Ep. 3 ?Повторенье - мать мученья? (1/2)

Some things don't workSome things are bound to beSome things, they hurtAnd they tear apart meС неимоверной тяжестью открываю глаза, не в силах понять, от чего я проснулась. Я ведь спала? Но где? Где, черт возьми, я нахожусь? Пытаюсь приподнять чугунную голову, чтобы осмотреть обстановку, но виски больно взрываются пульсацией, и я снова кладу голову на подушку.

Ничего не чувствую кроме невыразимой боли. Ни о чем не могу думать, ведь всё внутри будто заплыло жгучим свинцом. Ничего не могу разглядеть кроме белого потолка с едва живыми помехами. Левый глаз страшно скребёт непонятная боль, правый глаз безуспешно исследует комнату.

Через пять, а может целых тридцать минут сокрушенного, бестолкового проминания койки я попыталась встать. Осторожно, будто боясь поранить саму себя. Мне удалось занять положение сидя, но вот спину я выпрямить не смогла, весь позвоночник ныл и скулил, как и вся я.

Переждав временное потемнение в глазах, я, опершись рукой о жёсткий матрац, встала на ноги. Меня сразу же качнуло в сторону, к счастью, там оказалась стена и окно, зарешеченное стальными прутьями. Удерживаясь о стену, я осмотрелась. Это была камера или карцер, очень крошечное и узкое помещение, предназначенное для заключения душевнобольных, людей с суицидальными наклонностями или злостных преступников. Кем я была из них? Правильно, никем. Я никто.Прищурив полуживые глаза, смогла различить в комнате рукомойник без острых углов, нелепо пристроенный в дальнем конце от окна, пластмассовое судно, железный скелет кровати и зеркало на одной из серых стен. Я попыталась подойти к нему.

При близком рассмотрении это оказалось совсем не зеркало, а фанера, обтянутая какой-то отражающей фольгой или бумагой. Ещё бы, нужно убрать все возможные способы причинить себе вред. При близком, но неточном рассмотрении в отражении оказалась не я, а босоногая Эмпти. Избитая и морально униженная девушка. Я вытянула шею и придвинулась вперёд. Левая сторона моего лица пестрела синими и красными красками. Запекшаяся кровь на губе. Безнадёжная припухлость на щеке. И самое страшное — заплывший глаз. Я выглядела уродом, женой абьюзера, обьектом манипуляции выродков Дьявола.Боль, такая же безысходная и горькая, принесла осознание, что произошло вчера и что происходит сегодня. Меня завербовали. Я нахожусь не дома, не у подружки, я варюсь в Адском котелке, размешиваемом самим Гитлером. А его подсобник вчера надо мной здраво поиздевался.

Даже эта комната была доказательством тому, что выхода нет. Но это только на первый взгляд. Пока ещё я не знаю, что от меня требуется, как будет проходить обучение, сколько свободы мне отвесят на весах. Я ничего не знаю о своём положении кроме того, что я Эмпти.

Пустышка. В пустой комнате. С пустыми мыслями. Пустые попытки сбежать отсюда. Если меня отлупили за какие-то дерзкие слова, что со мной сделают, если я решусь пойти против них.

Только не в одиночку. Одна я не справлюсь. И я сейчас имею в виду не наставников, будь они неладны, а других девушек — учениц этого гадюшника. Только где они все?

Пока я с чувством пустоты и безразличия вглядывалась в своё размытое отражение, за дверью кто-то зашуршал, и через секунду раздался металлический лязг и на пороге появился он.

Билл с подносом в одной руке и пакетом со льдом в другой.Мне хватило одной секунды, чтобы увидеть его и мгновенно отвернуться. Во-первых, для меня мужчин, поднимающих руку на женщину, попросту не существует. Во-вторых, я не позволю ему насладиться проделанной фасадной работой, он ни за что не увидит, что со мной сотворил.

