего скверного вида. Опять я вляпалась в неприятности, и разруливает их почему-то Доктор. Молчком, угодничая начальству, беспрекословно выполняя его наставления и указы, держась своей линии, оставляя пациента в неведении.

Что Гитлер наказал ему, то он и выполнит.

Чтобы достигнуть нашей цели, оправдано любое средство, даже если мы должны объединиться с дьяволом.

Вот и сам Дьявол появился на пороге.?

Не теряя ни минуты, я сразу же начала расспрашивать Доктора Стайлса:

— Какие у вас на меня планы? — мной двигала неукротимая ненависть к единственному человеку, который знает правду и держит её в себе. Естественно, я не столь глупа, чтобы полагать, будто Доктор предоставит мне подробный план-отчёт о моей дальнейшей судьбе в школе. Но раз меня не прикончили, значит ?мы рассчитываем на вас?, прогремели слова Гитлера.

Заряжайте пушки! Мясо готово.

— В данный момент я собираюсь снять с тебя эту херню, — устало проговорил Доктор, освобождая мои ноги от странных приспособлений.

Теперь я была полностью свободна и могла беспрепятственно растереть ладонями уставшие ноги и потянуться.

— А что будет дальше? Что он велел вам?

Чувства, изобразившиеся на лице Доктора Гарри Стайлса, заставили моё сердце екнуть от страха. Это была холодная расчётливая жестокость человека, собиравшегося или только обдумывающего сделать великую подлость.

Невопрошающий служащий Сатане, напрямую связанный с умерщвлением женских особей человеческого рода.

Что я ожидала услышать от того, кто не раз выручал меня только ради того, чтобы в конце предъявить мне список задолженностей, которые я должна сполна оплатить.

Меня берегут, но в плохом смысле этого слова.

Доктор Гарри Стайлс, ровно выпрямившись, метнул на меня грозный взгляд.

— Что будет дальше? — смеясь, он повторил мой вопрос. — Ты продолжишь обучение в стенах школы. Как прежде. Потом тебя ждут три самостоятельные миссии и в конце обучения основная миссия, — его голос звучал настолько издевательски, будто он пытался втолковать мне, что на этих этапах моя жизнь оканчивается.

Зачем начальству убивать меня раньше времени, если есть ещё возможности выжать из меня оставшиеся соки и силы.

— А сейчас, если тебе лучше, я могу тебя отпустить.Впервые я заметила утомление, проступившее на лице Доктора. Встав ко мне вполоборота, мужчина устало потёр лицо, запустил пятерни в волосы и размял шею. В это время я, не спуская глаз с Доктора, села в кресле и спустила ноги на пол.

Я чувствовала себя дерьмово. Но возможность уйти из этой чертовой смотровой (сколько здесь погребено плохих воспоминаний) немного, но придавала мне сил преодолеть своё разбитое состояние.— Иглоукалывание я не делал, — озвучил Доктор, наблюдая, как я машинально дотронулась до шеи, разминая.

Неизвестно, что он делал, а что не делал, но факт остаётся фактом — шея болит, будто я часами висела вниз головой.

Под невыразительным взглядом Доктора я медленно встала на ноги, и в ту же секунду мои колени подломились, тело завалилось вправо. Я почувствовала, словно у меня отнялись ноги, а голову дружно накрыли слабость, вялость, недомогание и усталость.

В глазах стало мутно, с губ сорвался отчаянный крик или мольба о помощи. В сию секунду Доктор подлетел ко мне и протянул руку:

— Обопрись о мою руку, — требовательно скомандовал он.

Сомкнув отяжелевшие веки, я проигнорировала предписание Доктора и, сжимая губы, подслеповато начала шарить рукой в поисках опоры. Чтобы я приняла его руку? — Ни за что!

— Эмелин, черт возьми, возьми мою руку!

Насильно Доктор сам обвёл руку вокруг моего плеча, с силой притянул к себе и удержал в тот самый роковой момент, когда меня начало покидать сознание.

— А если бы ты упала в обморок и расшибла голову, — пробурчал Доктор Гарри Стайлс, управляя моим телом, как тряпичной куклой. Убедившись, что я держу равновесие и стабильно стою на ногах, он ослабил хватку, но не отпустил полностью. Волосы на моем виске различимо подрагивали от его дыхания, а по спине зыбкой рябью ползали мурашки.

— У меня был приступ? — иначе почему я себя так мерзко чувствую. На лицо все признаки.

— Мне удалось сдержать приступ, — ещё бы, я даже не удивилась, у него же всё под контролем. — Твое состояние усугубило обезвоживание. Жара так и держится, — мужчина поморщился и посмотрел в окно.

