Глава двадцатая. Босс (1/2)
Застывший в двери мужчина мало походил на копа – скорее на добропорядочного соседа, решившего поскорбеть над умершей Элизабет. Вот только в руке его, на запястье которой блестели часы, был полицейский жетон – очевидное указание на его причастность к делам по эту сторону закона. Игорь нахмурился, пробежав взглядом по выглаженному воротничку чёрной рубашки, куртки без единого пятнышка и стрелках на брюках, и поджал губы. И что только тот забыл здесь?Хмыкнув, Босс переступил с ноги на ногу, вдруг осознав, что слишком долго рассматривает его, и коротко кивнул.
– Разумеется, – он отступил в сторону, пропуская копа в дом.– Могу узнать, с кем имею честь? – уточнил Усачев, проходя в прихожую.
Но Лавров не успел ответить: стоящий на пролёте лестницы Стас сделал пару шагов вниз и снова остановился.
– Мой опекун, – проговорил он поспешно. – Дядя.– Игорь, – кивнул Босс, чувствуя беспокойство Конченкова, а затем протянул полицейскому ладонь. Судя по поведению всегда молчаливого и собранного Стаса, визит этого парня был совсем неожиданным. Только из-за того, что это был коп, они уже должны были быть осторожными, а уж если нервничал Конченков, то предосторожность точно не повредит. Лавров бросил незаметный взгляд на Стаса.– Мои соболезнования, – проговорил Усачев, пожимая руку Лаврова.
– Благодарю, – выдохнул Стас. Он спустился вниз, пряча собственные ладони в карманах, видимо, не желая жать руку этому человеку.В холле повисло неловкое молчание.
– Мы собирались ехать, – проговорил Игорь, продолжая внимательно рассматривать названного гостя.– Я понимаю, – офицер чуть наклонил голову набок, словно давал оценку происходящему, а потом указал за спину на машину рукой. – Я бы хотел отдать последнюю дань Лиз. Она была хорошей женщиной.– Конечно, – кивнул Лавров. – Похороны в полдень. Сейчас мы едем в морг, так что…– Вы что-то хотели? – без лишних обиняков перебил его Стас, обращаясь к Усачеву. – Если это может подождать, то лучше не сегодня.Офицер качнул головой. Судя по всему, Усачеву было и самому неприятно заниматься делами в этот день: чувствовалось, как ему неуютно – он держал сжатые в кулаки руки в карманах брюк, но на лице его не было ничего кроме сочувствия. Он качнулся на носках вычищенных туфель – те блестели, хоть на улице по-прежнему моросил дождь, а на дорожке в водовороты закручивалась грязь с палой листвой.– Это важно, Стас, – проговорил Руслан. – Возможно, ты сможешь помочь делу.– Это допрос? – уточнил Игорь, бросая на Конченкова предупреждающий взгляд. С этой секунды он брал все под свой контроль – как и всегда, впрочем – но недовольства из-за этого парень не проявил – Стас только закусил губу, а потом выдохнул.
– Это не допрос, – медленно объяснил офицер, подбирая слова. – Это оказание помощи полиции.– Не сейчас, – выдохнул Стас твёрдо, бросив на второй этаж взгляд: там Юля наверняка прислушивалось к разговору и нервничала. Ей эта информация была точно не нужна. – Подъезжайте после…Он не смог договорить, судорожно ухватившись за поручень лестницы.
– После похорон, – закончил за него Игорь. – Мы поговорим позже.Конченков не стал дослушивать до конца эту беседу, просто развернулся и побежал по лестнице вверх.– Хорошо, – выдохнул Руслан, глядя ему вслед. – Ещё раз мои соболезнования. И…– Мы поговорим позже, – не дал закончить Лавров, сложив на груди руки – обычный жест, казалось бы, но Усачев покорно кивнул, разворачиваясь к двери.Он почти неслышно вышел, подтянув повыше воротник куртки и чуть сгибаясь под промозглым осенним ветром.Мягко захлопнулась дверь, и Лавров, проводив взглядом подтянутую фигуру полицейского, развернулся к лестнице. Стас его очень беспокоил: обычно всегда такой собранный мальчишка сейчас нервничал – не без повода, конечно, но оставлять его наедине со своими мыслями Игорь просто не мог.Уютный дом притих, и Игорь медленно пошел на второй этаж, рассматривая на стенах наследие прошлого: чуть выцветшие фотографии улыбающихся людей; по-детски припухшие щёки малыша Стаса; прижатый к груди светловолосой женщины свёрток с младенцем; первые шаги Юли за руку с высоким отцом. Каждая ступенька приближала его к комнате Конченкова, и сердце отстукивало рваный ритм в горле – он сам не понимал, почему так нервничает.Дверь в спальню была приоткрыта, а по полу холла ползла жёлтая полоска света – указатель направления, не иначе. И Игорь без жалости наступил на неё ботинком, хоть победить свет не вышло – тот скользнул выше по ноге и даже разросся, стоило Лаврову толкнуть дверь.– Он уехал, – проговорил Игорь негромко и тут же замолчал: перехватило дыхание.Стас стоял у окна. В руках он держал только что снятую футболку – ту самую, безразмерную и бесформенную – и теперь уличный свет, преломляясь в полупрозрачном тюле, отражался на его бледной коже, вырисовывая каждую выступающую косточку. А Стас всё стоял, замерев, стоял, смотрел на него своими большими удивлёнными глазами, и сминал в пальцах ткань майки. Беззащитный и уж очень трогательный – домашний, что ли. И лицо у него, скорбное в своей утрате, напоминало не детские свои фотографии, а куда сильнее походило на лики святых: что-то было в нём щемящее, заставляющее молчать и наслаждаться растекающейся по комнате благодатью.
