Единственное значимое (1/1)
Воздух, проникающий сквозь маленькие оконные щели, пахнет недавно прошедшим дождем, зацветающими гладиолусами миссис Миллиган, выхлопными газами машины и чьим-то яблочным пирогом. Эта довольно дикая смесь щекочет нос и забивается в легкие Джорджа. Он лежит на кровати, закрыв глаза и отвернувшись к стене. Как будто так запахи уйдут. Как будто, если одно его ухо будет вжато в подушку, другое не услышит скрип половиц под ногами Энни на первом этаже, звон чайной ложки о стенки чашки, жужжание электроприборов, шум душа, шаги ребенка мимо их дома.
Напряжение сводит внутренности. Луна набирает силу перед завтрашним всплеском, когда она, такая круглая, холодная и могущественная, обрушит энергию на землю. Джордж чувствует это каждым атомом своего существа. Луна дарует ему свою силу, которая так болезненно, страшно и вместе с тем сладко тянет мышцы.
Джордж весь — один сплошной нерв. Его бесит покрывало, обычно мягкое, а сейчас будто сотканное из иголок. Чужеродные запахи не дают успокоиться, будоражат чувства и заставляют их откликаться на малейшую перемену ветра. Джорджу кажется, будто он заполнил весь дом. Он знает все, что происходит; ему не нужно видеть, чтобы знать. Энни садится на диван, читая книгу — она специально не включает телевизор, и Джордж благодарен ей за это. Митчелл выключает воду. Джордж вздрагивает от оглушительного стука и тут же слышит произнесенное шепотом ругательство. Он знает, что Митчелл поставил стеклянный флакон дезодоранта на стеклянную полку. Перепонки, кажется, все еще пульсируют, пораженные резким звуком. Джордж болезненно морщится.Митчелл открывает дверь ванной — и аромат ментолового шампуня мигом достигает комнаты Джорджа. Впервые за день он вдыхает полной грудью, вбирает запах чистого тела. Джордж может разобрать Митчелла по запахам. Новая пена для бритья, мятная зубная паста, за которой едва слышна недавно выкуренная сигарета, яблочное мыло, резкий дезодорант. Запахи оседают в его сознании, затмевают собой все остальное, как туман накрывает горы до поры до времени.
Всего минута, блаженная минута — и вновь возвращается какофония звуков, нос Джорджа некстати ловит аромат проехавшего мимо мусоровоза, а нитки покрывала разъедают кожу. Он вздыхает — и тихий вздох становится шумом в ушах. Невыносимо. Невыносимый беспорядок.
Джордж слышит и чует, как Митчелл поднимается по лестнице и подходит к его двери. Он ждет этого, ждет так отчаянно, что, кажется, может ощутить каждый дрожащий нерв в своем теле.
Шуршит дверная ручка, скрипят крошки на полу, и в комнату вплывает запах Митчелла. А затем входит он сам. Спальня заполняется им, его едва слышным дыханием и осторожной поступью. Как будто он никогда не покидал ее, как будто она всецело только его.
Поскрипывает и чуть проседает кровать. Джордж все еще не открывает глаз; голова Митчелла касается его подушки и съезжает ближе к затылку, а холодная рука обнимает со спины. Чужие ноги устраиваются рядом с его, согнутыми в коленях. Больше нет никаких запахов с улицы: есть только Митчелл, который впитывается в покрывало, одежду, кожу Джорджа. Больше нет никакого изнуряющего шума: есть лишь шепот Митчелла, говорящего, что после полнолуния все придет в норму, что Джордж отработает свою смену, а потом они пойдут куда-нибудь. Может, в бар, может, домой; и Джордж забудет об этом невыносимом вечере, слишком занятый чужими руками и губами на своей коже. Слова не перегружены информацией и содержат достаточно тепла, чтобы натянутые струны внутри Джорджа начали плавиться, размягчаться.
Он не отвечает, а звуки голоса и запахи кружат над ним, пробираются в сознание спасительным дурманом. Джордж с облегчением растворяется в них. Объятья Митчелла не крепкие, но Джордж никогда не чувствовал себя в большей безопасности, чем сейчас. Это — его маяк, его спасательный круг. Единственное, что имеет значение в эту секунду.
Волк больше не покоряется луне — он льнет к Митчеллу. И в этом Джордж ему с удовольствием уступает.