Какой нынче час? Судя по бьющему в стекла солнечному свету я пропустила и завтрак, и обед. Часа три, четыре — не больше.

— Сейчас я вызову Билла, чтобы он отвёл тебя в комнату, — озвучил Доктор, я с ужасом воззрилась на него во все глаза.

— Пожалуйста, только не его! Я прошу вас! — лопотала я впустую, так как Доктор углубил руку в карман и вытащил оттуда рацию.

Держа рацию в одной руке, а меня в другой (от этого близкого прикосновения у меня запылали лицо и шея), он нажал на боковую кнопку и буркнул что-то нечленораздельное в рацию и отложил ту на стол.

Через несколько секунд в смотровую вошёл Билл. У меня сложилось впечатление, что он намеренно ждал за дверью кабинета Доктора, так как наставник пришёл чертовски быстро.

Или же ему не терпелось претворить свой план в жизнь.

Я не побоюсь запачкать руки и преподать ей хороший урок. Простым синяком на пол лица или старой доброй затрещиной она на этот раз не отделается. Чем больше провинностей — тем страшнее расплата.

Моментально всплыли в моей голове слова Билла.

— Ну, привет! — слишком радостно поздоровался со мной Билл, хотя его нахмуренное, раздражённое лицо и сжатые в ярости кулаки говорили об обратном. — Чего это с ней, Стайлс? Она что, головой ударилась? У неё отшибло память и она забыла своего наставника?

Билл уверенно прошагал вперёд, приближаясь ко мне. Предчувствуя опасность, я сделала шаг назад, наступила на ногу Доктора, чертыхнулась, но громко выкрикнула, глядя в прищуренные от солнечного света глаза наставника:

— Нет! — чтобы это ни значило, но это было? моим маленьким протестом и выражением мятежного духа против системы. — Только не с ним!

— Минуту назад ты отказывалась взять мою руку, а сейчас вцепилась, как львица, — бескрасочным голосом проговорил Доктор, пытаясь высвободиться от меня.

Как быстро мы поменялись ролями: теперь я не хотела его отпускать. Опустила глаза, с шоком осознавая, что и впрямь вцепилась в руку Доктора, как за спасательный круг. Я не то чтобы искала в нем помощи, я дошла до того, что прижалась своим дрожащим телом к его каменной груди, как ребёнок к матери... или отцу. Черт, это было слишком.

Краснея от смущения или духоты, я отстранилась от Доктора ровно настолько, чтобы наша близость не выходила за грани отношений доктора и пациента.

— Билл, чего ты застыл? Отведи её уже. Учти, что Эмелин не до конца оправилась, будь повнимательнее.— Может, мне её на руках донести? — язвительно отозвался Билл, двигаясь ко мне.

— Честно, мне всё равно. Я свою работу выполнил.

Укрепив меня улыбкой-оскалом, Билл обхватил меня за локоть, кинул Доктору несколько слов на прощанье и вывел нас из кабинета. Билл не удосужился внять пожеланиям Доктора: он грубо держал меня за руку, будто желая причинить как можно больше дискомфорта и боли, он шёл слишком быстро, буквально без остановок, резко поворачивал и продолжал движение, волоча меня за собой. Я терпела унижения, скрипя зубами, пыталась не выказывать своего растущего раздражения и каким-либо образом выводить Билла. Меня радовало, что наставник молчал. Боль я стерплю, пусть отведёт меня в комнату, запрет там, что угодно, лишь бы побыть наедине с собой. И всё обмозговать.

Когда мы проходили по коридору первого этажа я мельком заметила большой дисплей или экран, но из-за быстрого темпа у меня не было возможности рассмотреть, что это такое.

Приближаясь к своей комнате, я сделала шаг вперёд, показывая Биллу, что я в состоянии самостоятельно войти в комнату. Внезапно наставник резко шагнул вперёд, взял меня за руку и дёрнул. Я попыталась вырваться, пятясь назад, но Билл был в гораздо лучшей форме, чем я. Наставник обхватил мои плечи и придавил к железной двери. Ударившись затылком о металл, я заголосила от ужаса и боли, но мои вопли глухим эхом ударились о стены пустого коридора.

Приблизившись к моему лицу, Билл начал зловеще шептать. Казалось, он исходил дерьмом: из его рта дурно пахло, простая футболка от жары приклеилась к телу, скользкие пальцы впились в мою плоть.

