II. Я воскресаю (1/1)

Самое потрясающее, яркое, пугающее, вываливающееся ведром бычьей крови мне в лицо – сновидение на конце блестящей иглы. Она проникала под кожу, подтягивая вслед за собой жилистую кишку нитки: растерзанный я по лоскутам собирался вновь в единое полотно.Я чувствовал легкое покалывание в районе лица, еще не зная о щедром подарке, оставленном мне местным Халком, но – что за хуйня? – сердце мое болело так сильно, как будто ножом искромсали именно его. Оно что-то нашептывало мне, наверное, впервые в жизни: раньше я был глух по отношению к предостережениям собственного сердца. Поэтому и завертелся в водовороте меркантильного дерьма и откровенного блядства. Сердце шептало что-то, похожее на шелест жухлой желтоватой травы на окраинах Остина, звон колокольчика над крыльцом и шуршание ящериц на чердаке нашего старого дома.

Умирал ли я, внимая этой безобразно прекрасной сказочке? В одно мгновение я как будто даже сумел разлепить заплывшие бурой кровью веки и увидел, как сквозь мои пальцы проходил синеватый мерцающий свет. Мои руки превратились в аквамариновую чашу, до краев наполненную пурпурной субстанцией. Я знал, что это. Оно было, есть, будет. И малышка Грейс Адамс, которая уже давно выросла, тоже все еще ждала меня.Умирал ли я? Нет, теперь я бы не смог.*Те, кто осмеливался пойти на стычку с Хэнком, изначально были смертниками – во всех смыслах. ?Повезло тебе, парень?, - бормотал совсем рядом незнакомый голос. В тусклом, рассеянном свете дрожавшей лампы надо мной склонились существа, чьи личины были далеки от божественных. Божеством был я сам: жадно напитавшись свежей кровью, я принимал жертву – словно суровый, неистовый Марс перед последней битвой на исходе тысячелетия. И мои жрецы кольцом окружали меня, выказывая безмолвное восхищение предо мной.На самом деле мне не только сломали нос и пырнули под ребро, но и от души порезали лицо. Моего фото Грейси точно не получит. Никогда.*На свое семнадцатилетие, про которое я как полный урод забыл, Грейси прислала мне праздничное поздравление – снова в упрек. На нее это было не совсем похоже: вместо задающихся актуальными экзистенциальными вопросами винтажных тетек и дядек на открытке – популярные у школьников приторно-милые котики и собачки. ?Дигги, ты не поверишь, но я так рада, так рада! Поздравляю тебя с моим днем рождения!? - зверюшки с большими, наклеенными на бумагу глазами странно таращились на меня с какой-то немой, практически предсмертной мольбой. ?Это злая девчонка, тебе за твою ебучую безалаберность она выцарапала бы глазки!?

Я усмехался, пряча открытку поглубже под матрас. И я не знал, что написать девочке в ответ, так, чтобы ее не обидеть еще больше и себя полным идиотом не выставить. Я так ничего не написал. Следующая открытка пришла скоро: ?Крик? Мунка и подпись ?Совсем плохой??.*Мне часто снился тот день, когда я впервые в жизни испытал настоящий страх и боль. Отчетливо помню: солнечное утро, мне едва ли больше восьми лет, а летом семьдесят восьмого в Остине без дождей было туго. Мой отец с пьяни затеял проучить енотов, атаковавших почти неделю мусорные баки на заднем дворе. Сделал все, как полагалось: выложил вкусную приманку, достал дробовик и сел в засаде, взяв меня с собой – чисто показательно. ?Смотри, Дигнэн, как твой старик разберется с этими полосатыми говнюками?, - приговаривал он, поправляя шляпу. Меня аж распирало от любопытства!Отец слегка косил на правый глаз, но разнести с пяти метров вдребезги башку одному из зверьков все же смог. Кровища и остатки мозгового вещества, шерсть, какая-то требуха – все это разлетелось, размазалось по задней стене дома: енот, по которому папаша пальнул, сидел на крышке бака, стоявшего прямо под окном кухни. Женщины, увидевшие эту дикость, отчаянно завизжали. Из дома выскочила наша кухарка Молли, оставив мою впечатлительную мать за дверью.- Мистер! Мистер, дакак же так можно? – слишком громко и отчаянно принялась причитать она, закрывая смуглыми пальцами лицо. – Живое существо!- Я отучу их потрошить мой мусор! – победно рявкнул отец, потрясая в воздухе двустволкой, и бросил мне: - Ну как, крут твой старик? С пяти метром – бабах! – и одни потроха! Поможешь убраться?Я переводил взгляд с качавшегося на ногах стрелка то на рыдавшую Молли, то на замершую в ужасе мать в окне. Не мог понять, чью сторону надо принять. Позже, убирая звериные отметки в пакет, почувствовал страшную тупую боль где-то в районе детского сердечка и разревелся. Выбрал изначально неверно.*Рыжую, нескладную, но не дурочку, вечно при своем мнении – мисс Адамс всю жизнь не просто дразнили какие-то школьные пиздюки, нет. Под конец учебных лет они принялись еще и издеваться над ней физически, а не только морально. Я не знал об этом тогда: в своих письмах девушка не давала никаких намеков на свои беды. Я делал то же самое: скрывал тот факт, что моя рожа была теперь вдоль и поперек покрыта уже затянувшимися шрамами. Если мое лицо попало в мясорубку, то жизнь Грейси угодила в самое пекло настоящего ада.?Дигнэн, подай апелляцию по УДО. Я верю, ее одобрят. Не будь дураком! А если не хочешь, то знай все равно: через три года встретимся. Есть столько всего, что на бумаге просто не помещается. Я надеюсь?.Через три года мне будет тридцать семь, а Грейси – двадцать один. Почему-то я уже даже не сомневаюсь в том, что Энтони ни за что не свяжется со мной после освобождения. Приедет только она – совершеннолетняя американская замарашка с волосами цвета морковки. Увидит вместо пижона Дигги старое, немощное чудище и выстрелит ему в голову из дробовика моего отца – как тому сраному еноту, чтобы не мучился. Эта мысль меня немного утешала. Но я знал, что этого не произойдет. Она не заплачет, не убежит в страхе, не окинет презрительным взглядом – парадоксально. Просто примет все как есть, возьмет за руку и поведет в новую жизнь.