Я до крови сжала губы, чтобы не расплакаться. Ты не тряпка. Ты не лузер. Ты не слабачка. Просто сейчас у тебя тяжёлые, сложные времена. Со всем в этом мире можно бороться...Успокаивай себя и дальше. Успокаивай себя, наивная глупышка.

Грузные, мощные шаги остановились рядом со мной. Я чувствовала оголенными нервными окончаниями присутствие этого подонка, его скрытое глумление, даже его неимоверную силу.

— Посмотри на меня, — низким голосом сказал он.

Я даже не дёрнулась, не шелохнулась, притворилась мёртвой. Неживой.

Билл не стал повторять дважды и рывком руки развернул меня к себе. Его зелёные глаза заметались по мне сверху вниз и обратно. Несколько долгих секунд он меня внимательно рассматривал, а потом молча вручил пакет со льдом. Я осталась недвижима. Билл хмуро сдвинул брови и самостоятельно приложил пакет к моей опухлости. Я дёрнулась от обжигающего холода, здоровяк поймал меня за руку и, смеясь уголками губ, проговорил:

— Ну же, сама виновата. Не надо со мной конфликтовать. Если не научишься держать язык за зубами, подобное будет повторяться чаще.

По его глазам вижу, как он жаждет почаще распускать руки. Мне тоже трудно не провоцировать его, когда прямо сейчас хочется разбить ему челюсть и раскрошить череп. Но пока во мне нет стольких сил, я лишь глупо морщу губы и отвожу глаза. Бессмысленные глаза. Всё потеряло смысл, стоило мне попасть сюда.

— Правило первое: всегда смотреть наставнику в глаза! — он громко прокричал и взяв меня за подбородок, заставил потонуть в его болотах. До чего же противно там барахтаться.

Продержав зрительный контакт десять секунд, Билл сделал шаг назад, я смогла спокойно передвинуть пакет на глаз, теперь буду видеть его лишь одним глазом.

— Как закончишь, обязательно позавтракай.

За неимением стола в этой комнатушке, Билл расположил поднос с завтраком на кровати. Я бездумно посмотрела на глубокую миску с чем-то отвратительным и обратилась к Биллу:

— В вашей хваленной школе нет столовой?

Билл сложил руки на груди, я невольно перевела взгляд ниже его лица, задержала всего на несколько секунд. С одним рабочим глазом требуется больше времени, чтобы понять, что перед тобой находится. На данный момент это глыбы, которыми он отлично орудует.

— Конечно, есть. Первое время каждая ученица будет завтракать в отдельной комнате, чтобы...

Я закончила за него:

— Чтобы не образовывать коалиций.

— Да, чтобы не строить общих планов. Планов, обреченных на провал, — Билл зловеще улыбнулся. — Я же предупреждал тебя, отсюда пути нет. Так что если хочешь спокойную жизнь, лучше сотрудничай со мной. Да, Эмпти?

Я неуверенно качнула головой. Пусть уходит. Неужели непонятно, что я всем своим существом не хочу здесь находиться. Однако, как искать выход там, где есть только вход?

Билл ещё некоторое время потоптался на месте, оббежал взглядом собачью конуру, куда меня запихнули, собачий корм, который мне подсунули, мою грязную футболку, испачканную кровью, мой опухший глаз. Было ли в его чертах сожаление, сочувствие, участие? Нет, такие чувства, видимо, уже давно искоренили в этом человеке. А и зачем они ему? Политика кнута отлично себя зарекомендовала, а кто будет напрягать задницу, чтобы испечь пряник, найти к каждому подход? Проще уговорить кулаком, а не словом.— Через десять минут зайду к тебе кое-что принесу, — безучастно озвучил мой наставник.

Он вышел и затворил дверь на всевозможные затворы. Я удручённо побрела к кровати, плюхнулась рядом с подносом и, защепив нос пальцами, начала втюхивать в себя баланду. Хорошо, что консистенция ее была кашеобразной, с твёрдыми кусочками я бы не справилась. У меня болела челюсть, но я всё равно была готова кусаться.

