~ v ~ (1/1)

— 1 — Мы замерли друг напротив друга в тёмном коридоре. Хеглер держал в руках раскрытую книгу, что я просунула ему под дверь ещё утром. Он нашёл её только в конце дня, когда вернулся в дом из комендатуры. Разгладив пальцами листок бумаги, лежавший на страницах, лейтенант поколебался и, наконец, поднял на меня глаза. —?Зайдите, мадемуазель,?— кивком головы он указал на дверь, ведущую в спальню моих родителей. Теперь это была его комната. Я едва ли сдвинулась бы с места, если бы он вдруг не добавил холодным и отчуждённым тоном: —?Немедленно. Не отрывая взгляда от его неестественно прямой спины, я проследовала за ним, стараясь не стучать каблуками?— Жанна была внизу. Хеглер открыл дверь и пропустил меня вперёд. Я вошла и огляделась. Мне не доводилось бывать в родительской спальне с тех самых пор, как лейтенант расквартировался в нашем доме. В целом, обстановка не претерпела особых изменений. Присутствие чужака выдавали большой сундук да штатская одежда, небрежно наброшенная на спинку стула. Скрипнула половица и наступила томительная тишина, прерываемая лишь нашим дыханием. Я почувствовала, как голова стала клониться книзу, будто для поклона. Раздался глухой хлопок, заставивший меня вздрогнуть и выпрямиться. Хеглер закрыл книгу и отложил её на стол. Записка осталась у него в руках. Его блестящие глаза с широко раскрытыми и неподвижными веками, усталыми и набрякшими, как у человека, который давно не спал, остановились на моём лице. Пальцы свободной руки сгибались и разгибались, их движения были предельно выразительными. Хеглер нервничал. —?Почему? —?только спросил он. Ни ?что это значит??, ни ?вы ли это написали??. Почему. Хеглер просто принял мои слова на веру. Он только хотел знать, почему он должен сделать так, как я написала. Не для этого ли я оставила записку между страницами его любимой книги, как немой призыв доверять моему слову? Я слышала вас всё это время, месье, теперь услышьте и вы меня. —?Почему я не должен ходить? —?он задал новый вопрос. Его голос был ещё глуше, чем обычно. Я повела плечом. —?Вы ведь говорите о празднике в мэрии, верно? Вы что-то знаете? —?Хеглер качнул головой и сделал шаг навстречу. Я тут же отступила. —?Прошу вас, мадемуазель, будьте со мной предельно откровенны. Я не причиню вам вреда. И только сейчас я осознала всю тяжесть своей ошибки. Прежде мне не приходило в голову, что придётся держать ответ за свои слова. А ведь на чём я основывалась? На заявлении фермера-калеки, которого не взяли на фронт? Если я скажу, почему лейтенанту следует остаться вечером у себя, он, разумеется, сообщит обо всём своим. Того от него требует долг. И, конечно же, он спросит, откуда я об этом узнала. Уж не соучастница ли я? А если нет, то кто тогда сообщил мне о планах сопротивления? Что ему стоило потащить меня прямиком в комендатуру? А там знали, как заставить людей говорить. К тому же, пособничество силам сопротивления каралось казнью. Я не могла сказать ему правды. Рот Хеглера открылся с придыханием, и он произнёс: —?Не время для вашего молчаливого бойкота, мадемуазель. Если кто-то готовит диверсию или что-то подобное, вы должны сказать мне об этом. Я покачала головой, с такой силой сжав челюсти, что заскрипели зубы. Лейтенант разочарованно выдохнул и отвернулся. Бросив записку на книгу, он потянулся за своей фуражкой. —?В таком случае, прошу меня извинить. Я вернусь позднее, чем обычно. Если вам несложно, дайте мне ключ от чёрного входа. Тогда я не потревожу ваш покой. —?Не ходите туда,?— я озвучила собственные слова и не узнала свой голос. Он показался мне лишённым всякой силы. Хеглер застыл посреди комнаты. Он не обернулся, так и стоял совсем неподвижно, ожидая, когда я что-либо добавлю. —?Останьтесь здесь,?— губы мои задрожали. —?Со мной. Он повернул голову. На его напряжённом лбу образовались глубокие борозды. Как прежде он старался вникнуть в смысл моего молчания, так теперь он пытался понять значение моих слов. Наши взгляды соединились. —?Останьтесь сегодня со мной,?— повторила я, от волнения едва держась на ногах. —?Тётушка собирается в гости к виконтессе, она не успеет вернуться до комендантского часа. Её не будет дома до самого утра. Прошу вас, никуда не ходите. Доставьте мне… удовольствие. Останьтесь. Другого шанса у нас не будет. Никогда прежде мне не приходилось нести подобное бремя, ощущать столь сильный страх и смятение. Хеглер молчал. Мы словно поменялись местами. На его щеках задвигались желваки, на виске забилась выпуклая жилка. Он тряхнул головой, и какой-то звук вырвался из его рта, тоскливый и страстный, как стон любовника. Затем лицо его зажглось дикой энергией. В эту секунду я почти боялась его. Хеглер сжал кулаки и шагнул ко мне. В этот раз я осталась стоять на месте. Ноги мои словно вросли в пол. Его голос наконец громко и горестно нарушил тишину: —?Неужели вы и правда думаете, что… —?он умолк на мгновение, а затем сказал тихо, тускло, придушенно, с мучительной медлительностью:?— Вы лгунья. Лучше бы вы и дальше продолжали молчать. Бледное лицо Хеглера застыло в трагической неподвижности греческих масок. Он решительно шагнул к двери, с силой схватился за ручку. Не глядя на меня, он добавил: —?Если во время праздника что-нибудь случится… Да поможет вам тогда бог, мадемуазель. Дверь закрылась, и шаги затихли в глубине дома. Со двора донёсся знакомый рокот автомобиля, затем зашуршал гравий и вскоре всё стихло. Хеглер уехал.