Момент продолжался, застав в их собственной вселенной на многие сотни лет, словно Игорь враз осознал нечто непостижимое. Запретное. Грустный мальчик с разбитым сердцем, юноша, в недоверии своём окруживший жизнь стеной, мужчина, защищающий свою семью. Новая сторона уже знакомого парнишки – неизведанная, такая, что заставляет по рукам бежать мурашки.Он смотрел на него и видел уже не мальчишку, а взрослого человека, способного пережить горечь утраты; человека, который жертвовал собой в желании дать лучшую жизнь своей сестре. Человека, который очень нуждался в заботе. Такая простая истина – возникшая из ниоткуда и продолжавшаяся всего долю секунды.Но миг рассеялся, стоило Конченкову выпрямиться, зато теперь Лавров легко мог рассмотреть острые иголки – плотный панцирь, окружавший Стаса защитным куполом. Вот только жалили они не только снаружи, но и внутри.– Я не говорил тебе, – выдавил Конченков, натягивая толстовку. Впалый живот ещё раз мелькнул мертвенно-бледным ликом и погас, исчезнув за тканью одежды.
– О чем? – пересохшие отчего-то губы отказывались двигаться, но Лавров заставил себя. И не только говорить, но и двигаться: он сделал шаг к столу, рассматривая белые стены спальни с парой помятых плакатов. Аккуратно застеленную кровать с парой подушек. Бардак на столе – несколько больших папок, а под ними тетради и учебники, сваленные в кучу.– Обо мне, – Стас всё так же стоял посреди комнаты, внимательно наблюдая за передвижениями Игоря. – Год назад меня приняли за распространение.Приблизившийся к нему Лавров ничего не сказал, только поднял на Стаса глаза, кончиками пальцев прикоснувшись к одной из папок.
– Ничего серьёзного – пара граммов крэка, но дело всё в том, что это было не впервые, – Конченков, очевидно, занервничал, когда Игорь медленно провёл ногтем по краю первого листа, собираясь раскрыть альбом. – Усачев припёр меня к стенке.Он сделал шаг к Игорю, протянул руку и положил её на ладонь Лаврова.
– Не надо, – выдохнул Стас.
Прикосновение – лёгкое, но в то же время твёрдое в своём убеждении – прошлось дрожью по коже, и Лавров поймал себя на том, что не хочет разрушать контакт.
– Продолжай, – сам не зная, о чём именно он просит, сказал Игорь. И Стас кивнул, но руку убрал – очень обречённо и покорно, словно сам смирился с происходящим.– Он предложил сотрудничать, – проговорил Стас.– И ты согласился, – и это не был вопрос, а скорее утверждение.– Я согласился, – кивнул Конченков, отворачиваясь.Игорь ничего не сказал, и лишь листнул первые две страницы пергаментной бумаги, перед тем, как найти карандашный рисунок: мужские кисти, лежащие на руле. Аккуратно выведенные пальцы не были напряжены, а на запястье красовались часы – Лавров узнал их: точно такие же мерно тикали на его руке.Он провёл языком по губам, в тщетной попытке увлажнить их, и снова перевернул страницу: ещё один набросок – плечи, переходящие в массивную шею с неровно выбритой бородой. Венки на ней вздулись, словно владелец был напряжен; с правой стороны подмигивали родинки.
– Они складываются в отражение звёздного скопления Плеяд, – прошептал Стас.– Что? – переспросил Лавров.– Звёзды, – Конченков судорожно выдохнул. – Понимаешь?..Игорь не понимал. В первую очередь того, как так вышло, что за маской ершистого мальчишки из гетто прятался художник, сумевший рассмотреть в россыпи обыкновенных родинок на шее Лаврова целое звёздное скопление.
Так что он, предвкушая ещё большие открытия, отлистнул ещё один рисунок. И тут уж точно не надо было гадать: на него смотрело собственное лицо – усталый мужчина, ухмыляющийся и даже отчасти счастливый.– Это… очень талантливо, – проговорил Игорь, не смея оторвать взгляд. – Очень.– Это свежие рисунки, – голос Конченкова подводил, хоть ощущалось, как он старается держать себя в руках. – Я не хотел, чтобы ты их видел.Игорь поднял на него свои глаза.
– Но ты не стал забирать их.В глазах Стаса можно было легко прочитать смущение. Хотя это даже смущением назвать было сложно: стыд, смешанный с призывом, с желанием узнать, что будет дальше – это превращалось в термоядерную смесь из любопытства и страха. А ещё Лавров углядел там другое – настороженность и огонёк, который раньше обозначить было невозможно. Зато теперь – без труда.
– Я не ребёнок, – выдавил Стас, сжимая и без того тонкие губы.– Да, – согласился Игорь. – Ты не ребёнок.Он закрыл папку.
– Зачем он приходил? – спросил Лавров так, словно только что не обнажил чужую душу, не узнал вдруг о чувствах мальчика, младше его самого на добрый десяток лет.– Он занимается расследованием убийства Макса Мунстара, – огонёк в глазах Конченкова ещё раз сверкнул и тут же погас. Долгие годы практики: иногда прятать эмоции – отличный способ выжить.– Мунстара? – прищурился Лавров.– Первая машина, которую мы сбыли – она принадлежала ему.Ругнувшись сквозь зубы, Игорь резко отвернулся к окну.
– Почему ты сразу не сказал? – выдавил он.– Потому что я всё держу под контролем, – ответил Стас, злясь.Он резко отшагнул в сторону и присел на кровать.
– Под контролем, – едко бросил Игорь. – Разумеется.Но Конченков не ответил: полоснул взглядом лицо Лаврова и снова отвернулся. Да и что тут было говорить?