Глава 27. Рассвет. (1/2)

- Так хорошо, Малыш?- Да, так хорошо, - она ткнулась носом ему в шею. Дэмьен пах потом, сексом, немножко дорогим одеколоном и своим собственным запахом, ничего так, приятным. Действительно хорошо. По крайней мере, когда она лежит здесь, в своей старой комнате, под одним с ним одеялом, у нее нет никаких других мыслей, кроме как быть здесь. Не хочется даже в душ.

- Лучше, чем днем? Ты была расстроена…- Тааак! Об этом мы говорить не будем!Нет, ну надо же было ему сказать! И какого черта не спится после секса, а? Дышать, дышать, расслабиться. Вот так, хорошо, вот.--------------------------------Проснулась она в половине второго. Отыскала на кресле под кучей одежды длинный, до полу, синий халат Дэмьена и пошла на кухню. Город за окном молчал, настолько, насколько могут молчать столичные города по ночам. Хотелось курить, и одиночество казалось непереносимым.

Курить. В первый и последний раз Хулия это делала в 13 лет, на пару с Доном, на задворках школьного двора. Их застукала сухая старая дева мисс Эппенгэйл, сама отъявленная курильщица и невыносимая ханжа. И им, конечно же, влетело дома от тетки. Мама к таким вещам относилась гораздо спокойнее, точнее, самоустранялась - для нее словно вообще не существовало проблем. У нее был свой собственный, отдельный от всех мир, и Хулия редко могла понять, что творится в этом мире. Может, поэтому она и подалась в терапевты – уметь понимать? Пыталась спасти мать, как в любимом сериале - доктор Лайтман? Но мать вроде и не требовалось спасать. В чем Хулия была уверена, – так это в том, что та, до последнего дня жизни, крепко стояла на ногах. И не подступишься ни с какой стороны.Она понимала, почему Бенхамин испугался. Иногда очень трудно пробить броню, и на это можно угробить остатки сил. Сейчас ему, как никогда, требовались силы.

- Но теперь-то мы можем поговорить, Малыш?Дэмьен нарисовался в дверном проеме, закутанный в простыню, растрепанные черные кудри довершали сходство с бибисишным Шерлоком в Бэкингемском дворце.- О чем? – вздохнула Хулия.

Дэмьен прошел к холодильнику, достал оттуда молоко.

- Твой щеночек?

- Все это бессмысленно. Он делает шаг вперед и два назад.

- Ну, это же терапия, у каждого своя скорость изменений, разве у тебя не было такого?

- Было, но еще чуть-чуть - и у меня не хватит сил на это хождение по кругу. Он слишком… эээ, как любил выражаться Эктор Мануэль, интенсивен.

- Ну, - Дэмьен улыбнулся, запуская кофемашинку, - все, что тебе нужно, - это немного терпения, Малыш. Что тебя беспокоит?- Даже не знаю. С одной стороны, в том, что он говорит, есть резон - его уже не бывшая большая любовь то идет ему навстречу, то, похоже, не идет. Ну или я не знаю, что происходит. Действительно ли что-то имеет там смысл. Там очень сложный характер, видимо. Очень одинокий человек. И, насколько я понимаю, не особо жаждущий что-то менять. И все же…- она задумалась.

- Что неприятнее всего, Малыш? – Дэмьен поставил перед ней чашку кофе, принес бутерброд с салатом и ветчиной. Поцеловал в губы: - Я голоден, как… как крокодил, у которого не было добычи сто лет. Так что самое неприятное?- Что он отказывается от любви? Почему-то приходит в голову только это. Он должен был прийти сегодня днем и не пришел. Отмазался тем, что мать приехала. И что этот придурок Рауль выложил наши фотографии в сеть, и теперь ему надо со всеми объясняться.

- Какой опыт прошлого?- Хм, - Хулия задумалась. – Не помню ничего. Нет, все-таки мама.

Дэмьен устроился за столом и принялся довольно громко уплетать бутерброд:

- Так что?- Папина любовница прислала его письма, - перехватило дыхание, сердце забилось в грудной клетке, как собака, попавшая в колодец, захлебывающаяся водой. – Коллега с его работы. Он бросил ее, сказал, что хочет быть с семьей, и она решила решить это радикальным способом. Папа с мамой разговаривали, а мы с Мануэлем Энрике подслушивали. Папа сказал, что совершил очень большую ошибку, но любит маму и хочет остаться с ней. Мама сказала, чтобы он… встал на колени. А он отказался. Сказал, что она хочет унизить его, а он не считает себя заслуживающим унижения. Что он бы встал через неделю, через месяц, хоть при всех, в ресторане или на площади, чтобы показать, как любит ее, но не сейчас, когда она хочет унизить его. Потому что не сможет ее любить, если она его унизит. И она, она… - Хулия всхлипнула и замахала рукой перед лицом, словно это могло разогнать боль.- Да, Малыш?Наконец ей удалось справиться с дыханием:

- Она же любила его, понимаешь? Она так и не вышла замуж потом. И когда умирала, принимала Дона за него, говорила, как его любила всю жизнь. Но из-за гордости, мстительности она разрушила этот брак.

Дэмьен поставил свой стул рядом, крепко прижал к себе:- Что в этом самое неприятное?- Ну, что это как-то неправильно, когда так…- Что неправильно?- Когда люди несчастливы всю жизнь. Когда они сами разрушают свою жизнь. Господи, какие глупости, правильно - неправильно. Глупости, да? Ведь есть так, как есть. И, конечно же, это просто жизнь, как она может быть правильной или неправильной? ?Правильно? или ?неправильно? - это придумывают люди. А это же жизнь! – Она рассмеялась от облегчения, чувствуя себя почти счастливой. - Вот я дурочка-то, это же жизнь! Какая она к черту, правильная или неправильная? Такая, как есть!---------------------------К себе она вернулась на рассвете. Сняла в прихожей туфли, чтобы пройтись босиком по полу. Телу было хорошо после очередной порции секса, на душе – спокойно от разговоров. Дошла до гостиной и потянулась к выключателю, но рука дрогнула: на диване, прикрывшись курткой, спал Бенхамин.Хулия тихонько подошла к нему, села рядом. Он спал беспокойно, то и дело ерзал, двигал руками, шептал что-то и, судя по грязным дорожкам на щеках, еще и плакал во сне. Хулия не удержалась и провела рукой по его волосам. Он открыл глаза и, когда ему удалось сфокусировать взгляд, прижался к ее ладони щекой.- Что случилось? – спросила она.- Ты забыла дома телефон.- Да, я его специально оставила. Ты сказал, что тебе помощь сегодня не нужна. И я решила поужинать с Дэмьеном.

- Я ушел из дома.- Почему?Бенхамин сел на диване, откидывая волосы назад.