Съев всё до последней капли, я устало привалилась к стене на кровати, закрыла глаза, ожидая следующей злой издёвки от судьбы, повернувшейся ко мне задом. Пребывая то ли во сне, то ли наяву, я опять услышала затвор двери и последовавший позже голос Билла.

— Я принёс тебе чистую одежду и медицинскую карту. Жду тебя через пять минут.

Сделав всё по предписанию Билла, я вышла в коридор, очередной узкий коридор, обделённый достойным освещением. Вдоль стены тянулись безымянные двери в такие же подсобки, в которой обитала я. Вот, значит, как нас содержат. А где их библиотеки, залы, комнаты отдыха? Фуфло! Нас развели.

Билл провёл меня по коридору, постоянно косясь в мою сторону, и привёл к двери с надписью ?Медицинский корпус?.

— Всё, дальше ты сама.

Наставник меня покинул, я осталась одна перед неизвестной дверью с весьма пугающей надписью. У меня в руках медкарта, в голове слова обезьяны про медосмотр, перед мысленным взором вечно хмурый Доктор. Сложить все зацепки в уме и сопоставить их в единую картинку мне не составило труда. Это был медосмотр, которого избежать было невозможно.

Я повернула ручку и заглянула за дверь, просовывая здоровую половину лица. В глаза, привыкшие к темноте, ударил пронзительный, белый свет. Кажется, это единственное место в школе, хоть сколько нибудь освещённое. Всё же это медицинское помещение. А как иначе, в больницах всегда чисто, бело, светло и чуть-чуть страшновато. Я, конечно, проходила стажировки в разных больницах, госпиталях, но разница в том, что я знала чего ожидать. А здесь... Вздохнув полной грудью, я затворила за собой дверь.Я очутилась в узком, но не сером закутке, по обеим сторонам которого топтались другие ученицы, выстроенные в шахматный порядок. Очередь. Как и в первый день, я заняла свободное место и молча окинула взором лица Эмпти. Правильное они всё же название нам придумали. Пустые глаза, пустые губы, лишенные слов, пустые, скупые движения. Пустота поглотила нас.

От нечего делать я раскрыла свою медкарту. Это была медкарта из моего университета. Фотография, на которой я запечатлена зелёной первокурсницей, как пятно из прошлого, режет глаз своей неуместностью. Мое настоящее имя вычеркнуто, а вместо него приписано Эмпти и какой-то код. Наверное, вместо фамилии.

Я ещё некоторое время листала пожелтевшие страницы, как вдруг из двери в кабинет врача вылетела девушка. Она отчаянно толкнула дверь и бестолково остановилась на месте. Лицо бедняжки горело красным, глаза не сдерживали слёз. Она рыдала навзрыд, не обращая ни на кого внимания. Сочувствие переполнило мое сердце, мне самой захотелось расплакаться, но усилием воли я себя сдержала.

В слишком маленьком пространстве не было наставников или горилл-охранников, поэтому одна из учениц тихим, сочувственным голосом спросила:

— Что случилось? — ученица заикалась и всё не решалась подойти к бедняжке. Никто не решался, мы боялись покинуть клетки шахматной доски.

— Я же..., — она давилась слезами и не могла вымолвить ни слова, трясущимися пальцами девушка вытирала красные глаза. — Я же девственница. Я же никогда... А он!

Она оборвалась и, уткнувшись подбородком в грудь, снова поддалась рыданиям. Казалось, что-то рвалось в её груди с болезненным треском, что-то разгоралось и огнём опаляло её чистое, неискушенное существо.

Я поняла одно, над девушкой скорее всего надругались. Кто бы ни находился там, он оказался извращенцем, злоупотребляющим своими полномочиями. Она же ещё невинна! Какой же это удар для девушки!