— У меня для тебя плохие новости, — прорычал Билл. — Доктор, вероятно, не сказал тебе, ему как бы не положено волновать пациентов, — наставник рассмеялся, я опустила глаза и заметила шокер на поясе Билла. — Смотри на меня, сучка!

Правда бьет хлестко, без замаха, точно в цель.Билл отвесил мне громкую пощёчину, я во-второй раз стукнулась головой о дверь, испустила вопль, испуганно тараща глаза. Перед глазами замелькали мошки, в ушах зазвенело, но я отчетливо сознавала, как Билл подошёл вплотную, взял меня за щеки. Наши носы практически соприкасались, между глазами считанные сантиметры.

— Слушай сюда. Если ты думаешь, что тебе удалось отделаться легким испугом и головной болью, спешу тебя огорчить. С этого дня, с этой секунды твоё пребывание здесь превращается в кошмар. Каждый гребаный день в школе будет для тебя кошмаром. Я сделаю всё, несмотря на твоё жалкое состояние и хилое здоровье, чтобы эти дни ты запомнила на всю жизнь. До конца дней ты будешь с ужасом просыпаться по ночам и вспоминать этот разговор и тот день, когда ты пошла против меня. Когда из-за тебя стояла на ушах вся школа. Будь моя воля, я бы прямо сейчас размазал тебя по стенке, ну а пока...Наконец, наставник отпрянул от меня, выбрал нужный ключ из связки и отпер дверь в мою комнату. Грубым рывком схватил меня за плечо и развернул лицом к открытой комнате. Квадратики света мерцали на пыльном полу. В воздухе стоял запах безжизненности и пустоты.

— А сейчас будь умницей, — прошептал он мне на ухо, — сделай работу над ошибками.

Я залетела в комнату против собственной воли благодаря помощи Билла, подонок пихнул ногой меня в задницу и в прямом смысле слова отфутболил с глаз долой.

Пролетев полметра на коленях, я рухнула на пол и беззвучно заплакала. Это не обезвоживание, это обезжизневание.

Доктор Гарри Стайлс плохо выполнил свою работу — он не дал мне умереть.

Силы утекали сквозь пальцы как вода. Щека горела от пощёчины, нос ныл. Подняв руку, я потёрла кожу над верхней губой, с шоком обнаруживая запекшуюся кровь на указательном пальце. Выплюнув сгусток крови, поднялась на руках, перекатилась на бок (на бедро, где не было гематомы) и закрыла глаза.

Я и раньше знала, что школа для спецагентов — это ночной кошмар, ставший явью, но вот что было настоящим кошмаром так это то, что будучи не в себе, проведя без сознания целую ночь и полдня, я вынуждена терпеть побои только из-за того, что по неведомому стечению обстоятельств меня оставили в живых.

Если мое существование настолько обременительно, почему бы не уничтожить меня? Ведь никто и не заметит.

Как заставить себя что-то делать, как найти мотивацию двигаться дальше, если я недвижимо лежу на полу и не могу пошевелить телом?..Обезвоживание. Усталость без причины. Вялость. Отсутствие энергии в теле. Раздражительность. Апатия. Подавленное состояние. Головная боль. Боль в сердце. Ревматические боли в спине. Тяжесть. В свои двадцать с небольшим по состоянию здоровья я могу посоперничать с собственной бабушкой, а она в свои семьдесят ещё ходит несколько километров на лыжах, а летом возглавляет походы на баварские Альпы.

Как важно научиться говорить себе надо.

Мне надо перебраться на кровать и попытаться уснуть. Мне надо вспомнить или достаточно предположить, что происходило со мной за последние 24 часа. Мне надо поесть, я не знаю, кормили меня или нет. Мне надо утолить жажду и избавиться от дурного запаха изо рта. Мне надо сходить в душ, а лучше принять ванну. Мне надо решить (выделяю жирным), что делать дальше: приобщиться к их идеологии или держаться идеи контрреволюционного переворота.

Я запуталась, и чтобы распутаться мне нужно отдохнуть.

Потратив целых пять минут на переползание к кровати, я наконец-то забралась на жёсткий матрац (на нём даже не было простыни или лёгкого одеяла, одна лишь подушка), поджала колени к груди и уставилась на настенные часы. Полчетвёртого показывали стрелки, как я и предполагала, без сознания я находилась очень долго, из этих темных воспоминаний я помню только кошмар, а это говорит о том, что мой мозг всё ещё функционирует.

В поле зрения попадает бутылка воды, она стоит под окном. Пытаюсь дотянуться до неё, пальцы скользят по горлышку и сбивают бутылку, та откатывается в дальний конец комнаты. С меня хватит, сил больше нет.