Я начала бояться, я начала злиться, я начала сдирать краску со стены, я начала трястись. Чего ждать мне? Изнасилования? Медицинских опытов? Я не готова к такому, да и кто из нас готов?

Девушка замотала головой, будто в попытке избавиться от того, что произошло за этой идеально белой дверью, и, слегка прихрамывая, прошагала мимо нас всех — каменных бесчувственных изваяний. Никто из нас не протянул ей руку помощи, никто из нас не ворвался в кабинет, когда услышал её приглушённый крик. Мало ли, может, она вздрогнула от холодных рук врача или увидела свой вес на весах. Я не могла подумать об этом.

— Кстати, кто из вас Эмелин? — обернулась к нам девушка уже у самой двери.

Каким Богам мне молиться? Какую читать молитву? Как долго ждать от неба помилования? Я уже ни в кого не верю, даже в себя.

— Это я, — тише прощальных слов, произносимых над могилой усопшего, сказала я.

— Ты следующая.

Девушка испарилась в темном коридоре, откуда нас приводили, уже за закрытой дверью послышался новый каскад стенаний. Я нервно сглотнула и, сжав до боли медицинскую карту, медленными шажками подошла к двери.

Чистая белая дверь, за которой находится чёрный, грязный, похотливый монстр. С неимоверным усилием я подняла глаза и долго всматривалась в табличку, неуклюже приделанную к двери.

Доктор Стайлс

Всего два слова, которые мгновенно отравили, очернили мою кровь. Сепсис. Всего шесть букв его фамилии, что победным салютом вспыхнули в памяти словами Билла. Возвращение памяти. Я долго ломала голову над фамилией того самого изверга Доктора. И вот оно горькое осознание правды.

Кто следующий приглашён на бал чертей?

Я!Кабинет Доктора ничем не отличался от медицинских кабинетов в школе или университете. Стены, покрытые белой штукатуркой, навесной потолок, белые шкафчики со стеклянными дверцами, отличное освещение и большое окно, выходящее на озеленённую территорию школы. Высокие, столетние дубы склонили свои кроны над зданием, откидывая тень в каждое окошко.

За обычным столом сидел Доктор. Постойте, он точно был Доктором? На мужчине не было специального костюма, как на медперсонале в больницах, где мне удалось побывать. Вместо спецформы Доктор был облачен в такую же белую борцовку, как у Билла, поверх беспечно была наброшена тонкая рубашка нежно-желтого цвета, как лимонное мороженое. Неформальное одеяние позволяло увидеть то, что никак не ожидаешь увидеть на теле Доктора. Множество и множество рисунков и завитков татуировок. Они покрывали его грудь, шею, руки... Это было немыслимо! Засмотревшись на неформала Доктора, я забыла, с какими бушующими эмоциями сюда пришла, забыла, что хотела кинуться к нему и попытаться отомстить. Опять всё это я мысленно проделываю в голове.

Теперь же я пытаюсь понять, что он мог сделать девушке, покинувшей кабинет в слезах. Доктор выглядит спокойно, собранно, его лицо, склоненное над записями, — бесстрастная маска. Его кудри, наоборот, казалось, сообщают больше, чем безразличные глаза. Завитки волос стремились в разные стороны, как голоса, перекрикивающие друг друга на политических дебатах.

Что же он был за человек? Если его и вовсе можно было назвать человеком.

— Может, ты наконец закроешь дверь?

Выдал Доктор, оторвавшись от стола и посмотрев на меня бессмысленным взглядом. Даже этого хватило, чтобы вызвать во мне отторжение к этому человеку. Пряча кулачки за спиной, я тихо притворила дверь и, проходя к столу, заняла стул напротив Доктора. Он снова погрузился в бумаги, наверное, вёл журнал учета.

Я поколебалась и всё же протянула ему свою медицинскую карту.